И за папу он не волнуется. В самом деле, чего волноваться, если папа непременно выздоровеет...
- Да сядь ты снова, не трону я тебя, - устало сказала Татьяна, совершенно другим голосом. - Ко мне, на диван.
- Давай я лучше Леонида уложу спать, - предложил ей Жилов.
- Наконец-то соизволил своим ребенком заняться.
- Каким ребенком?
- Ко мне, я сказала.
- Подожди, что ты мелешь? - спросил он севшим вдруг голосом. - Ты про какого ребенка?
- Ничего не помнишь, - обиделась она. - Детей строгать - все вы мастера, папы Карлы. Хотя, пьяный ты был, Жилов. Все мы тогда косые были, но Анджей первый свалился. И беседку не помнишь?
Что-то неохотно выползало из запасников памяти: обрывки фильма без начала и конца... нечеткое изображение, отвратительный звук... голый Анджей носится по какому-то пустырю, всаживая в ночное небо сигнальные ракеты одну за другой... Стас, отражая задницей луну, зарывает свою голову в мокрый песок, а его тогдашняя девица, вся в водорослях, вопит от ужаса и показывает пальцем... беседка...
Да, была и беседка. Кажется...Увитая диким виноградом. С большой дырой в крыше, сквозь которую удобно разглядывать звезды, попутно рассказывая кому-нибудь занимательные истории про действующие вулканы на Ио. Ио - это один из спутников Юпитера. Кому он тогда вкручивал про вулканы? Убей - не вспомнить...
- Кошмарно неудобная была скамейка, - пожаловалась Татьяна. - Узкая, как жердочка для попугаев.
- Это что, правда? - задвигал он деревянным ртом.
- Позорище, - она хрипло закашлялась. - Смарагду свою, небось, а-атлично помнишь! Ах, ах, Смарагда, перезрелая смоквочка.
Гость ужаснулся. Она шутит. Или все-таки нет? Татьяна в таком состоянии, что не может себя контролировать, это да, но есть на свете вещи, с которыми ни одна женщина шутить не станет... Почему Леонид единственный, кто смог увидеть Буквы в истинном их обличье? Почему именно этому пацану я решился оставить камни, какой зов привел меня сюда? Здесь мой сын, подумал Жилов. Вот тебе ответ - на все вопросы. Это мой сын. Кому еще, как не сыну, передать Божий дар в наследство... Получается, я должен здесь остаться. Но как же быть с той, которая терпеливо ждет меня у ворот дома?
Бежать, подумал он. Уносить ноги - пока не закипела кровь, пока испуг не превратился в счастье...
- Ну, так мне ловить твоего сорванца или сама справишься? - сказал Жилов и отвернулся.
Нестерпимая фальшь отравляла в комнате воздух.
- Уложи его, если можешь, а то я что-то совсем... - тихо согласилась женщина. - Я лягу, хорошо? - Она легла боком на диван, поджав ноги. Спасибо тебе, Максик...
Леониду, между тем, надоело играть внутри дома, тесновато стало, пространства не хватало, и тогда он с воплями, с гиканьем поскакал в сад.
- Когда будешь уходить, разбуди меня. Поцелуем, - сказала Татьяна в спину Жилову и засмеялась. - Ты прости, Максик, что-то у меня развязался вдруг язык. Не обращай внимания. Просто не знаю, что со мной творится. Вернее, знаю, но... Не вашего ума это дело, популярные писатели. Ты не бери в голову, главное, приезжай почаще... - Связная речь быстро превращалась в сонное бормотание. - Вот такие у нас пироги. Всю жизнь думаешь, думаешь о настоящем мужике вроде тебя, а жить приходится с каким-нибудь задохликом. Бабы - это лежачий анекдот. А ты, Макс, негодяй. А я кто? Я - стерва...
Она уже спала. Жилов накрыл женщину пледом, выключил кричащий видеоприемник и пошел в сад - объявлять экипажам звездолетов отбой.
ЭПИЛОГ
Может мелкое
Породить великое.
Как Фудзи - стихи...
Гончар, сын учителя.
