его вдохновляло, — но, как только женщины ему надоедали, он безжалостно их бросал. Он не был ни сентиментальным, ни романтиком.
И сластолюбцем тоже не был. Единственной женщиной, которая его немного интересовала, была его жена. И поскольку она это знала, то многое ему прощала. Он был отличным художником, она это понимала и почитала его талант. Он же бегал за женщинами, но всегда возвращался домой, чтобы, вдохновившись очередным романом, написать новую картину.
— Так бы они и жили, если бы не появилась Эльза Грир. Эльза Грир… — И мистер Джонатан покачал головой.
— Что — Эльза Грир? — спросил Пуаро. И вдруг мистер Джонатан вздохнул:
— Бедное, бедное дитя!
— Вот какое у вас к ней отношение? — удивился Пуаро.
— Быть может, это из-за того, что я уже старик, но, по-моему, мсье Пуаро, в молодости есть какая-то незащищенность, и это трогает до слез. Молодость так ранима и в то же время безжалостна и самоуверенна. Она так великодушна и так требовательна.
Он встал и подошел к книжному шкафу. Вынув оттуда томик, он перелистнул страницы и начал читать:
…Если искренне ты любишь
И думаешь о браке — завтра утром
Ты с посланной моею дай мне знать,
Где и когда обряд свершить ты хочешь, —
И я сложу всю жизнь к твоим ногам
И за тобой пойду на край Вселенной.[1044]
Словами Джульетты говорит сама молодость. Никакого умалчивания, никакой скрытности, никакой так называемой девичьей скромности. Только отвага, настойчивость, кипучая молодая энергия. Шекспир понимал молодых. Джульетта находит Ромео. Дездемона требует Отелло. Эти молодые, они не ведают сомнений, страха, гордости.
— Значит, Эльза Грир представляется вам в образе Джульетты? — задумчиво спросил Пуаро.
— Да. Она была дитя удачи — юная, красивая, богатая. Она нашла своего Ромео и предъявила на него права. Пусть он не был юным, ее Ромео, пусть не был свободен. Эльза Грир не знала условностей, она была современной женщиной, девиз которой: «Живем ведь только раз!»
Он вздохнул, откинулся на спинку кресла и снова тихонько постучал по ручке.
— Джульетта-хищница. Молодая, безжалостная, но ранимая! Она смело ставит на кон все, что у нее есть, и выигрывает… Но в последнюю минуту является смерть, жизнерадостная, веселая, пылкая Эльза тоже умирает. Остается мстительная, холодная, жестокая женщина, всей душой ненавидящая ту, которая ей помешала. Боже милостивый, — голос его изменился, — простите меня за этот маленький экскурс в мелодраму. Идущая напролом молодая женщина! Нет, ничего интересного в ней нет. Бледно-розовая юность, страстная, уязвимая и так далее. Если это убрать, то что остается? Заурядная молодая женщина в поисках героя, чтобы возвести его на пьедестал.
— Не будь Эмиас Крейл знаменитым художником… — начал Пуаро.
— Именно, именно, — поспешил согласиться мистер Джонатан. — Вы попали в самую точку. Нынешние Эльзы обожают героев. Мужчина должен чего-то добиться, быть кем-то… Кэролайн Крейл мог бы понравиться и банковский клерк, и страховой агент. Кэролайн любила в Эмиасе мужчину, а не художника. Кэролайн Крейл не шла напролом — в отличие от Эльзы Грир, которая шла… Но Эльза была молодой, красивой и, на мой взгляд, трогательной.
Эркюль Пуаро ложился спать в задумчивости. Его мысли были заняты проблемой личности.
Клерку Эдмундсу Эльза Грир представлялась дерзкой, развязной девчонкой, не более того.
Старому мистеру Джонатану — вечной Джульеттой.
А Кэролайн Крейл?
Каждый видел ее по-своему. Монтегю Деплич презирал ее за нежелание бороться. Молодому Фоггу она казалась воплощением романтики, Эдмундс видел в ней леди. Мистер Джонатан назвал ее очень несчастным существом.
Какой показалась бы она ему, Эркюлю Пуаро? От ответа на этот вопрос зависел успех его расследования.
Пока никто из тех, с кем он беседовал, не высказал сомнения, что, какой бы она им ни казалась, Кэролайн Крейл была убийцей.
Глава V
Старший полицейский офицер
Старший полицейский офицер в отставке Хейл задумчиво попыхивал трубкой.
— Забавное занятие вы для себя придумали, мсье Пуаро.
— Возможно, не совсем обычное, — осторожно согласился Пуаро.
— Столько лет прошло, — продолжал сомневаться Хейл.
Пуаро знал, что ему не раз придется услышать эту фразу.
— Это, конечно, затрудняет расследование, — мягко заметил он.
— Рыться в прошлом, — размышлял его собеседник, — дело стоящее, если есть определенная цель…
— Цель есть.
— Какая?
— Приятно пуститься на розыски правды ради правды. Мне такое дело нравится. И не забудьте про дочь.
— Да, — кивнул Хейл, — ее я, конечно, понимаю. Но, извините меня, мсье Пуаро, вы человек изобретательный. Могли бы придумать для нее какое-нибудь объяснение.
— Вы ее не знаете, — возразил Пуаро.
— Оставьте! Человек с вашим опытом!
Пуаро выпрямился.
— Вполне возможно, mon cher, что я умею красиво и убедительно лгать — вы, по-видимому, в этом уверены, — но я отнюдь не считаю, что должен этим заниматься. У меня свои принципы.
— Извините, мсье Пуаро. Я вовсе не хотел вас обидеть. Я предлагал это только из добрых побуждений, так сказать.
— Так ли?
— Девушке, которая собирается выйти замуж, неприятно вдруг узнать, что ее мать совершила убийство. На вашем месте я бы постарался убедить ее, что это было самоубийство. Скажите, что Деплич действовал не лучшим образом. Скажите, что вы лично не сомневаетесь, что Крейл сам отравился.
— Но все дело в том, что я очень сомневаюсь! Я ни на минуту не верю, что Крейл отравился. А вы-то сами считаете это возможным?
Хейл медленно покачал головой.
— Видите? Нет, я должен отыскать истину, а не правдоподобную, пусть и очень правдоподобную ложь.
Хейл посмотрел на Пуаро. Его квадратное красное лицо еще больше побагровело и даже сделалось еще более квадратным.
— Вы говорите о правде, — сказал он. — Мы же считаем, что в деле Крейл пришли к правде.
— Ваше заявление свидетельствует о многом, — быстро откликнулся Пуаро. — Я знаю, что вы честный, знающий свое дело человек. А теперь ответьте мне на такой вопрос: были ли у вас какие-либо сомнения по поводу вины миссис Крейл?
— Никогда, мсье Пуаро, — быстро и четко ответил полицейский. — Все обстоятельства указывали прямо на нее, и в поддержку этой версии работал каждый обнаруженный нами факт.
— Вы можете в общих чертах суммировать выдвинутые против нее обвинения?
— Могу. Когда я получил ваше письмо, я проглядел дело заново. — Он взял в руки маленькую записную книжку. — И выписал все заслуживающие внимания факты.
— Спасибо, друг мой. Я весь внимание.
Хейл откашлялся. В голосе его зазвучали официальные интонации.
— «В два сорок пять дня восемнадцатого сентября инспектору Конвею позвонил доктор Эндрю Фоссет, — начал он. — Доктор Фоссет сделал заявление о
