нечто, напоминающее гигантскую тень от грозовой тучи. И словно зарницы в лучах заходящего солнца блестели наконечники копий и лезвия мечей. То наступала русская рать.
Хотя Всеслава, как и другие, испытывала трепет и страх, к ним примешивалась законная гордость. Все-таки одну двадцатую победоносного воинства составляли ее соплеменники. Неужели им удалось освободиться от постыдного ярма, неужели кровь князя Всеволода и ее возлюбленного наконец отомщена. Ах, Неждан, Нежданушка! Сокол ясный! Почему не дожил ты до великого дня? Ее охватило жгучее желание оказаться там, по другую сторону бранного поля, среди переполненных ликованием, смелых, веселых людей, чтоб навстречу ей на лихом коне летел взявший на меч ненавистный город лада милый Неждан.
Но потом, когда они, наконец, добрались до сокрытого зарослями и болотами походного лагеря, где ждал их Давид, девушка вспомнила о слове, которым связал ее отец и которое она подтвердила, дав клятву во время церемонии Тенаим. Негоже оставлять нареченного жениха в годину испытаний и бед. Да и что ее ждет, коли добрые боги позволят вернуться домой? Позорное вечное девичество подле стареющего брата, постылый брак?
Среди раненых, которых удалось вынести с поля боя, она видела Мстиславича. Вежды его были сомкнуты, черты осунувшегося лица искажала жестокая боль. Какой-то местный табиб с помощью устрашающего вида снадобья пытался остановить кровь, хлеставшую из широкой раны на его груди. Очесок и Костомол, которые и из этого выбрались невредимыми, хлопотали рядом. Всеслава так и не узнала, удалось ли Ратьше одержать победу над костлявой или в горючих песках на берегу моря Хвалисского он нашел свой последний приют (раненых и обоз пришлось оставить на одном из островов устья), но встречи с ним не желала ни на этом свете, ни в мире ином.
— Ты все-таки пришла!
Желая поскорее убедиться, что он не грезит наяву, Давид попытался подняться с сооруженного из войлока и овчин убогого ложа.
— Я твоя невеста и хочу, чтобы ты жил, — улыбнулась ему княжна.
— Разве отец тебе не сказал? — в голосе юноши вместе с радостью звучало удивление.
— У нас было мало времени для разговоров. Он вкратце описал битву, а также поведал о каком-то громе земном, который едва не стал причиной твоей гибели.
— И все? — казалось, молодой Ашина ждал еще каких-то подробностей. — Значит, мне просто померещилось, — горестно вздохнул он. — Грудь болит, — его запавшие еще глубже глаза наполнила смертельная тоска. — Недуг совсем затуманил разум, сокрыв от него смысл знаков священных книг, а мой бедный дед и вовсе видит в них только то, что угодно ему. Столько благих пророчеств, и ни одно не сбылось!
— Не отчаивайся! — попыталась ободрить его Всеслава. — Возможно, для их осуществления еще не пришло время.
— Или они сбудутся, но не с нами и не здесь.
Хотя ребе Ицхак успел вынести из града и шкатулку со свитками, и почти все необходимые для наблюдений за звездами приборы, Давид ему больше не помогал. Изнурительные дневные переходы, а на пути к устью им постоянно приходилось то прорубаться сквозь заросли ивняка, то переправляться через бесчисленные рукава, протоки и ерики, то брести по пояс в грязи, преодолевая лиманы и болота, настолько изматывали его, что вечером у него не всегда хватало сил даже на еду. Едва приклонив усталую голову, он забывался, и лишь для того, чтобы проснуться от мучительного кашля или кошмарных видений, вызванных тревогой и душным, наполненным зловонными испарениями воздухом. В степи и предгорьях дышать стало легче, зато увеличилось и количество опасностей, подстерегавших в пути.
По мере удаления от устья Итиля расстояние между отступавшими и преследователями неумолимо сокращалось: доскональное знание местности, являвшееся преимуществом обитателей каганата в заболоченной низине, изрезанной бесчисленными водными потоками, было утрачено. Отряды хазарского арьергарда едва ли не каждый день вступали в стычки с дозорными Святослава, один раз руссам удалось прорваться до самого лагеря.
— Да это какой-то шайтан степной, а не князь! — негодовал Иегуда бен Моисей, подсчитывая потери. — Можно подумать, у его людей не кони, а крылатые тулпары! Поскорей бы добраться до гор. Там руссам не поздоровится!
Однако, как выяснилось, основную опасность для тархана и его близких представляли вовсе не руссы.
Хотя отступавшее в сторону Кавакасийских гор хазарское войско с каждым днем увеличивалось, принимая в свои ряды как отдельных ратников, так и целые роды вместе с семьями, домашним скарбом и стадами, его боеспособность по-прежнему оставляла желать лучшего. Отборные бойцы, еще раз доказавшие свою доблесть в битве, были измучены и обескровлены. Многие из них уже по дороге умирали от ран, другие каждый день гибли, пытаясь хоть как-то сдержать стремительное наступление русского сокола. Ремесленники же и торговцы, которые взяли в руки оружие едва ли не первый раз в своей жизни, не имели ни нужного опыта, ни должной воли к борьбе. Привыкшие к унылым, но размеренным будням мирных дней, они пасовали перед малейшими трудностями и вместо воевод слушали своих жен, которые с каждым днем роптали все громче и громче.
Несмотря на то, что войско отступало по старому караванному пути, на котором еще испокон века были обустроены места для стоянок и вырыты колодцы, в бесплодном краю, среди солончаков и песчаных бугров, воды катастрофически не хватало. Еще хуже дело обстояло с кормом для животных. Солнце выжгло траву еще в начале месяца Липеня, кони слабели с каждым днем, о выпасе овец и вовсе речи не шло: хотите — забивайте, не хотите — катитесь к шайтанам степным.
Напрасно воеводы и старейшины рассказывали о садах и виноградниках Семендера, до которых оставалось не более трех-четырех дней пути, напрасно пытались пробудить в усталых озлобленных людях стойкость, напоминая о славных предках, которые в поисках новой земли, не сходя с коня, преодолели полмира. Разгневанные горожане не желали ничего слышать. Вместо того, чтобы сообща противостоять трудностям, они с утра до ночи стонали и ныли, оплакивая прежнее житье, представлявшееся им теперь едва ли не райским, препирались, выясняя, кто и что кому должен и кто в случившемся виноват.
Кто ищет, тот, как известно, всегда найдет, тем более, что и искать особо не приходилось. Освещенный мудростью предков обычай возлагал ответственность за любую напасть, случившуюся в каганате, на того, кто являлся Тенью Бога на земле. Конечно, беды случались и прежде. Так, около трехсот лет назад под натиском арабов пали Семендер и Беленджер, а столицу пришлось переносить в более безопасные в этом отношении полуночные края. Но тогдашний каган стоял во главе войска, и потому никому в голову не приходило попытаться, пролив его кровь, умилостивить гневных
