На ужине присутствовало много людей, и вскоре мне пересказали разговор за столом.
Кардинал спросил у Анны-Луизы, правда ли то, что она оспаривает у принцессы Генриетты право на превосходство по рождению и даже выказывает ей непочтение. Король и герцог Анжуйский сидели рядом и слышали вопрос хозяина.
Вдруг четко и громко, так, чтобы все слышали, заговорил герцог Анжуйский:
– Так что с того, что моя кузина повела себя якобы неподобающим образом? Почему люди, которым мы даем пищу и кров, должны быть первыми среди нас? Если им не нравится наше обращение, пусть отправляются в другие места.
Слова королевского брата привели меня в отчаяние. Значит, они действительно считают нас нищенками! Но больнее всего мне стало оттого, что сидящий рядом Людовик промолчал. Я с ужасом поняла, что мы им надоели.
Я была настолько оскорблена, что, не задумываясь, отправилась к кардиналу и заявила, что для нас унизительно пользоваться деньгами, которые королева определила нам на содержание. Я всегда буду благодарна Анне за ее щедрость и поддержку, однако считаю, что вправе потребовать от английского парламента выплаты части моего приданого, которое, как жена короля, я привезла в Англию.
Мазарини, кивая головой, с сочувствием смотрел на меня.
– Ваше Величество, – отозвался он, выслушав меня. – Вам не следует серьезно рассчитывать на то, что английский парламент назначит вам содержание.
– Я не столь уверена в этом, как вы, ваше преосвященство, – заметила я. – Вы подружились с Оливером Кромвелем и считаете его порядочным человеком, так давайте же проверим, так ли это на самом деле.
– Подобная просьба будет отклонена, – сказал Мазарини.
– Вы обратитесь к английскому парламенту от моего имени? – спросила я.
– Если вы настаиваете… – ответил кардинал.
– Да, я настаиваю, – заявила я.
Однако результатом был не просто отказ, но отказ оскорбительный. Поскольку я в свое время не захотела короноваться, парламент не считает меня королевой Англии. Вот каким был ответ.
Когда я узнала об этом, я пришла в такую ярость, что не смогла сдержаться при следующей беседе с кардиналом.
– Значит, они полагают, что я была королевской содержанкой?! – взорвалась я. – Неужели короля Франции не возмутит и это оскорбление, нанесенное его тетке, дочери его деда?!
Мазарини, не теряя присутствия духа, спокойно ответил:
– Они всего лишь хотели сказать, что, поскольку вы не короновались, вы не обладаете правами королевы. К тому же всем известно, что вы сами отказались от коронации, тем самым лишая себя королевских прав.
– Кажется, – возбужденно проговорила я, – вы готовы встать на сторону вашего друга Оливера Кромвеля.
С тем я и покинула покои кардинала.
Вскоре Анна попросила меня о встрече. Она была хорошей женщиной, но слишком уж надоедливой. Будучи искренне благодарна ей, я не могла отказаться принять ее.
– Я знаю, – начала королева, – как страстно вы мечтаете о собственном доме… не очень большом… куда бы вы могли удалиться от шума и суеты придворной жизни…
– У меня есть Шайо, – напомнила ей я.
– Я не имела в виду монастырь, – сказала Анна, – а небольшой дом. Я прекрасно вас понимаю, потому что у меня тоже часто возникает подобное желание. Для меня, к сожалению, это пока несбыточная мечта, хотя, возможно, когда-нибудь, когда Людовик женится… Кто знает? Но сейчас я думаю о вас, дорогая сестра, у вас такая тяжелая жизнь.
– Да, вы правы. Я бедна и во всем завишу от вас, а теперь мы с дочерью стали объектом насмешек, – с горечью проговорила я.
– Вы намекаете на поведение мадемуазель де Монпансье? Я не принимаю всерьез эту особу, – ответила королева.
– Как раз ее поведение меня меньше всего задевает. Но вот слова герцога Анжуйского!.. – с возмущением заявила я.
– Прошу вас, не обращайте внимания. Филипп порой говорит не думая. Я строго отчитала его за непочтение… скорее – невоспитанность. Я уверена, он раскаялся. Лучше давайте подумаем, где найти подходящий для вас дом. Вы помните место, которое нам так понравилось по пути в Шайо? – Анна вернулась к своему первоначальному предложению.
– О, дорогая Анна, вы такая добрая и внимательная сестра, – с благодарностью произнесла я.
– Я понимаю ваши чувства, – ответила она. – Мне бы очень хотелось помочь вам.
– Я никогда не смогу купить дом, который мне понравится, – сказала я печально.
– Давайте сначала поищем его, а потом подумаем о покупке, – предложила Анна.
Милая, добрая Анна, она снова утешала меня.
В результате поисков мы наткнулись на небольшой замок в Коломбе, всего в семи милях от Парижа, но все же достаточно далеко, чтобы ощутить тишину и покой этого места. Там даже был небольшой храм с колокольней, построенной еще в двенадцатом веке. Замок был невелик, но уже на первый взгляд дышал уютом, и я сразу поняла, что в нем я смогу быть счастлива.
Когда мы с Анной принялись обставлять покои, я поверила, что все будет хорошо, и мое настроение заметно улучшилось.
Возможно, все это и было предзнаменованием наступающих лучших времен, ибо вскоре – пригожим сентябрьским днем 1658 года – в Коломбе примчался гонец.
Он так волновался, ожидая меня, что я сразу поняла, – мне доставили важное известие.
– Послание для королевы, – прокричал гонец, завидя меня. – Оливер Кромвель скончался!
Итак, Англия получила нового лорда-протектора.[66] Им стал Ричард Кромвель – сын Оливера.
Французский двор горячо обсуждал эту новость, а из Англии непрерывно шли сообщения. Ричард не был похож на своего отца – у него явно не хватало влияния в парламентских и армейских кругах, да он и не проявлял особого желания управлять страной. Он был слишком мягок; кое-кто даже поговаривал, что он по характеру напоминал скорее короля-мученика, чем своего отца Оливера Кромвеля.
– Что же будет? – все вокруг меня задавались одним и тем же вопросом.
Однако через несколько месяцев всеобщее возбуждение улеглось и все пришли к выводу, что у Карла нет никаких шансов вернуть себе престол и при Ричарде.
И тем не менее грозный полководец был мертв, и к нам продолжали поступать известия о том, что новый лорд-протектор не обладает качествами, которые обеспечили победу его отцу.
Анна тем временем, все больше волнуясь, подыскивала невесту для Людовика. В Париж на смотрины привезли мою племянницу Маргариту, дочь моей сестры Кристины. Девочка была некрасивой, к тому же оказалась старше Людовика. Он с первого взгляда невзлюбил ее, и мне стало жаль Маргариту, хотя в глубине души я радовалась ее поражению, ибо это означало, что у моей Генриетты возрастали шансы.
