отец, принял ее под свою сень, ей казалось, что она пришла попросить благословения у старейшины перед началом долгой и трудной дороги. Тонкий, чуть горьковатый запах дубовой коры ободрил Милаву, в шорохе листьев над головой она различала: «Не бойся! Иди куда ведет сердце – и тебе помогут! Не бойся!» Милава слушала, закрыв глаза, время бежало мимо нее, не замочив даже ее ног. Наверное, так живут берегини, не знающие старости, снова юные каждую весну, свободные.
К шуму листвы примешался другой, мягкий и слаженный, и Милава, как знакомый голос, узнала его – так шумят белые крылья берегинь. Девять белых лебедушек слетели со светлеющего неба на гладь Святоозера, скинули оперения, словно снег осыпавшие берег, со смехом бросились в воду, заплескались. Прячась за дуб, Милава торопливо отыскала среди них ту, девятую, с венком из листьев девясила на светлых волосах.
– Дивница! – шепотом позвала Милава. Берегиня вскинула голову, перестала плескать водой, замерла, прислушиваясь. Это не сестры звали ее, но названное имя, словно невидимая прочная нить, потянуло ее к берегу.
– Дивница! – снова позвал голос, как будто голос самого дуба.
Берегиня вышла из воды и медленно, неуверенно ступая, прошла к дубу. За толстым стволом ее ждала Милава. Они стояли под дубовыми ветвями друг против друга, одна – лучезарно прекрасная, легкая, светлая, а другая – дышащая живым теплом, с румяными щеками и глазами, блестящими, как огонь костра над водой. Милава зачарованно смотрела в зеленые, как молодая трава, искристые, как роса, глаза берегини и не могла оторваться, забыла, зачем пришла сюда. Из этих глаз на нее смотрел сам Надвечный Мир.
И Милава вдруг вспомнила Огнеяра. Сын Подземного Пламени был далек от дочери Дажьбога, как темный вечер от ясного утра, но все же с берегиней у него было больше общего, чем с Милавой: оба они принадлежали к Надвечному Миру. И душа Милавы, так и не одолевшая памяти об Огнеяре и любви к нему, вдруг неудержимо потянулась туда. Ей хотелось утонуть в этих сияющих зеленых глазах, войти в них и там стать ближе к нему. Чем бы ни пришлось расплатиться за это.
– Кто ты? – спросила берегиня, оглядывая Милаву. – Как твое имя?
– Горлинка, – ответила Милава, как научила ее Елова. Звук собственного голоса пробудил ее от чар, и она торопливо заговорила, стремясь довести задуманное до конца: – Я принесла тебе твою рубаху – ты ее потеряла.
– Да, это моя! – радостно вскрикнула Дивница, оглядывая Милаву, и вдруг взмолилась: – Отдай мне ее! Отдай только до зари!
Глаза ее заблестели ярче, лицо оживилось – она вспомнила о Брезе. Без рубахи она не могла подойти к нему, а ей хотелось еще раз увидеть своего земного жениха перед прощанием с земным миром. Что ей за дело, если он умрет еще до завтра? На другую весну будут другие парни, а она ничуть не состарится и не утратит своей ослепительной красоты.
– Хорошо, я отдам тебе рубаху, – сказала Милава. – А ты за это пообещай мне, что я выйду замуж за моего любимого. Ведь ты можешь так сделать!
– Обещаю, обещаю! – торопливо воскликнула берегиня и тревожным взглядом окинула быстро светлеющее небо. – Скорее! Отец мой уже запрягает коней!
– Это я тоже дам тебе!
Милава сняла с запястья свой простой серебряный браслет, знак девичьей воли и неотданной любви, и надела его на белую руку берегини. Кожа Дивницы была гладкой, нежной, прохладной снаружи и согретой изнутри солнечным теплом Дажьбога. Когда ее коснулось серебро браслета, нагретое на руке Милавы, берегиня вздрогнула, будто обожглась.
– Сим реку тебе имя – Горлинка! – прошептала Милава, зная, что Дуб слышит ее.
Она сняла с головы красную ленту и повязала ее на густые светло-русые волосы берегини, влажные от воды.
– Сим реку тебе имя – Горлинка! – повторила она, удивляясь, как легки вдруг стали ее руки.
Венок из невянущих листьев девясила она сняла с головы берегини и надела на свою голову.
И тут же глаза ее по-новому открылись на мир: предутренний туман рассеялся, она ясно видела каждую былинку на берегу, и корни травы в земле, и ток подземных вод, и движение соков под кожей берез. Что-то творилось в ней самой, волосы зашевелились, словно вдруг ожили, десятки новых листочков березы раскрылись в них и потянулись к свету, зеленый венок окружил ее чело. Ясный свет лился с небес и озарял весь земной мир, Милава задохнулась от красоты мира, подивилась, что не видела этого раньше. Надвечный Мир шагнул ей навстречу и властно звал к себе, и она шла на его зов, не оглядываясь назад.
– Дивница! Сестра! Где ты? Солнце встает! Отец наш восходит на небо! Он зовет нас! – звонко закричали берегини на озере.
Но Дивница не слышала их; щеки ее зарозовели, по телу пробежала дрожь, кровь зажглась новым теплом, которого она никогда не знала. А Милава вдруг увидела чудесно обострившимся взором, как высоко в небе засияли ало-золотые ворота зари, свет бил из-за их створок, словно торопился вырваться на волю и разлиться по всему небосклону. Вот они отворяются, вот вьются в них золотые гривы Дажьбожьих коней, уже стучат их жемчужные копыта по склону Среднего Неба Скорей!
Уже не думая, будто кто-то другой неслышно подсказал, Милава торопливо стянула с себя вышитую рубаху с кровью Брезя в подоле; ей казалось, что она старую кожу стянула с себя и сама освободилась, стала легкой, чистой, как роса. Рубашка казалась ей горячей, как кровь, и быстрее, пока не остыла, не растеряла тепло жизни, она натянула ее на плечи Дивницы.
– Сим реку имя тебе – Горлинка! – во весь голос крикнула Милава, и слова ее зазвенели по лесу, отразились от воды Святоозера, рассыпались чистой росой по листьям. – Носить его тебе весь век, не сносить, не сменить, как рубаху с плеч не стряхнуть!
Луч солнца ударил по верхушкам берез, озарил новое лето, ступившее в земной мир. На берегу озера под дубом стояли две девушки: одна в белой вышитой рубахе, с красной лентой на голове, и любой, глянув ей в лицо, признал бы в ней Горлинку, дочку Прибавы и Долголета из рода Моховиков. А вторая, светлая, почти прозрачная, с живыми березовыми листочками в волосах, едва касалась ногами травы, белое лицо ее излучало сияние, на волнах светлых волос дрожали капли росы.
– Дивница! Сестра! Летим! – закричали голоса от озера, и человеческий слух разобрал бы лишь крики лебедей.
Теплый вихрь обнял Милаву и потянул ее к озеру, она стала легче пуха и полетела по траве, не касаясь ее. С разбега она бросилась в воду, Святоозеро качнуло ее и подбросило. «Сестра! Сестра! Дивница!» – кричали вокруг звонкие голоса. Множество лебединых крыльев плескало на нее
