притом кавалерийского образца, на которые ни один казак никогда бы не сел, так как они не умеют ездить на таких седлах. В части оружия у кружков имелось лишь некоторое количество старых шашек для рубки лозы, винтовок не было вовсе. Что же касается лошадей, то на конных заводах содержались в основном лишь табуны совершенно диких, по существу, животных, которые людей и близко не подпускали, не говоря уже о том, чтобы дать себя оседлать и позволить на себя сесть.
Можно легко представить себе, как выглядела бы казачья «конная рать», сформированная на такой базе и какие у нее могли быть шансы «свергнуть советскую власть». Самое любопытное заключается в том, что вся эта воистину бредовая идея принадлежит «свидетелю» – кавалеристу, который, разумеется, не мог не понимать всю ее абсурдность. Однако идея эта имела у следственных органов того времени выдающийся успех и мне и по сей день еще памятна поднятая вокруг нее возня…
Или чего стоят, например, показания мальчишки – брата жены маршала Егорова, некоего Федора Антоновича (фамилию его даже не помню). Я встречал его пару раз, бывая у маршала Егорова, с которым я был близко знаком. Этот юноша был слушателем мореходного училища, что, видимо, придавало специфическую направленность его фантазии: он не придумал ничего умнее, как утверждать, что я, сухопутный вояка-кавалерист, состоял в контрреволюционных связях с американским морским атташе, с которым катался по какому-то неведомому каналу в поисках подходящего места для производства диверсии…
Самое любопытное заключается в том, что я, находясь в лагере, получил сведения о том, что этот «свидетель» освобожден – его видели на улице в Москве. Свидетель освободился, но его показания остались…
Сколько таких «показаний» можно было бы еще вспомнить!..
В этой связи мне хочется заметить следующее. С того дня, когда я написал Генеральному прокурору Союза ССР тов. Руденко письмо, которое положило начало проверке моего дела Главной военной прокуратурой, прошло уже больше года. Очевидно, это время ушло на поиски подтверждений правильности предъявлявшихся мне обвинений (поисков, естественно, безрезультатных, поскольку все эти обвинения были ложными и клеветническими). Год – не такой уже малый срок, но, тем не менее, конца этим поискам еще не видно.
Между тем, можно думать, что весь этот столь затянувшийся процесс удалось бы значительно сократить по времени, если бы было сочтено целесообразным привлечь к нему и нас всех (я говорю «нас», так как фигурирую не один, а в составе «группы» Микулин – Вертоградский – Аникин – Мельников).
Можно не сомневаться в том, что в течение каких-нибудь двух-трех часов с практическими работниками, ведущими проверку дела, позволило бы им сразу же отбросить целую гору всякого следственного хлама и мусора, вроде показаний Косогова и им подобных, например, приведенных выше. Ведь вся эта белиберда не может и, казалось бы, и не должна довлеть над здравым смыслом и очевидностью только потому, что она формально существует на бумаге… Что же касается тех статей обвинения, которые все еще могут казаться ГВП имеющими вид правдоподобия, то в этом случае добраться до истины было бы, несомненно, скорее и легче, имея дело не только с бумагой, но и с живыми людьми.
С тех пор прошло все же 18 лет; возможно, что какой-то части действующих лиц того времени уже нет в живых. В этих условиях несомненное и большое значение приобретает все то, что еще уцелевшие живые участники могли бы рассказать с живого голоса о всяких бумажках того времени, в дополнение к ним и в разъяснении всяких деталей, имеющих принципиальное значение, равно как об истории и частных обстоятельствах возникновения этих бумажек. Если отказаться от использования этой возможности, то, думается, вообще очень трудно, если не невозможно, дать в наши дни правильную оценку всему тому, что имело место 18 лет тому назад…» [3]
Определением военного трибунала Северо-Кавказского военного округа от 31 октября 1955 г. В.И. Микулин был реабилитирован. Последние годы он жил в г. Тарусе Калужской области.
Из очерка писателя Ильи Дубинского «Отшельник поневоле» (о В.И. Микулине):
«Найдя тихий приют в скромной усадьбе на берегу широкой Оки, мой друг и товарищ по гражданской войне очень тепло отзывался о женщине, которая сумела теперь, после многих лет его тяжелых испытаний, бескорыстной заботой и неиссякаемым вниманием создать заслуженный уют боевому ветерану.
Видать было по всему – эта замечательная труженица Тарусы своим неисчерпаемым добросердечием и врожденным тактом заставила бывшего комбрига в корне пересмотреть оценку, которую он в прошлом давал женщинам…
Теперь на моем столе лежит целая пачка писем, полученных из Тарусы в конце пятидесятых годов. Писем человека и борца, которого жизнь в своей противоречивой сущности не только щедро баловала. Привожу некоторые фрагменты из тех грустных, но не лишенных оптимизма посланий тарусского отшельника поневоле.
Как-то со скорбным лицом Владимир Иосифович сказал: «Вы знаете, что такое обезноженная лошадь… Вот и ваш покорный слуга… В былые времена я гарцевал на шести ногах – две моих, четыре коня – нынче лишь пара костылей…»
«5.8.1958. Таруса, Дачная, 33.
Дорогой друг! Что вам сообщить о себе?
Операция совсем выбила меня из колеи. И вдобавок к этому зло болит правая нога, хожу с палкой, а то и с костылем. В общем, хвастать нечем. В связи с таким состоянием пришлось временно прервать работу над повестью…
Скорее всего в Киеве буду этак в августе – сентябре. К вам на огонек заверну, разумеется, непременно… Старых друзей всегда рад видеть с особым удовольствием. О том, чтобы добраться до Переделкино, мне, разумеется, нечего и думать – это совершенно невыполнимо. А нельзя ли наоборот? У нас своя усадьба, привольно. Приезжайте, а? Я буду страшно рад. День-два, проведенные здесь, Вам погоду не переменят, а мы вдоволь помянем «минувшие дни и битвы, где вместе рубились они».
Если будете в Москве, буду просто обижен, если не зайдете оба. Жена и Валюшка шлют Вам обоим привет. Валюшка всегда с благодарностью вспоминает оказанную ей у Вас теплую встречу».
«6. Х.1959.
В вопросах об эпитетах очень легко сбиться с правильного пути и пересолить. Особенно в те минуты, когда увлекаешься развитием сюжетной линии. А в общем – все это мелочи. Я хочу перед смертью еще увидеть по телевизору фильм о червонных казаках. К слову говоря, это была идея Виталия (Примакова. – Н.Ч.). Если помните, он даже ездил куда-то, чтобы побывать на земле своих предков. Конечно, в этом было много детского озорства, но идею эту можно с пользой пустить в ход. Помиркуйте!
Как ни верти,
