Ливэй, трезвый и в ватнике, сидящий на краешке ящика, чихнул и шмыгнул носом.
— Ты всё-таки зря вернулся, — сказал Кранц. — Летел бы к тётушке Лю со своей семьёй.
Ливэй снова чихнул: где-то он ухитрился простыть.
— Матушка бы сочла, что я проявляю неблагодарность, — сказал он, вздохнув горестно и устало. — Что ты столько сделал для моей семьи… и что существа не убили меня, хоть и могли бы… Я тебе обязан, поэтому вернулся. Мало ли…
— Ладно, — прервал Кранц. — Саид, как думаешь, они не отследили шаттл?
— Отследили, — сказал Саид, пожав плечами. — Китайских контрабандистов, которые подобрали в океане нычку и к себе на станцию повезли. А нычку организовали люди Ливэя, за день до того. Сделали хорошо, не придерёшься. Сбросили с модуля в океан пару контейнеров с маячками, в контейнерах — честное ворованное барахлишко. Как проверишь? У китайцев всё слишком здорово засекречено — штатники берлогу Ши и свою базу не связали. Китайцы, ты ж знаешь… они штатникам не так уж и союзники. Война в космосе кончилась — на Земле начали делить награбленное. И весь союз кончился.
— Штатники, небось, по всей Атлантике свой паром ищут, — сказал Кранц просто-таки убийственно мрачно. — Удивительно, как не сложили два и два…
— Рядом с шаттлом они паром не засекли, ручаюсь, — сказал Саид. — Я, конечно, повёл себя, как осёл, дорогой, но не до такой же степени, чтоб дать им сложить. Судя по тому, что говорят наши друзья, они даже не уверены, что паром от берега отвалил: у них должна быть изрядная муть на снимках со спутника.
— Надеюсь, — сказал Кранц. — Если всё так, как мы думаем, остался совсем пустяк: забрать отсюда.
— Мне кажется, здесь будет проще, — сказала Верка, которая уже давно перестала плакать и писала разговор. — Все всё знают же…
— Проще и сложнее сразу, — сказал я. — Потому что знают свои, а мы не свои, да и вообще… не знаю, может, я сильно ошибаюсь, но мне кажется, что тут самое непредсказуемое место.
Кранц бросил на меня быстрый взгляд, которого я не понял, но не стал меня поправлять.
Нашим хозяевам, видимо, надоело, что мы сумерничаем — и они зажгли свет во дворе. Одна лампа вспыхнула прямо над каменной площадкой с чашей для костра и маленьким мангалом. Сразу стало как-то иначе, уже не похоже на какой-то варварский бивуак, разбитый уцелевшими бойцами не менее варварской армии. Просто двор фермерского хозяйства: стена хлева, причал для двух маленьких катеров, теплицы… Дверь в хозяйский дом распахнулась — и Ярик крикнул:
— Ну что вы там сидите? Тётя Даша ужинать зовёт!
— Правда, пойдёмте? — сказала Вера. — Холодно.
Ливей посмотрел на неё благодарно. Кранц залил огонь из старого, как археологическая находка, ведра, и мы пошли в дом.
Даже в сенях было блаженно тепло, а в гостиной — и вовсе благодать. И компания тут собралась самая удивительная. Настолько удивительной компании я даже представить себе не мог.
Тётя Даша, старшая хозяйка дома, плотная и мощная дама со статями валькирии, короткими светлыми волосами под косынкой и цепким взглядом, торжественно объявила:
— Ребята, всё — из печи. Без электричества. Людям — жареную картошку с салом, кислую капусту и рыбник, шедмушкам — горбушу печёную с морской капустой. Потом чай будем пить, шедми тоже могут, кто хочет.
— Шедми пьют чай? — поразилась Вера.
— Окхэю нравится, — сказала тётя Даша, приобняв шедийского подростка лет семнадцати, высоченного, с вороной гривой, отросшей почти по плечи. — Я его сдуру, конечно, чаем напоила тогда — не знала, что может быть опасно. А он пристрастился.
— Ничего себе! — удивился Саид. — Окхэя надо будет врачу показать. Ты как себя чувствуешь, дорогой?
Окхэй смущённо улыбнулся.
— Старший, — сказал он, щурясь, — не волнуйся, пожалуйста. Я уже третью весну пью это… чай… и ещё жив. И Грэнри тоже пьёт. Вот Роилэ не полюбил.
Роилэ связывал гриву спереди в два хвоста, а сзади плёл в косу, как взрослый, при том, что ему тоже было лет шестнадцать-семнадцать. Он выглядел потрясающе экзотично со своими хвостами, в футболке с голокартинкой из «Млечного Пути», в шортах и босиком.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я сплю плохо, — сказал он, опуская ресницы. — А если выпью чай, вообще не могу заснуть.
