«При социализме применение способа Рамсея, „освобождая“ труд миллионов горнорабочих, позволит сразу сократить для всех рабочий день с 8 часов, к примеру, до 7, а то и меньше. „Электрификация“ всех фабрик и железных дорог сделает условия труда более гигиеничными, избавит миллионы рабочих от дыма, пыли и грязи, ускорит превращение грязных отвратительных мастерских в чистые, светлые. достойные человека лаборатории. Электрическое освещение и электрическое отопление каждого дома избавят миллионы „домашних рабынь“ от необходимости убивать три четверти жизни в смрадной кухне» [Соч., т. 23, с. 93-95].
На начальном этапе становления советской экономической системы основная дискуссия шла именно по вопросу о применимости к ней теории трудовой стоимости. История этой дискуссии подробно изложена в книге Д.В.Валового «Экономика: взгляды разных лет» (М.: Наука. 1989). Видимо, большая часть советских экономистов склонялась тогда к тому, что «ни ценность, ни стоимость в социалистическом обществе существовать не могут и не будут» (В.Осинский, 1925). Существование политической экономии социализма активно отвергал Н.Бухарин (вообще-то, он ортодоксально следовал выраженной в подзаголовке «Капитала» мысли Маркса, который считал свой труд критикой политэкономии вообще). Бухарин писал в «Экономике переходного периода»: «Ценность, как категория товарно-капиталистической системы в ее равновесии, менее всего пригодна в переходный период, где в значительной степени исчезает товарное производство и где нет равновесия».
О том, насколько непросто было заставить мыслить советское хозяйство в понятиях трудовой теории стоимости, говорит сам тот факт, что первый учебник политэкономии удалось подготовить, после двадцати лет дискуссий, лишь в 1954 году! К.Островитянов писал в 1958 г.: «Трудно назвать другую экономическую проблему, которая вызывала бы столько разногласий и различных точек зрения, как проблема товарного производства и действия закона стоимости при социализме».
Были попытки и связать экономическую теорию с энергетическими представлениями. В 1920-21 гг. среди советских экономистов велись дискуссии о введении неденежной меры трудовых затрат. Предлагалось (С.Струмилиным) ввести условную единицу «тред» (трудовая единица). В противовес этому развивалась идея использования как меры стоимости энергетических затрат в калориях или в условных энергетических единицах «энедах». Этот подход был навеян работами «экологического утописта» Отто Нойрата, вышедшими в 1919 и 1920 гг. [114]Оценивая ту дискуссию, Д.В.Валовой справедливо считает, что предложение меры энергетических затрат было противопоставлением «Марксовой трудовой стоимости».
О непригодности категорий политэкономии для верного описания советского, явно не капиталистического, хозяйства, предупреждал А.В.Чаянов. Он писал: «Обобщения, котоpые делают совpеменные автоpы совpеменных политэкономических теоpий, поpождают лишь фикцию и затемняют понимание сущности некапиталистических фоpмиpований как пpошлой, так и совpеменной экономической жизни». Достаточно сказать, что фундаментальным фактором рыночной экономики, даже при монополистическом капитализме, является конкуренция. Напротив, в советском хозяйстве плановая деятельность была направлена на “отключение” конкуренции для обеспечения концентрации ресурсов на главных участках хозяйственного развития.
Но Чаянов, занимаясь экономикой сельского хозяйства, не был прямо вовлечен в теоретическую дискуссию, которая состоялась в январе 1925 г. в Коммунистической академии. Главным был вопрос о предмете политэкономии. Докладчиком был И.Скворцов-Степанов, который утверждал, что политэкономия изучает любой вид хозяйственной деятельности и что необходимо разрабатывать «политэкономию социализма». Это встретило поддержку только двух ораторов – историка М.Покровского и А.Богданова, остальные 12 выступавших решительно возражали, утверждая, что политэкономия – наука, изучающая товарное производство и меновые отношения.
В отчете о конференции Скворцов-Степанов выговорил оппонентам строго: «Невыразимая методологическая нелепость подобных разграничений не бьет в глаза ни авторам, ни читателям: установившаяся у нас „предвзятость“ делает и авторов, и читателей слепыми к подобной чепухе». Расшумелся Скворцов-Степанов зря, потому что из всего контекста «Капитала» прямо следует, что политэкономия исследует именно и только товарное производство и движение меновых стоимостей. Всякое «натуральное» хозяйство (экономия, а не хрематистика), выводится за рамки политэкономии, и Маркс берет сведения из натурального хозяйства только для иллюстрации, для контраста. В словарях западных языков слово «хрематистика» даже отмечено как устаревший синоним слова «политэкономия».
