– Рад вас слышать, – сразу ответил мне Кротов. Очень приятно, когда тебя узнают с первого звука твоего голоса, приятно, когда тебе рады…
– Вы можете говорить? – спросила я, слыша в трубке еще какието голоса.
– Вполне. Я в магазине. Как Мальта? Не разочаровала вас?
– Андрей… Алексеич. У меня к вам просьба, очень серьезная.
– Понял, слышу. Тогда момент, я заплачу и перезвоню вам.
Он действительно перезвонил очень быстро, буквально через минуту, и я представила себе его спартанский набор продуктов: хлеб, чай, рыба, сыр, чтото еще, простое, недорогое и полезное. Странно, мне никогда не нравились слишком правильные мужчины…
– Все! Извините! Покупал новые дворники – сняли ночью с машины. Кому только они нужны… – бодро сказал Андрей Алексеич, и я в очередной раз поняла – даже очевидные вещи могут оказаться совсем иными, чем представляются с первого взгляда.
Не привыкла ли я ставить слишком быстрые диагнозы, если иметь в виду, что я вынуждена лечить раза в четыре больше пациентов, чем это позволяет нормальная логика? Как можно в день сходить на двадцать три вызова после приема, если в сутках – двадцать четыре часа? Даже если на каждого тратить всего по пятнадцать минут – всего равно получится шесть часов чистого времени – а еще перебежать из дома в дом, с улицы на улицу, итого восемь… Необходимость столько раз в день брать на себя ответственность за здоровье многих детей приучила меня, наверно, верить своим слишком быстрым умозаключениям.
– И у полицейских, оказывается, снимают дворники… – проговорила я.
Я чувствовала, что тяну время и боюсь сказать о главном. Потому что, наверно, подсознательно и вчера, и сегодня надеялась на его помощь. Хотя ни разу об этом не подумала. А вдруг он сейчас скажет: «Извините, в таких делах я принимать участие не буду. Какието семейные дрязги, непонятные, мутные…»
– Александра, я действительно рад вас слышать. Я готов вам помочь всем, чем смогу. Я слушаю.
– Андрей… Алексеич. У меня беда с дочкой. Она в отделении полиции…
И я, наверно, довольно путано, рассказала ему странную историю с кольцом, Мариной, Хисейкиным. К тому же гдето на третьей фразе я очень некстати стала плакать, и мне казалось, что он ничего не понял из сказанного мной.
Но Андрей Алексеич достаточно спокойно сказал:
– Понятно. Хорошо. Дайте мне адрес и все телефоны – домашний, рабочий – вашего… родственника. Если знаете. Если нет – просто фамилию, имя, отчество.
– И вот еще что. Она хрупкая, слабая… На самом деле слабая. Ей нельзя находиться в таком состоянии.
Она может чтото с собой сделать. Ведь можно, наверно, както выпустить ее под подписку… Я не знаю, как это делается… Ведь она еще несовершеннолетняя, ей пятнадцать лет зимой исполнилось… И это не тяжкое преступление, даже если она и взяла кольцо.
– Как вы думаете, она взяла его?
– Думаю, нет. Я слышала, как она это говорила. Нет, я почти уверена, Ийка говорит правду, а они лгут. Ийка может позавидовать, чегото хотеть… Но взять чужое… Нет, думаю, нет.
– Хорошо, Саша. Я сделаю все, что возможно. Сразу, сейчас. Не переживай. У меня много друзей. И в Центральном округе ктото есть. Сообразим, как быть.
Он не сказал «попробую». Он сказал «сделаю». Еще минут десять после разговора я сидела с крепко сжатыми руками в кресле. В голове крутились мои собственные, только что сказанные слова. Кажется, я очень плохо рассказала. Все самое важное пропустила… Но ведь он ответил: «Хорошо, сделаю…»
Теперь мне оставалось взять билет на ближайший рейс, на три дня раньше, чем у меня был, и както скоротать оставшиеся дни. Надо же! Поехать за границу первый раз за много лет, в такое удивительное место, и не знать, как поторопить время, чтобы поскорее вернуться домой. Гид Феликс, который, наверно, должен был помогать мне в поездке и обещавший еще вчера перезвонить через пятнадцать минут, так и не перезвонил, и я решила обойтись без его помощи. Я спустилась к Лео. Он был за стойкой один и читал какуюто книгу.
Увидев меня, Лео обрадовался:
– Я как раз хотел вам звонить! Если вы намерены уехать раньше, нужно обязательно взять билет сегодня. Билетов очень мало, я узнавал. И вот еще: могу подсказать вам, куда поехать в оставшиеся дни, чтобы у вас всетаки какоето впечатление от Мальты осталось. Вы не пожалеете.
– Да, хорошо, – кивнула я. Действительно, не сидеть же в шезлонге, считая минуты до вылета. – Только сначала я куплю билет.
– Хотите, я попробую поменять вам билет? – предложил Лео, очень тронув меня такой заботой.
Я согласилась, а сама стала просматривать проспекты, которые дал мне Лео. Полчаса сидела, смотрела картинки и ничего не видела. Город Мдина, древняя столица Мальты… Лазурный Грот… А передо мной снова было бледное, заплаканное лицо Ийки, ее худенькие ручки, которыми она от волнения начинает перебирать предметы, края кофточки, прядки свои светлые волос… Потом усилием воли отогнала это. Придется ждать.
После разговора с Кротовым у меня возникло ощущение, что в мою жизнь вмешалась некая новая сила, позитивная и такая же неотвратимая, как и сила зла, благодаря которой Ийка сейчас сидит в камере.
Я побывала в одном из самых странных мест на земле – в квартале безмолвия, бенедиктинском монастыре, обитательницы которого хранят полное молчание. Самих монахинь я не видела. Смотрела на окна их келий и думала о тех людях, чьими усилиями молодые и не очень молодые женщины берут обет молчать вечно. Как нужно было обидеть, изуродовать душу, сломать судьбу, чтобы женщина пришла сюда, в обитель молчания. В мир, где только молчанием можно чтото сказать – чтото самое важное…
Я съездила в грот, где вода в любую погоду яркосинего цвета. Все туристы рядом со мной фотографировали и снимали на камеру воду и стены грота. Я тоже сделала снимок, прекрасно понимая, что на изображении не получится главного – странного безлюдия этих мест, пустынности, ощущения дикости и первозданности природы.
Я заглянула в Пещеру Тьмы, в которой нашли скелеты древних карликовых слонов и носорогов. И, увидев останки доисторических животных, в который раз уже здесь, на Мальте, подумала о том, что живу на Земле как гость – не зная многого о ней самой, о том, что вокруг меня, что было до меня…
Но самое яркое впечатление у меня осталось от Мдинской темницы с ее коллекцией орудий пыток. Глядя на «испанские сапоги», искривленные временем или количеством мучеников, побывавших в них, на простую и страшную дыбу, на прочие подобные устройства, придуманные человеком для того, чтобы причинять другому такую боль, которую просто руками не причинишь, я думала почемуто о нас с Вадиком Хисейкиным.
