А второй презрительно смеялся, оглушая Ван Со и толкая его обратно к Хэ Су. Он заставлял подойти к ней, схватить в охапку, овладеть ею, чтобы она, наконец, очнулась, чтобы вспомнила, что любит его, и вновь раскрылась ему навстречу душистым цветком… И тогда всё будет по-прежнему – утром Хэ Су проснётся в его объятиях и улыбнётся ему, как раньше. А если нет – он всё равно заявит на неё своё право.
«Ты – император! – настаивала тьма в душе Ван Со. – Хэ Су – твоя! Твоя женщина. Она принадлежит тебе! Так чего же ты ждёшь? Бери её!»
И, поддавшись этой тьме, Ван Со резко выдохнул, подхватил Хэ Су на руки и понёс к выходу, в свои покои. Но стоило только коснуться двери плечом, как ему вспомнилась та самая ночь, когда, обезумев от потерь, он творил с Хэ Су такое, за что утром казнил себя и проклинал свою несдержанность.
Он вновь увидел кровь у неё на губах, синяки и царапины на белоснежном теле – и ему стало так мерзко от самого себя, что он замер на месте, задохнувшись от ужаса. В ту ночь Хэ Су отвечала на его дикие ласки, заранее всё ему прощая. Что же будет с ней теперь, когда он возьмёт её силой? Когда она так обречённо послушна и бесчувственна? Когда её руки висят, губы сомкнуты, а глаза закрыты и сухи…
Как он может позволить себе такое?
Ван Со медленно развернулся, подошёл к расстеленному на полу футону, бережно положил Хэ Су на подушку, поправил волосы и укрыл её одеялом.
Его заботу, как и его отчаянный страстный порыв, Хэ Су принимала молча, не сказав ему ни слова, не пролив ни единой слезинки.
Если бы она протянула к нему руки, если бы назвала по имени, если бы сказала хоть одно слово!
Но Хэ Су всё так же молчала и смотрела в потолок.
Ему бы остаться с ней. Лечь рядом. Обнять и прижать к себе. Отогреть своим теплом…
Если бы только она в нём нуждалась!
– Прости меня, – вымученно улыбнулся Ван Со, встал и ушёл к себе, возвращаясь в пустоту одиночества.
Следующие дни стали для него сплошным кошмаром, только уже наяву.
Дама Хэ постоянно исчезала из своих покоев.
Было ли это связано с той дождливой ночью, Ван Со мог только предполагать, но его не покидало ощущение, что Хэ Су попросту боится оставаться в комнате, куда он мог беспрепятственно войти и оказаться с ней наедине.
Она была где угодно, только не там. В хорошую погоду часами просиживала у молитвенных башен, не замечая, как промёрзшая земля высасывает из неё тепло и последние силы. Она замирала в полуживом созерцании чего-то, ведомого лишь ей одной, пока Ван Со не находил её и не возвращал во дворец, по-прежнему молчаливую и безвольную.
Он вёл Хэ Су за собой и вновь ужасался, какой же она стала покорной. Покорность превратилась в её маску, за которой надёжно пряталась его прежняя живая, бойкая, любящая Су. И это сводило Ван Со с ума. Что бы он ни делал, что бы ни говорил, он не мог заставить её сбросить эту маску, а мысли невольно возвращались в ночь изгнания духов, к другим маскам – знатного господина и невесты, что они с ней надели на рынке в Сонгаке, и их мимолетному счастью, последнему его отблеску.
Ему не нужна была покорность под гнётом страха: этого с лихвой хватало в тронном зале, который до сердцевины деревянных колонн пропитался подобострастием и угодничеством. Он тосковал по теплу и любви. И не чьей-нибудь, а её. Но это осталось в прошлом. Невозвратном и таком желанном…
Ван Со шагал по дорожкам вдоль озера Донджи, Хэ Су шла рядом с ним, но теперь всё изменилось, и на душе у него было черно и пусто. Он вёл Хэ Су во дворец не для того, чтобы остаться с ней, как в их последнюю ночь вместе, а для того, чтобы избавить её от своего общества, которое её тяготило. Запереть в покоях, под присмотром слуг, в клетке мнимой безопасности.