Наш современник, американский экономист и историк экономики И.Кристол также вводит вполне определенное разграничение: «Экономическая теория занимается поведением людей на рынке. Не существует некапиталистической экономической теории… Для того, чтобы существовала экономическая теория, необходим рынок, точно так же, как для научной теории в физике должен существовать мир, в котором порядок создается силами действия и противодействия, а не мир, в котором физические явления разумно управляются Богом» (цит. по книге Н. Макашевой «Этические принципы экономической теории». М., 1993).
Давлению сторонников политэкономии социализма помогало понятное желание иметь свою «законную» теорию хозяйственного строительства. В книге Н.Бухарина «Экономика переходного периода» (1920) на полях против слов «Итак, политическая экономия изучает товарное хозяйство», Ленин написал: «не только!». Это политическое «задание» экономисты, понимавшие природу некапиталистических форм хозяйства, пытались обойти с помощью уловок. А.В.Чаянов считал, что следует разрабатывать частную, особую политэкономию для каждой страны. Но при этом явно терялся сам смысл политэкономии как общей, абстрактной теории, само название «политэкономия» становилось чисто условным. С начала 30-х годов экономисты начали «сдаваться» – разработкой политэкономии социализма занялись Н.Вознесенский, К.Островитянов, Л.Гатовский и др. Однако вплоть до 1941 г., как пишет А.Пашков, «советские экономисты упорно твердили: наш товар – не товар, наши деньги – не деньги» (а после 1941 и до 1945 г., видимо, не до того было).
В январе 1941 г. при участии Сталина в ЦК ВКП(б) состоялось обсуждение макета учебника по политэкономии. А.Пашков отмечает «проходившее красной нитью через весь макет отрицание закона стоимости при социализме, толкование товарно-денежных отношений только как внешней формы, лишенной материального содержания, как простого орудия учета труда и калькуляции затрат предприятия». Д.Валовой видит в этой «вульгаризации политэкономии социализма» руку Сталина, который на том совещании предупреждал: «Если на все вопросы будете искать ответы у Маркса, то пропадете. Надо самим работать головой, а не заниматься нанизыванием цитат».
Д.Валовой крайне негативно оценивает роль Сталина в той многолетней подспудной дискуссии. Мы же, не давая сейчас оценок, обратим внимание на тот факт, что, не имея возможности оторваться от «научного марксизма» в экономике, Сталин, видимо, интуитивно чувствовал неадекватность трудовой теории стоимости тому, что реально происходило в хозяйстве СССР. Он сопротивлялся жесткому наложению этой теории на хозяйственную реальность, но сопротивлялся неявно и нерешительно, не имея для самого себя окончательного ответа. В феврале 1952 г., после обсуждения нового макета учебника (оно состоялось в ноябре 1951 г.), Сталин встретился с группой экономистов и давал пояснения по своим замечаниям. Он сказал, в частности: «Товары – это то, что свободно продается и покупается, как, например, хлеб, мясо и т.д. Наши средства производства нельзя, по существу, рассматривать как товары… К области товарооборота относятся у нас предметы потребления, а не средства производства».
Очевидно, что такие товары и такой товарооборот существуют и при натуральном хозяйстве, начиная с зачатков земледелия. «Рыночная экономика» как особый тип общественного производства возникает именно с превращением в товар средств производства и, главное, рабочей силы. В «Экономических проблемах социализма в СССР» Сталин сказал несколько туманно, но все же достаточно определенно: «Не может быть сомнения, что при наших нынешних социалистических условиях производства закон стоимости не может быть „регулятором пропорций“ в деле распределения труда между различными отраслями производства».
В неявном виде, дав в «Экономических проблемах социализма в СССР» определение Аристотеля для двух разных типов хозяйства – экономики и хрематистики – И.В.Сталин предупредил о непригодности трудовой теории стоимости для объяснения советского хозяйственного космоса в целом. После смерти Сталина тех, кто пытался, по выражению Чаянова, разрабатывать «частную» политэкономию советского хозяйства как нетоварного, загнали в угол, хотя дискуссия периодически вспыхивала, пока давление «рыночников» не соединилось с интересами партийно-государственной номенклатуры и не привело к реализации всей «программы Горбачева-Ельцина».
