Я летаю.
Я падаю.
Нет, он подхватывает. И торопится, так торопится, что с разбегу успевает запрыгнуть в мою карусель, и мы смотрим вдвоем, сквозь лениво опущенные ресницы, как вокруг разливается лава, поднимается к нам, награждая огнем. Если сделаем шаг, мы войдем в ее жерло, а дальше…
— О, опять, — чей-то голос льдинками остужает лицо, изгоняет страсть, вызывая запоздалую совесть.
— Егор… — шепот в ухо, да я и сама узнала.
Замираем. Разлепляемся. Дышим как два паровоза. Слава богу, одежда почти в порядке, а под блузой бардак не считается, да к тому же на мне все еще шуба…
— Не зажаришься? — усмехается мальчик, когда я в нее заворачиваюсь.
— Вроде прохладно?
— Нет, — не идет на уступки, — когда холодно, не кипят мексиканские страсти.
— Я смотрю, кто-то слишком много времени проводит дома, — хмурится Яр, — наверное, пора действительно сдать тебя в школу.
— Попробуй, — пожимает мальчишка плечами.
— Завтра утром я за тобой зайду.
— Что, прям завтра? — вскидываюсь.
— Почему бы и нет?
Ну действительно. Мальчику, наверное, будет лучше с ровесниками, все считают, что ему будет лучше, и какая разница, что пока я обдумывала какое бы заведение для него выбрать, Яр уже сделал выбор. Кто я им?
— Если хочешь, — тщательно подбирает слова Яр, — завтра можешь поехать с нами.
— Зачем? — пожимаю плечами и распутываюсь из кокона. Шубу перехватывает Егор или Яр — все равно. Не включая свет в комнате, переодеваюсь в штаны, безразмерную майку, обуваюсь в ушастые тапки. И сижу на диване. Наверное, долго, потому что луна перекатывается за дом, потому что в комнате вдруг становится мрачно и ужасно давит тоска.
Моих щиколоток касается мягкая щетка, гладит, гладит… пока я не ловлю озарение, что кто-то об меня просто-напросто хвост вытирает.
— Эй, — зову тихо псину, но она решив, что достаточно меня успокоила, растворяется в коридоре. А оттуда слышны голоса, льется свет и так пахнет съедобно, что вынуждает подняться.
— Наконец-то, — возмущается мальчик, и он так искренен в своем возмущении, словно только меня и ждал, пока я строила новые башни. В двух тарелках дымится наваристый суп, рядом что-то мясное и ароматное в специях, а на третье, если не ошибаюсь, компот? — Что стоишь, словно не родственник? Присаживайся. Кушать подано.
И от этих слов я прощаю присутствие Яра на кухне. И улыбку, которой они обменялись. И свою затаенную радость, что мы втроем, как семья, которая тихо счастлива.
— Не смотри ты так, — уворачивается Егор, но я все равно успеваю его взъерошить, — я, конечно, не сам это приготовил.
— Полина? — выдвигаю предположение.
— Полина — горничная, — делает паузу. — Я пригласил одного хорошего повара… повариху…
Суп становится комом в горле. Не могу даже смотреть на него. И на мальчика, хоть он ничего и не сделал. Ничего предосудительного, просто пригласил к нам врага, а так — пустяки… Повариха из дома Яра. Женщина с ямочками на щеках, которая так похожа на маму. Она всегда готовила для меня отвар, от которого крепко спалось. Чтобы Макар мог меня попользовать. Чтобы все у свекра в расчетах срослось.
— Что с тобой? — замечает Яр.
Понимаю, что ложки в руках больше нет. Понимаю, что меня обнимают. Но не вижу. Ничего. Никого. Подступающая темнота. Крик ребенка. Кажется, моего сына?
— Злата!
Хлопает по щекам, так легко и так больно, что слез больше нет, а вот если бы были…
— Злата! — зовет словно издалека чей-то смутно знакомый голос, а я и не думаю отзываться. Здесь безопасно, здесь я одна. Здесь и нет никого, разве что…
— Мамочка?
Я бросаюсь к нему, наверное, я бросаюсь, хотя и шага не делаю и по-прежнему ничего не вижу. Но узнаю.
— Святослав, — слова даются с трудом, но я не сдаюсь, я ищу его, я хочу, чтобы он понял…
— Мамочка, я люблю тебя. Ты мне веришь?
Да, мое солнышко. Да, мой цветочек, замерший нераскрытым бутоном. Да, мое счастье.
— Нет, нет, — хохочет ребенок, — я пока слишком маленький, а ты достойна гораздо большего счастья. Помнишь, ты сама продлеваешь себе жизнь?
— Не хочу…
— И не только себе, мамочка, поэтому… возвращайся…
Нежное прикосновение с силой смерча выбрасывает меня из замкнутого пространства. Открыв глаза, первым делом смотрю на часы с кукушкой — не прошло и минуты. Никуда я не исчезала, просто… там, где гостила, нет времени.
Лети, чье-то счастье, — вспоминаю слова, услышанные однажды, в таком же бреду, как и этот. Или в таком же мире. Есть ли он? Я хочу верить, что да, потому что там живет мой ребенок, и там ему весело.
Гляжу на бледные лица, которые всматриваются в меня, которые ожидают, надеются. Так и тянет их успокоить, но я пока не доверяю голосу — сейчас он еще больше их испугает. Провожу ладонью по темным взъерошенным волосам, а мальчик не просто терпит и позволяет, наклоняется, чтобы мне гладить было удобней. Второй ладонью глажу мохнатого пса, прекратившего поскуливание отчаяния. А на третьего питомца, с песочными волосами, просто смотрю. Если умный — поймет.
— Злата, — тараторит Егорка, — прости, я совсем не ту повариху к нам приглашал. Просто вы уехали, и я знал, что на целый день, а готовить почти не умею.
— Это ты меня извини, — говорю ему, — за то, что я недальновидная сволочь.
Да, вчера я не знала, что уеду на целый день. И утром была уверена, что вернусь через пару часов. Я сегодня обедала пищей из ресторана, а мальчик оставался в доме голодный.
Мы обнимаемся, но недолго. Потому что Егор быстро устает притворяться ласковым котиком и потому что Яр, долго вглядываясь в меня, все же догадывается, я не знаю как, но догадывается и произносит вслух:
— Ты даешь нам шанс.
Не вопрос. Утверждение. Он не ждет, что отвечу, потому я молчу. Стрелки подползают к двенадцати, и я закрываю глаза и загадываю: если будет четное количество «куков» — у нас все получится. Если нечетное — нечего и пытаться. И еще сколько «кукнет», столько и проживем вместе. Да, я знаю, что я лукавлю, но так хочется на кого-то скинуть ответственность, притвориться, что это не я размазня, это мистика виновата.
Вот… итак… нервно сглатываю…
Мне, наверное, после всего, что случилось, кажется, что высунувшись из домика, кукушка оглядывается, смотрит укоризненно на меня, прежде чем начинает отсчет. Раз… два… двенадцать… двадцать четыре… На сто первом «ку-ку» я с трудом перестаю на нее пялиться.
— Ты тоже загадывала? — спрашивает Яр, делая глоток черного кофе.
— Да, — я смотрю на его улыбку, поражаясь, как он может быть так спокоен, когда в доме, где живет его брат, творится необъяснимое?!
