На их мордах промелькнуло беспокойство. Львы повернулись, шлепнули друг друга лапами и перекатились, словно играя, но затем успокоились, потрясли гривами, коснулись друг друга носами и оглянулись на дорогу. Глаза одного из них имели цвет янтаря, другого — темного серебра.
Тот, кто не стал бы доверять чарам, заподозрил бы в них мастера Бретильфа и ученого Зира, превращенных в хищных кошек.
Так или иначе, оба льва потрусили по тропе — возможно, и случайно, но именно в ту сторону, куда ранее чары вели всадников.
Лев всегда знает, что он лев. Даже если у него не выпадает шанса сказать себе это. А вот если бы такая возможность появилась, то лев тут же сообщил бы все, что думает, на своем, львином языке. Кстати говоря, у всех животных есть язык. Люди предпочитают не замечать этого, в основном по той простой причине, что почти все двуногие никогда не смогут понять большинство звериных языков. Возможно, это происходит потому, что звериный язык способен передавать не только общие выражения, но и такие понятия, как «состояние», «идеи», и принципы, выходящие за рамки того, с чем обычно сталкивается человек. Известные философские школы даже считают, что «животное поведение», которое подчас обнаруживает в себе человек, — это не признак деградации, а свидетельство неудачных попыток человечества перенять философскую мудрость животных в жизни, любви и смерти.
Зир, таким образом, знал, что он лев. И Бретильф знал о себе то же самое. И главным, бесспорным, хоть и не относящимся к делу, являлось то, что они — братья. Что же до странной путаницы букв в том, что можно было счесть за имена, то им до нее не было никакого дела.
Тем не менее оба льва лишь отчасти осознавали странные идеи, которые иногда появлялись в их косматых благородных головах. И животные почти не обращали на них внимания. Они лишь знали, что день был теплым, земля и деревья приятно пахли и отовсюду доносились соблазняющие запахи, обещая игру или еду. Что-то побуждало их двигаться в определенном направлении, заманивая, делая этот путь очень желанным. И львы неосознанно подчинялись этой завлекающей силе.
На протяжении нескольких часов львы пробирались через лес. К этому времени трава стала густой, а тропа превратилась в нить меж корней деревьев и зарослей папоротника. То тут, то там животные останавливались, чтобы исследовать источник очередного интересного запаха или шума, отдыхали в тени омытых солнцем деревьев, пили из темного, словно малахит, ручейка. Все было так, как должно было быть.
Наступил полдень. Из безопасных древесных крон на львов с почтением смотрели белки, бурундуки, опоссумы и голуби.
Открывшаяся перед львами местность показалась бы человеку огромной прогалиной. Почти на милю вокруг была выкошена или вытоптана вся растительность и вместо нее уложено покрытие из причудливых треугольных плит, словно вытесанных из полированного базальта. В их гладких поверхностях отражалось лазурное небо, и все плиты блестели, будто черное озеро, из центра которого вырастало здание. В глазах мужчины или, к примеру, женщины строение тут же явило бы свою структуру: построено оно было из искривленных стволов и тяжелых летних крон живых деревьев. Одни были искорежены, другие согнуты в дуги, а третьи собраны вместе так, чтобы создать крышу из веток и листвы. И затем магия превратила все деревья в камень. Но не в гладкий базальт, а в шероховатый серо-черный гранит.
Но так как на прогалине людей не оказалось и стояли лишь львы, то все эти наблюдения сделать было некому. Хищники же видели лишь поверхность, похожую па дно пещеры, и чувствовали запах человеческой плоти и крови. Они ощущали присутствие свежих трупов.
Помедлив лишь для того, чтобы потрогать лапами озеро, окружавшее здание, и убедившись, что оно твердое, звери понеслись вперед и исчезли внутри башни.
Изр — тот лев, что когда-то был Зиром, — стрелой промчался по веренице мрачных коридоров и черных провалов. Соединяясь извилистыми переходами, одни залы перетекали в другие, поменьше или побольше. Лев солнечной кометой пронесся через них, нисколько не интересуясь необъятными размерами помещений. Он не чувствовал себя маленьким и уязвимым, каким бы ощущал себя здесь человек. Напротив, как и всякая любопытная кошка, лев забирался на все нижние ветви бесформенных деревьев и засовывал нос во все щели и дыры, какие только мог отыскать. Подняв лапу, он проскрежетал по окаменелому дереву и отпрянул, когда из-под когтей брызнули голубые искры.
Из глубин этого заброшенного, похожего на бесконечный лабиринт туннеля донесся вдруг странный гудящий шум. Это был даже не звук, а вибрация, ощутимая лишь сердцем. Изр не обратил на нее особого внимания. Его уши привыкли к более информативным и интересным шумам, а здесь таких не наблюдалось.
А затем, без всякого предупреждения, что-то стремительно промчалось в воздухе на высоте трех львиных прыжков. Изр поднял косматую голову.
То оказалась птица. Но птица, какой Изр никогда раньше не видел и не ожидал встретить. У нее не было ни головы, ни даже клюва. Распростертые крылья были черными сверху и с перьями посветлее снизу. И они ни к чему не крепились. У птицы не было тела.
Человек узнал бы в ней книгу. Но Изру ее внешность ни о чем не говорила: причислить ее к птицам было для него самым логичным. И так как львы обычно не упускают шанса помериться силами с большинством птиц, даже если те, как птица Рух, превосходят кошек в размерах, Изр бросился прямо на таинственную летунью и придавил к земле. Хребет книги треснул. Лев, играя, разрывал когтями ее страницы-перья, жевал их и выплевывал. Птица оказалась совсем несъедобной и годилась разве что для небольшого упражнения. Когда в зале появилась еще одна такая книга, Изр из спортивного интереса сшиб и ее, поиграл и тоже растерзал. За ней последовали новые книги. Впрочем, их было не так много. Изр вертелся среди них, наслаждаясь игрой. Изничтожив последнюю из противниц, он заметил крохотных созданий, которые потоком вытекали из поверженных птиц и стремительно разбегались кто куда. Ударами сильных лап Изр раздавил одних, а других сломал клыками. То были написанные слова, но лев об этом не знал. Они для него ничего не значили, кроме мимолетного объекта для игры. Да и на вкус они были как чернила. Лев выплюнул невкусную добычу и перекатился на спину. Поднявшись, он тряхнул рыжей гривой и потрусил дальше, в дебри окаменевшего лабиринта.
В это время в другом месте Ибфрельт — лев, что был Бретильфом, — исследовал какие-то наросты на полу, которые могли когда-то быть съедобными грибами. И ему тоже не было никакого дела до странной тишины вокруг. Однако затем он услышал интересное скрежетание и, оглядевшись, заметил, как из стены червями вылезают какие-то острые предметы. Падая на пол, они начали раздражающе царапать его. Ибфрельт, объятый любопытством, подошел и, исследуя их, схватил зубами, как это сделал Изр с книгами. Стальные наконечники не причинили вреда ни загрубевшим львиным лапам, ни крепким клыкам. В конце концов они надоели льву, и он понесся дальше, даже не замечая, что предметы, издавая зловещий скрежет, его преследуют. Но для Ибфрельта в них не было ничего страшного. Он их просто не заметил, и спустя какое-то время преследователи покрылись ржавчиной и рассыпались рыжей пылью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