Но стоило ему оставить её в комнате одну, как Хэ Су тут же покидала ненавистные ей стены. Когда не было дождей, она бесцельно бродила по саду, а в непогоду забивалась в укромный уголок Дамивона, так что даже служанки не могли её отыскать. Заливаясь слезами, они падали в ноги разбушевавшемуся императору, который требовал сообщить ему, куда пропала дама Хэ. Однако никто не знал закоулки Дамивона лучше неё. И служанки, и охранники, приставленные к Хэ Су, тряслись от страха, вспоминая недавнюю казнь Чхэ Рён, но не могли сказать ни слова, потому что действительно не представляли, где она: Хэ Су ускользала от них бесплотной тенью, заставляя каждый раз прощаться с жизнью под убийственным взглядом императора.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Снедаемый беспокойством за её рассудок и здоровье, Ван Со сам стал проверять её покои по утрам. Заглядывал, убеждался в том, что она внутри, и уходил, не тревожа её своим присутствием. Но Хэ Су довольно скоро разгадала его уловку и исчезала из комнаты до рассвета, если вообще ночевала там.
Её больше ничего не интересовало. Она ушла в себя и ни на кого не реагировала. Не помогали ни мольбы императора, ни уговоры Бэк А, ни увещевания У Хи, ни наставления придворного лекаря: ко всем этим попыткам привести её в чувство и воззвать к инстинкту самосохранения Хэ Су оставалась неизменно безучастной и продолжала издеваться над собой, словно желала умереть.
– Что мне делать? – вконец отчаявшись, спрашивал Ван Со у Бэк А, но тринадцатый принц лишь печально качал головой, не в силах помочь и дать какой-то совет.
А Хэ Су угасала на глазах.
Однажды, привычно заглянув в её покои на рассвете перед тем, как отправиться в тронный зал на утреннюю встречу с министрами, Ван Со не обнаружил её и решил проверить королевские купальни в Дамивоне. Почему он полагал, что найдёт её там, он и сам не мог бы объяснить, но оказался прав.
Хэ Су сидела на ступеньках лестницы, по-прежнему в белом, с распущенными волосами, и смотрела на воду. Заметив подошедшего императора, она скользнула по нему пустым взглядом и тут же отвернулась.
– Тебе ведь нездоровится, зачем ты вышла? – мягко сказал Ван Со, склоняясь к ней. – Давай вернёмся обратно и поговорим.
Он тепло улыбнулся и протянул ей руку.
Хэ Су долго смотрела на его раскрытую ладонь, а потом наконец подняла на него измученный взгляд. На дне её глаз застыла тоска.
– Я не могу вернуться в ту комнату, – бесцветным голосом произнесла она, не принимая его руку и не делая ни единого движения навстречу.
– Не отталкивай меня из-за Чхэ Рён! – улыбка сошла с лица Ван Со, стоило ему понять, почему Хэ Су не хочет находиться в своих покоях и почему по-прежнему отвергает все его попытки примирения. – Она же столько лет лгала тебе!
– Чхэ Рён была искренна со мной, – тихо возразила Хэ Су. – Что бы вы ни говорили мне о ней, она была честна.
– И что? Ты будешь верить ей, а не мне? Ты хочешь отдалиться от меня из-за неё? – не выдержав, воскликнул Ван Со. – Этого ты хочешь?
Он заставлял себя радоваться уже тому, что Хэ Су реагирует на него, и негодовал из-за того, что ничего – ничего! – не менялось, не сближало их, не рассеивало мрак.
– Я хочу покинуть дворец, – отозвалась она, глядя в пол. – Я так хочу уйти отсюда… Оставаться здесь невыносимо для меня!
Сказав это, Хэ Су с видимым трудом подняла голову и умоляюще посмотрела на него, как на последнюю надежду, что было недалеко от истины: лишь император имел право отпустить её из дворца.
– А как же я? – ошеломлённо выдохнул Ван Со, холодея от мысли, что ничего не может изменить, будь он трижды императором. Но вместо отчаяния его вдруг охватила упрямая злость, прорезавшаяся в голосе: – Ты полагаешь, я тебя отпущу? Ты никогда не покинешь меня!
К горлу колючим комом подкатила обида. Не в силах больше смотреть в эти чужие глаза, которые он мучительно любил, Ван Со отвернулся от Хэ Су и пошёл прочь. Он боялся в своём взвинченном состоянии наговорить ей такого, за что ему потом будет стыдно.
Направляясь в тронный зал, он почему-то оказался в её покоях, осознав это только тогда, когда увидел перед собой знакомый стёганый футон, на котором провёл столько алых ночей, сжимая в объятиях разгорячённое ласками тело любимой…
