потом слева от нас белеет хутор, расстилаются скатертью поля. По сторонам превосходно возделанные пашни, не видно ни сел, ни деревень, одни поля. И как хороши эти безбрежные поля, этот бесконечный простор и эти синеющие дали!..
В 1907 году в заводе Терещенко было три производителя и двадцать заводских маток. Из них один жеребец был орлово-американец – Гуд-Гифт, а два другие – орловцы. Гуд-Гифт был караковой масти, очень прост, но при этом достаточно костист. К.С. Терещенко видеть его не мог и, когда его вывели, заявил мне, что жеребец дешево продается – лишь бы увели со двора. Гуд-Гифт дал патентованную дрянь, причем дети его были так ленивы, что после двух кругов в манеже их уже нужно было погонять кнутом.
Рыжий Рассвет, сын борисовского Раската, и вороной Угар завода Мерхелевича, сын Удара, были посредственными жеребцами как по себе, так и по происхождению. Кроме того, они вовсе не подходили к основным маткам завода по кровям и не имели класса. Принимая во внимание низкое качество всех трех производителей, приходится удивляться, что они давали все же в массе хороший приплод. Это я всецело отношу к качеству заводских маток, в особенности тех, что происходили из старого терещенковского гнезда.
Вечером после выводки я имел задушевную беседу с Константином Семёновичем о производителях и вполне откровенно высказал ему свое мнение о них. Терещенко соглашался, что жеребцы не по маткам, но говорил при этом, что он ведет завод на скромных началах, что результаты получаются недурные, – видимо, он не хотел новых затрат. Зная, как упрямы все Терещенки, я позволил себе предложить следующий компромисс: Константин Семёнович посылает в предстоящий случной сезон в Курск восемь заводских маток под Карабинера. Карабинер имел хороший рекорд, был недурен по себе, и, главное, его мать была внучкой Потешного. Таким образом, в приплоде имелось в виду повторить имя этого феноменального жеребца, ибо многие кобылы К.С. Терещенко были внучками Бережливого, сына Потешного. Когда я развил этот план, Терещенко вполне со мною согласился, очень благодарил за совет и просил устроить это дело. Я это устроил, но Терещенко своих кобыл под Карабинера на следующий год не послал! Этот богатейший человек убоялся расхода в несколько сот рублей. Так трудно было в прежнее время побороть рутину и провести в жизнь то или иное идейное скрещивание.
Среди заводских маток у Константина Семёновича было много превосходных кобыл. Упомяну здесь лучших и наиболее интересных.
Жемчужина (Жемчужный – Акция), серой масти. Это была очень интересная по формам кобыла. Ее мать Акция дала известного Козыря, который состоял производителем в заводе М.Я. Сухотина. В моей записной книжке Жемчужина помечена как многообещающая матка, и эта пометка оказалась пророческой, ибо позднее от этой кобылы родился Удалец 2.18,6, резвейшая лошадь, созданная заводом К.С. Терещенко.
Жабуся (Горностай – Мимолётная), светло-серой масти, и Гемма, ее родная сестра, белая в гречке. Это были две дочери Мимолётной, которая приходилась родной сестрой Тени. Но Тень оказалась величайшей заводской маткой, а Мимолётная в том же заводе и от тех же жеребцов дала посредственный приплод. Поступив затем к К.С. Терещенко, она и здесь не дала призовых лошадей, и в 1899 году Константин Семёнович продал ее Малютину. Две дочери Мимолётной получили заводское назначение у К.С. Терещенко. Жабуся была очень породна и принадлежала к числу отборных кобыл этого завода, а Гемма хотя и была типична, но хуже сестры.
Дельта (Горностай – Амазонка), белая кобыла. По себе была лучшей маткой в заводе, очень напоминала свою мать.
Весна (Бычок – Аврора), белая кобыла, и Изида (Красавец – Аврора), вороная. Интересны как внучки Бережливого. Весна выигрывала и была очень породна, по детям отменная кобыла. По себе хотя и была хороша, но имела неудовлетворительную спину. Ее сестра Изида получилась очень хороша по себе, и под ней был тогда замечательный жеребенок.
Зорька (Гордец – Десна), вороная кобыла завода Ф.А. Терещенко. Сама имела весьма скромный рекорд, но дала поголовно призовой приплод. Заводская деятельность Зорьки рассматривалась мною тогда, когда я говорил о потомках Десны 2-й в заводе Ф.А. Терещенко. Зорька была очень хороша по себе. Одна из дочерей Зорьки, Любаша (от Горностая), уже состояла в матках. Она была тоже очень хороша по себе и принадлежала к числу лучших маток в заводе.
Помимо собственных кобыл, у К.С. Терещенко было также несколько заводских маток других заводов: Русалка завода Половцовой, Унеси-Горе завода Синицына, Зацепа завода Толстого, Диковинка завода Кашкарова. Кобылы эти были недурны, но много хуже собственных. Остальные матки завода уступали как первой, так и второй группе кобыл.
Содержал свой завод Константин Семёнович превосходно: лошадей кормили хорошо, при заводе имелся постоянный наездник Ф. Воронцов, который весной и летом уходил с призовой конюшни сначала на бега в Одессу, а потом в Киев, а в октябре возвращался в завод, где до весны работал молодых лошадей. Постройки завода были хорошо, даже роскошно устроены, всюду была образцовая чистота, и на всем лежал отпечаток полного довольства, что не часто встречалось в русских хозяйствах.
Я думаю, что в коннозаводской деятельности К.С. Терещенко перевес брал хозяин над коннозаводчиком, отсюда столь образцовая постановка дела и такое же ведение завода при относительно скромном заводском материале. Терещенко был человек умный и свои ошибки сознавал: он хорошо знал, где и когда ошибся, и в душе сожалел, что, создавая завод, не последовал примеру отца и дяди Фёдора Артёмовича, то есть не начал работать с первоклассным материалом. Но дело было сделано, и на коренную ломку Константин Семёнович, человек осторожный и расчетливый, не пошел. Мне кажется, что заводская работа К.С. Терещенко укладывалась в довольно скромные рамки, но имела немалое значение для того края, где находился его завод и где он сам жил и работал.
Завод А.И. Перепёлкиной
Приехав в Курск в 1907 году, я остановился в гостинице Полторацкого, лучшей в городе. В свое время дом, где размещалась эта гостиница, был богатейшим особняком и принадлежал до освобождения крестьян губернскому предводителю. Здесь давались пиры на всю губернию, здесь танцевала вся курская знать, но все это отошло в предания, и красивейший дом был превращен в гостиницу. Переодевшись и отдохнув, я пошел побродить по городу. Зашел к местному старьевщику, покопался среди хлама и не нашел ничего интересного. Прогулялся по главной улице города, зашел в сквер, съездил в городской сад – словом, осмотрел все достопримечательности.
Жара на улице стояла невыносимая, делать было решительно нечего, до отхода поезда оставалось несколько
