— Я и не думал о расставании, — ответил Миддльтон. — Напротив, я надеялся и верил, что вы будете сопровождать нас и, даю вам слово, будет сделано все, чтобы доставить вам спокойную жизнь.
— Да, милый, да, вы постарались бы сделать это! Да, если бы предложения и добрые желания были в силах сделать это, я мог бы много лет тому назад сделаться членом конгресса или губернатором. Ваш дед желал этого, а в горах Отсего, надеюсь, и до сих пор живут люди, которые охотно дали бы мне дворец для житья. Но зачем мне богатство, которое я презирал даже в молодости? Во всяком случае, времени у меня остается немного, и я не думаю, чтобы было так уж грешно для человека честного, выполнявшего свой долг в продолжение почти девяти десятков зим и лет, желать провести немногие оставшиеся у него часы в покое. Если вы думаете, капитан, что я был неправ, когда отъехал с вами так далеко, чтобы потом все-таки расстаться, то я, признаюсь вам откровенно, не жалею, что сделал это. Хоть я и провел несколько времени в Диких местах, а все же не могу отрицать, что мои чувства белы, как и моя кожа. Ну, а было бы неподходящим зрелищем для поуни-волков, если бы им довелось увидеть слабость старого воина, которую он обнаружил бы при последнем прощании с теми, кого он любит.
— Послушайте-ка, старый Траппер, — сказал Поль, отчаянно прочищая горло, как будто для того, чтобы дать свободный выход своему голосу. — Раз вы уж заговорили об этом, то я также хочу поторговаться, и вот в чем дело. С моей стороны, я предлагаю вам половину моей хижины — будь то хоть самая большая половина, — самый сладкий и чистый мед, какой только можно получить от диких пчел, достаточно еды, иногда и кусочек дичи, а может быть, и горба буйвола, так как я намереваюсь продолжить знакомство с этим животным; и все это так хорошо и опрятно приготовленное, как только могут это сделать руки вот этой самой Эллен Уэд, которая скоро будет называться иначе. И вообще обещаю такое обращение, с каким человек может относиться к своему отцу. Взамен этого, вы должны рассказывать нам иногда ваши старые предания, давать, может быть, при случае полезные советы в небольшом количестве, и дарить нас своим присутствием столько времени, сколько пожелаете.
— Это хорошо, это хорошо, мой мальчик, — возразил старик, роясь в своей котомке, — но этого никогда не может быть.
— Достопочтенный охотник, — сказал доктор Баттиус, — у всякого человека есть обязанности по отношению к человечеству. Пора вам вернуться к своим соотечественникам, чтобы поделиться теми запасами, экспериментальных знаний, которые вы несомненно приобрели за такое долгое пребывание в диких местностях. Хотя знания эти и могут быть испорчены предвзятыми понятиями, они все же могут быть хорошим наследством для тех, кого вы, по вашим словам, собираетесь скоро повидать.
— Друг доктор, — отвечал Траппер, пристально глядя, в лицо естествоиспытателя, — как нелегко было бы судить о гремучей змее по наблюдениям над образом жизни оленя, так же трудно было бы говорить о пользе, приносимой одним человеком, думая слишком много о поступках другого. Я полагаю, что у вас есть свои способности, и нисколько не думаю осуждать их. Что же касается меня, то бог сотворил меня для дела, а не для разговоров, и поэтому я не считаю дурным закрыть мои уши для вашего приглашения.
— Довольно, — прервал его Миддльтон, — я столько видел и слышал об этом человеке, что знаю, что никакие уговоры не заставят его изменить свое решение. Мы сначала выслушаем ваше желание, а потом посмотрим, что можно будет сделать для вас.
— Это пустяк, капитан, — сказал старик. Ему, наконец, удалось открыть свою котомку. — Пустяк в сравнении с тем, что я некогда предлагал для покупки; но это лучшее, что у меня есть, и потому не следует пренебрегать им. Вот шкуры четырех бобров, которых я поймал за месяц до того, как встретился с вами, а вот и еще шкура, не такая дорогая, но все-таки такая, что может пригодиться.
— Что же вы намерены сделать с ними?
— Я предлагаю честную мену. Мошенники-сиу украли мои лучшие западни и принудили меня прибегнуть к собственным изобретениям. Это обещает мне плохую зиму, если я доживу до тех пор. Поэтому я хочу, чтобы вы взяли эти шкуры и предложили их кому-нибудь из трапперов, которых вы, наверное, встретите внизу, в обмен на западни. Пошлите их тогда на мое имя в поселение поуни. Обратите внимание на то, чтобы была нарисована моя марка — буква N, собачье ухо и замок ружья. Тогда ни один краснокожий не станет оспаривать моего права. За все эти хлопоты я могу предложить только благодарность да еще разве только мой друг охотник за пчелами примет от меня шкуру.
— Если я сделаю это, то пусть я… — Рука Эллен, положенная на рот Поля, заставила его проглотить окончание фразы.
— Хорошо, хорошо, — кротко проговорил старик, — надеюсь, в этом предложении не было ничего оскорбительного. Я знаю, что шкура эта дешева…
— Вы совершенно не поняли смысла слов нашего друга, — перебил его Миддльтон, заметивший, что охотник за пчелами смотрит во все стороны, кроме той, в которую следовало смотреть, и никак не может найти слов для своего оправдания. — Он не хотел сказать, что отказывается от вашего поручения; он только не желает никакого вознаграждения.
— Что такое? — сказал старик, вопросительно глядя на молодого офицера и как бы ожидая объяснений.
— Все будет исполнено, как вы желаете. Положите ваши шкуры к моему багажу. Мы будем торговаться, как будто они наши собственные.
— Благодарю, благодарю, капитан. Ваш дед был человеком щедрой, великодушной души. Справедливый народ, делавары, так и называли его — Щедрой Рукой. Мне бы хотелось быть тем, чем я был прежде, чтобы послать вашей супруге несколько куниц на воротники и шубы и показать, что я умею платить любезностью за любезность. Но не ждите этого: я слишком стар и не могу обещать ничего!
— Слушайте, старый Траппер, — крикнул охотник за пчелами, ударяя рукой по протянутой ладони старик с треском, почти не уступавшим треску ружья. — Я скажу только две вещи: во-первых, что капитан передал смысл моих слов лучше, чем это сделал бы я сам, а, во-вторых, если вам понадобится шкура — у меня найдется такая — это шкура Поля Говера.
Старик ответил пожатием руки и широко раздвинул рот в припадке своего обычного беззвучного смеха.
— А ведь ты, мой мальчик, не мог бы дать такого пожатия, когда тебя окружали тетонские женщины со своими ножами! Ах, ты в расцвете лет, в полной силе, тебя ждет счастье, если ты останешься на честном пути. — Выражение его лица внезапно изменилось и приняло серьезный, задумчивый вид. — Поди-ка сюда, милый, — сказал он, взяв охотника за пчелами за пуговицу и сводя его на берег. Потом заговорил внушительным, доверчивым тоном: — Мы много говорим об удовольствиях и удобствах жизни в лесах и на границах. Я не могу сказать, что все слышанное тобой — неправда; но различные характеры требуют различных занятий. Ты взял себе в жены хорошее, доброе дитя, и теперь твоя обязанность в устройстве своей жизни иметь в виду не только себя, но и ее. У тебя есть склонность избегать поселений, но по моему простому разуму, эта девушка будет цвести скорее под солнцем в поселении, чем на ветрах прерии. Поэтому забудь все, что мог слышать от меня (хотя это и правда) и обрати свое внимание на обычаи внутренних мест страны.
