Петербурга. Точнее Санкт-Петербурга. Кому нравится, а кому нет. Лично по мне, так сначала надо было наладить жизнь в стране, а затем менять названия. Но там, на верху, главная цель попасть в историю, и с меньшими затратами. Где они, а где мы… Мир политиков и нуворишей, а в большинстве без «и». Свои проблемы, разборки. Кто кого, и кто за кого. Безвластие. А как живётся простому обывателю — глубоко до фени. Ну вот, и ко мне прицепилось это паразитское слово из далеко не литературного языка. Впрочем, какое время, такие и словечки. На дворе пропащие девяностые. Когда-то нам обещали построить коммунизм к восьмидесятому году. Смешно. А теперь не то, что от коммунизма, даже от социализма и следа не осталось. Дикий, первобытный капитализм. Когда-то в ходу была шутка, что, мол, раз капитализм загнивающий, то дайте нам погнить хоть немножко. Дали. Не то, что немножко. На полную катушку. Торговля только частная и дикая. Работы нет. Зарплат тоже. Все тащат всё. Самый процветающий способ заработать: спереть, чтобы затем продать. Да спереть не с целью наживы, а чтобы выжить.
Вчера на проспекте Славы в одиннадцать часов дня расстреляли легковушку из автоматов. А сегодня Лилька не вышла на работу. Прячется вместе с дочкой. Её зятя «грохнули» тоже среди бела дня на Дыбенко на красном светофоре. По пути случайного мужика уложили. Неудачно остановился на линии огня. Она боится, что и её с дочкой «грохнут до кучи». Люди, как мусор. Человеческая жизнь ничего не стоит. Коммунизм. Или капитализм. Анархия.
Что-то солнце не так ярко светит, как казалось. И ветер холодит. Да и я не прогуливаюсь, а иду в магазин за запчастями. И эта так называемая прогулка — одна из немногих возможностей расслабиться после семи ночей работы грузчиком-экспедитором на хозяина. Работа тяжёлая, по двенадцать часов. Одно радует, что возим хлеб, так что пропитание обеспечено. А на свободной неделе — работа на заводе под обещание зарплаты. Или от желания сохранить рабочее место во время повальной безработицы. А может, просто по совдеповской привычке. Кто знает?
Что делать?! Теперь каждый человек и каждое производство сами по себе. Выживешь или нет — никого не волнует. Ларьки, ларьки. Бабки, грустно и бессмысленно бредущие между ними. Молодежь. Молодёжь? Молодые пацаны крепкого телосложения в начале пёстрого бесконечного ряда ларьков. Несколько человек посередине. И в конце. Потерянное поколение. Вот такого представителя из соседнего дома хоронили на прошлой неделе. Бандитом оказался. А куда деваться пацану, когда нет работы? Вот и идут в поисках лёгких денег. И получают… свои два метра в двадцать. В восьмидесятые, помню, хоронили пацанов, погибших в Афгане. Весь посёлок собирался. Хоронили, как героев. Хотя моё мнение, что они вовсе не герои, а жертвы. Но не об этом сейчас. А бандита хоронили втихаря. Чем гордиться-то. Понятно, что у родителей горе. Но особенно не поплачешь и не пожалуешься. Сам выбрал. Да и выбор не велик: сомнительная романтика или нищета.
Странно. На улице в основном пенсионеры и пацаны. Торгуют краденным, скорее всего. Торгуют или ларьки охраняют. Охраняют? Опа! А эти чего охраняют? Бабку от бабкиной пенсии? Или наоборот? Вдвоём зажали старушку за ларьком. Ай, да хлопцы. Старушка жмёт сумку к груди. В глазах даже не страх и отчаянье. Неизбежность и обречённость. Пацаны коршунами нависли над ней и особо не стесняются, не церемонятся. Народ пробегает мимо, стараясь не смотреть в их сторону.
— Эй, пацаны, вам помочь? — проходя мимо, крикнул я. — Вдвоем, пожалуй, не сподручно против бабки-то?
— Иди куда шёл! — огрызнулся один.
— А ты так и будешь женщину трясти? — проговорил я и вдруг до меня начало доходить, в какую кашу ввязался. Противные мурашки устроили забег на моей спине. Пацаны отвлеклись, а старушка, тем временем быстро перехватив покрепче сумку, шустро засеменила в сторону станции метро. Собственно параллельным со мной курсом. Один пацан исчез, а второй, с досадой посмотрев во вслед ускользающему заработку, не решился догонять. Напротив, направился ко мне и, встав на пути, спросил:
— Ты зачем влез? Тебе что, по жизни много кто помогал?
Странно, но в глазах грабителя я разглядел растерянность, и мне стало его жалко. Доброе лицо и не лишённые интеллекта глаза. Одно слово — потерянное поколение. Он же тем временем играл желваками и сжимал кулаки. Кулаки были то, что надо, не в пример моим. Да и ростом на голову выше. Так, смотря снизу вверх, я понял, что пауза затянулась и мне пора скорее делать ноги.
— Помогали, а как же иначе, — и я, обойдя препятствие, пошёл дальше.
Неожиданно к нему подскочил напарник. Они перекинулись парой слов, посматривая на меня. Стоило больших усилий не пуститься бегом. Шальное время. Ничего не стоило получить либо перо в бок, либо пулю. А могли просто избить. И никто бы не вмешался и не заступился. Люди спокойно шли бы по своим делам, старательно делая вид, что всё в порядке. Да, в этом мы изрядно поднаторели. Моя хата с краю. Может, поэтому нас и поимели? Растерзали страну прямо на глазах, а мы только головы отворачивали, думая: авось обойдётся. Вечный русский авось. Не обошлось. Старушка, о существовании которой я уже успел забыть, шла рядом, стараясь прикрыться мной. Очень хотелось оттолкнуть её. Сказать: что тебе ещё надо, отвали! Ужасно хотелось оглянуться, но нельзя. Так и шли. Я, ожидая неприятностей от «обиженных» пацанов. Ругая себя последними словами за несдержанность. Старушка, жмущаяся ко мне. И ничего не замечающее народонаселение.
Солнце всё также светило. Пахли осенние листья. Ветер холодил больную голову. Но не было уже того волшебного осеннего настроения. Да и к запаху листьев всё больше примешивался запах пива и шаурмы. Солнечный свет стал неприятно холодящее-жёлтым. Ветер нагло забирался под куртку, бегая по спине наперегонки с мурашками. Уже отойдя на довольно приличное расстояние, я заметил, что старушка исчезла в подземном переходе. Подумалось: пронесло. Сейчас на работу зарабатывать обещание зарплаты, а в воскресенье опять на семь ночей…
МОЙ ПОСЁЛОК
Мой посёлок. Посёлок с судьбой, похожей и не похожей на сотни или даже тысячи таких же, как он. Небольшой и не маленький. Со своими радостями и бедами, со своей гордостью и печалями, со своей историей. Историей героической, трагической, временами смешной или даже… скажем, то о чём неловко вспоминать. Он такой же, как люди, его населяющие: разный. Меняющийся вместе со своими жителями. Меняющийся и в то же время остающийся, как