— А мне очень нравится вкус, — сказала Грэнри. Мне показалось, что она моложе ребят: худенькая, беленькая, полупрозрачная — болезненная девочка в синем вышитом платьице. — Как отвар из эцхе, только не такой горький. У нас на Окра-Лэ очень его любили… а что заснуть не могу — это даже хорошо. Всё равно сны плохие.
Ребята говорили по-русски почти без акцента — поражало воображение. Антэ из Хыро далеко не так чисто говорил. Вот что значит обширная речевая практика… но на девочек из бункера Семёна нам пришлось надеть дешифраторы. И они представились: Лэнхи из Элагю, это Срединный Архипелаг, если я не путаю, Оли с Ики, это Запредельный Север — и белёк Лэдгай с хутора Марьино. Мы все надеемся, с Океана Второго через хутор Марьино.
Тётя Даша принесла широкую доску, устроила эту доску на табуретах, девочки усадили на неё Тари с бельком и обняли её с двух сторон: они только что узнали, что война кончилась, а кошмар — нет.
— А Василий в море ушёл с Кхангю, — говорила тётя Даша, разрезая пирог. — Бери, попробуй, — и положила чудовищный кусок на тарелку Ливэю, который то ли смутился, то ли растерялся. — Они раньше, чем завтра вечером, не вернутся. Он бы тебе много чего рассказал, Веня. Дождётесь?
— Как выйдет, — сказал Кранц. — Может, придётся знакомиться уже на обратном пути, когда вернёмся за вашими приёмышами.
Тётя Даша улыбнулась ему и положила второй здоровенный кусок, а третий понесла Ярику, который устроился на стуле у печки и кормил кусочком начинки кота. Ярик с котом заметно обрадовались оба.
Нам с Саидом досталось из серединки. Рыба и тесто пахли просто сказочно — и на вкус были исключительно прекрасны.
— Я всё-таки не понимаю, дорогая, как вы ухитряетесь настолько спокойно жить, — сказал Саид, качая головой. — Ведь ваша коммуна существует уже давно?
Я тоже не понимал. А Вера уминала жареную картошку с невероятным наслаждением на лице — но, кажется, внимательно следила за уровнем записи.
— А что тут непонятного? — тётя Даша пожала плечами. — Когда Вася Окхэя подобрал, ещё… когда, Окхэюшка? Года два назад?
— Три, — сказал Окхэй. — Старшая Даша, откуда такие водоросли? Это не ламинария, это багрянка, шедийская багрянка… я думал, что уже никогда не попробую.
— А вон, — тётя Даша кивнула на Ливэя, — учёный человек сделал, пока вы с Роилэ дрова кололи. И синтезатор ведь у нас паршивенький, дешёвенький, три программы, а он что-то подкрутил — и из простой морской капусты сделал. Вот что значит образование человек получил.
Юные шедми дружно заулыбались Ливэю, Грэнри по-человечески кивнула и сказала: «Спасибо», и он улыбнулся в ответ, смущённой и, пожалуй, виноватой улыбкой.
— Дети, — сказал он, — я не подумал. Завтра я сделаю вашу рыбу из горбуши. Я помню формулы. Вам будет приятно.
Парни переглянулись: «Ну какие же мы дети!» — но не стали спорить, а так же, как Грэнри, благодарно поклонились. Ливэй потихоньку налаживал с «существами» контакт.
— А что было три года назад? — спросил я.
— А Окхэя к нам на берег выкинуло после шторма, — сказала тётя Даша. — Вася его и принёс домой. Я б не додумалась: холодный он был, как покойник, почти не дышал, дырки от пуль… а Вася вот догадался, что Окхэюшка живой ещё. Как помочь, мы, конечно, не очень понимали — отпоили рыбным бульоном… потихонечку он поправился…
— Старшая Даша и Старший Василий очень храбрые, — сказал Окхэй, чуть улыбаясь. — Их родственница, женщина Валентина, назвала меня морским чёртом и сообщила в полицию.
Вера подавилась кусочком картошки и закашлялась.
— Ничего себе! — вырвалось у меня. — И как же вы…
— А вот так, — сердито сказала тётя Даша. — Как нагрянуло! Полиция, ФЕДовцы… в бронежилетах, со стрелялками какими-то, уж я не разбираюсь, то ли с автоматами, то ли с бластерами… в масках этих… А посмотрели на Окхэя — и решили, что он им ненужный. Да он же лежал, как мёртвый, весь прозрачный — чуть кости не просвечивали. Враг, тоже ещё…
