в понедельник) я отправился туда, надеясь застать брата еще там, однако частью от мерзкой дороги, частью от неисправных лошадей ехал долее обыкновенного, а, когда приехал, мне опять сказали, что, дескать, Иван Васильевич и Алексей Андреевич[981] только что уехали: Иван Васильевич в Долбино на Белев, а Алексей Андреевич на охоту и скоро воротится. Воейков тоже уехал. Таким образом я и решился остаться этот день в Петрищеве у Алексея Андеевича (который через 2 часа воротился), а на другой день пораньше ехать опять в Долбино, потому что мне не хотелось продолжать путь, не повидавши брата. Алексея Андреевича я нашел, слава Богу, здорового и веселого. Он отделал петрищевский домик внутри и снаружи очень элегантно, точно как картонную игрушечку, и сделал из него, кажется, все, что можно было сделать, даже больше, чем можно было ожидать, потому что даже снаружи домишка вышел очень красив. На другой день поутру я приехал опять в Долбино (во вторник, 7-е) и нашел Ивана в передней беседующего с мужиками; он, слава Богу, довольно здоров и бодр, и путешествие, вместо того чтобы утомить его, даже сделало ему пользу. Худо только то, что хлеба во всем околотке были худы, а у него особенно, почти что безнадежны от долгой засухи. После того как я видел их, шли довольно обильные дожди, и авось либо они хоть несколько поправились. Иначе ему, бедному, будет очень тяжело. Бог милостив. Вторник и среду я пробыл у него в Долбине, а в четверг (т. е. в Николин день) после обеда отправился в Белев, а из Белева на почтовых сюда. Так как я выехал из Белева уже довольно поздно, а в тарантасе спать не мог, то и должен был на несколько часов остановиться в Болхове для сна, и таким образом поспел в Орел не раньше 2 часов пополудни в пятницу. В понедельник (6-е) я не писал к вам потому, что не видал еще Ивана и находился в Петрищеве, где Алексей Андреевич тоже хотел было писать, но отложил; в пятницу слишком поздно приехал в Орел, а теперь, следовательно, первая возможная почта, которою я и пользуюсь. Я приехал сюда в пятницу, пообедавши в Орле, и вообразите мое удивление, когда меня встретил на крыльце Максим Ефимович[982] со всеми своими привычными анекдотами и прибаутками — тот самый Максим Ефимович, которого я не дальше как день тому назад видел у брата в Долбине и который гостит у меня еще и теперь. Его вызвал в Орел кто-то из Сомовых[983] и, не дождавшись, уехал, не оставивши даже записочки, зачем он его выписывал. Еще не знаю, долго ли он у меня пробудет, но покуда он хотя и отнимает от меня несколько времени, однако же я ему рад, потому что принял его методу не церемониться, и он за это не в претензии. Не знаю, как будет дальше, а покуда моя врожденная любовь к однообразию еще не колеблется под ударами его острот и анекдотов, которые меня радуют как хорошие экземпляры допотопных окаменелостей.
68. Родным
9 июня 1840 года
Рубча
<…> Вот уже 12-й день как я в Рубче. Межевальные и всяческие хозяйственные хлопоты так меня затаскали, что я забыл и считать это скучное время, а когда я счел наконец, сколько времени уж прошло с тех пор, как я выехал из Москвы и с тех пор как не писал к вам, то сам испугался. Авось либо вы это время обо мне не беспокоились; особенно надеюсь, что кузины вам писали обо мне, что я 22-е, 23-е был у них, следовательно, здоров и благополучен. Спасибо вам за ваши письма, а то было и меня начинали мучить всяческие мысли. Мне здесь жестоко скучно и даже досадно, когда подумаешь, что вместо двух недель, как я предполагал, я уж сижу в здешней стороне вот покуда! И еще, может быть, придется сидеть неделю и даже больше. Всякий день кажется, что вот к завтрему все можно будет кончить, а вместо того встречается еще что-нибудь. Если бы я не видал, что дело идет, слава Богу, на лад и с моим отъездом опять бы не разладилось, то давно бы уехал, а ладится дело от моего присутствия не потому, что бы я что-нибудь особенно умел или знал, а просто потому, что я сам владелец сущий налицо и могущий решать. Следовательно, мне и похвалиться нечем. С орловским моим соседом Опухтиным[984] мы уже совсем условились, как межеваться, и даже наняли землемера, так что мы сейчас уже начнем класть рубежи, как скоро я возвращусь отсюда; с здешними кроткими соседями, т. е. с Васильевскими, Габелем и свистуновским поверенным также совсем определили, кому что брать, и остается только призвать землемера. Если кто-нибудь из них не отступится от своих слов, то кажется, что дело кончится ко всеобщему удовольствию; только боюсь, чтобы мне не пришлось опять сюда ехать самому для окончательного выяснения рубежей.
В Слободке я схозяйничал одно очень важное дело, а именно купил дом. Я хотел было мало-помалу приготовить для него лес, вместо того узнал, что верстах в 15 от меня у князя Друцкого продается дом почти совсем готовый, поехал туда посмотреть его и купил. Я заплатил за него 3000, что, по моему расчету, не дорого, тем более что у меня в виду две продажи, которые должны вознаградить мне эту сумму, а именно лес в новокупленной деревне, за который Опухтин мне дает уже 3500, и 25 десятин чересполосной с однодворцами, с которою мне нечего делать. На днях, когда я возвращусь в Слободку, я надеюсь кончить одну из этих продаж, а между тем, так как деньги нужны были к спеху, то я занял у Мойера[985].
Дом расположен почти точно так, как я предполагал строить и как вам показывал план, только в большем размере. 30 аршин в длину и 19 в ширину. Будет 7 комнат, 5 больших и 2 поменьше и 2 печи. Дом почти весь совсем готовый, есть даже уже и двойные дубовые рамы; недостает только полов, фундамента и печей, чтобы ему быть обитаему; все это, может быть, нынешнее же лето поспеют сделать, и тогда будет дом по форме. Место дому я утвердил в другую сторону деревни, там, где вы указывали, когда были в Слободке, против самой дубравы, и, признаюсь, мне весело его будет