"Экспресс-люкс" уносил его прочь из страны, где люди, не желавшие жить иначе, принялись вдруг думать иначе, и у них все получилось. Где деньги, спрятанные под матрацем, воспитывали не алчность, а бескорыстие; где выгода стала двигателем нравственного перерождения. Где за здоровье пили водку, которой невозможно напиться. И где, наконец, в патриотических клубах читали лекции по макробиотике...
В так называемом одноместном купе отлично разместились два человека. Пожилая дама, приходившаяся фрау Балинской родной мамочкой, спала в гостиной на диванчике; милая была бабуля, совсем не обременительная для одинокого рефлексирующего супермена. Максим Жилов, увы, не спал, хоть и полагалась ему роскошная откидная полка, кстати, двуспальная. За окном мелькали неоновые стрелы направляющих линий. Бежать, думал он. Куда? Обратно в космос? В том космосе я уже был, хватит. Прав был Вивьен, когда советовал мне не обольщаться. Вовсе не наш космос, в муках осваиваемый героями пространства, управляет этими удивительными людьми и этой планетой, которая нам не принадлежит. Так что если и искать спасение, то в настоящем Космосе - в том, которого никто никогда не видел.
А на Земле что мне делать? Какие еще цели может поставить себе человек, у которого было Слово? Если взглянуть на все сверху, бросив внизу никчемное тело, тогда не придется бежать. Однако не будет ли и это тоже бегством? И не украдут ли мертвое тело шакалы в зеленых галстуках? Как оно уже случилось с одним беглецом, который не пожелал остаться во плоти...
Кофеварка возле бара слабо жужжала, выдавая эспрессо по капельке. Когда одноразовый стаканчик был почти полон, Жилов встал и остановил процесс. Других звуков, мешающих мыслить, не было, как не было и тряски: абсолютный комфорт. Естественный Кодекс на территории поезда пока не действовал. То ли назло самому себе, то ли в силу странной привычки закусывать кофе новостями, он включил информационный канал. Голоса Европы ворвались в купе: он сделал потише, однако мысль уже вильнула в сторону.
Сразу от Пшеховских он поехал в полицейское управление - сдаваться. Ведомство Дрды, несмотря на ночной час, было полным-полно сотрудников: город все еще корчился в странных судорогах. Жилова приняли без каких-либо строгостей, наоборот, окружили искренней жалостью. Как выяснилось, здесь с особой заботой относились к лицам, подлежащим депортации, была даже предусмотрена специальная комната психологической разгрузки - с психологом наготове. Зачем? Чтобы снимать с нашкодивших гостей стресс, вызванный решением властей. Жилов этого психолога вежливо послушал, откинувшись в бездонном кресле, и в результате поспал полчасика, потому что никто его не будил. Потом его даже уговаривали задержаться до утра, предлагали простыни и ночные тапочки... А до того он мужественно принял постановление о высылке, зачитанное официально, подписал бумаги и прошел медкомиссию. Медкомиссия, как объяснили, нужна для обоюдного спокойствия, чтобы ни у кого ни к кому никаких претензий. Очевидно, был печальный опыт. Когда Жилов оплатил билет на поезд, который ему тут же вручили (билет, а не поезд), было дано разрешение покинуть здание, никто лжецу и шпиону в этом не препятствовал. Забавно здесь выдворяли! Расписался, получил билет, и свободен. Не уедешь сегодня - завтра процедура повториться в точности, включая повторную оплату билета. Однако Жилов настоял, чтобы его под конвоем, громко и с позором доставили на вокзал. Именно ночью, не теряя ни минуты. И чтобы в поезд усадили, и чтобы убедились: преступник благополучно депортирован. Нельзя же так себя казнить, неловко убеждали его, а он прятал в руках искаженное виной лицо и стонал: я негодяй, товарищи, я должен ответить по заслугам... По ходу всей этой комедии он ощущал себя зверем, который уводит охотников от норы с детенышем. Необычное ощущение. Все-таки романтики, как и агенты, не становятся бывшими. Детенышем, понятное дело, был юный Леонид Анджеевич с его "Торжком" и "Максимом-пять"...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
