Я воспользовался этим и пригласил Стрима выбраться наружу, собираясь всерьез заняться его раной. В тесном помещении шлюпки делать это было гораздо сложнее.
Мне не нравилось, что портативный анализатор так и не сумел определить характер проникшей в рану инфекции. В остальном Стрим чувствовал себя вполне сносно, даже боль почти утихла, но это-то меня и беспокоило больше всего. Такие раны теряют чувствительность, только когда начинают разрушаться нервные окончания — например, во время гангрены… Обычных, земных микробов не было в ране Стрима, и оставалось лишь надеяться на его могучий организм.
Гора, вздрагивая от каждого удара волн, медленно и величественно колыхалась на поверхности моря, точно гигантский поплавок, вырезанный из куска легкой пемзы.
Каждый шаг по ее поверхности сопровождался хрустом, словно под ногами у нас лежал вафельный торт, а не горная порода. Бот ушел в эту хрупкую субстанцию метров на десять, и теперь проделанная им полость постепенно заполнялась водой, грозя затопить шлюпку до самого люка. Большая часть скалы, подобно земному айсбергу, находилась ниже поверхности моря.
Подчиняясь давлению ветра, скала, будто огромный корабль, постепенно входила в бухту. Уже совсем рядом, в неверном сероватом свете, виднелась кромка прибоя.
Наконец мы почувствовали легкий толчок — нижняя часть скалы уперлась в дно.
Берег постепенно сам шел нам навстречу. Отлив, объяснить причину которого мы не могли, все время усиливался.
— Может быть, ветер повернул с берега и выгнал воду из залива?
Стрим в своей немногословной манере лишь отрицательно качнул головой и усмехнулся.
— Здесь нет физических условий для такого отлива.
— Должна быть какая-то причина.
— Ну разумеется, она есть.
В этом он, безусловно, прав. Во всем была своя скрытая причина. Даже в том бесспорном факте, что, вопреки логике и здравому смыслу, вопреки запрету Аристарха, я все-таки стоял на поверхности одной из планет Темной зоны, и что-то внутри меня, сжавшись в маленький незаметный комок, тихо шептало: так вот она какая, Адра… Я ждал, что небеса вот-вот обрушатся на нас, но пока что ничего не происходило, если не считать непонятной по своей силе магнитной бури.
Из задумчивости меня вывел голос Стрима.
— Уровень в гроте понижается. Очевидно, вода просачивается сквозь поры, скоро она освободит нижние люки, и ты сможешь заняться выгрузкой. — Я не ответил, и он пристально, с прищуром, посмотрел на меня. — Может быть, наконец, ты мне объяснишь, почему мы вышли из оверсайда в район Адры?
— Кривая судьбы. — Я остановился на секунду, словно решая, стоит ли продолжать.
— Видишь ли, Адра не совсем обычная планета…
— Это я уже понял.
— Боюсь, я не сумею объяснить всего, скажу только, что этого очень хотел Мельсон. Мне кажется, он оказался на «Рендболле» именно затем, чтобы помочь нам попасть сюда, на Адру.
— Да. Что-то такое я предполагал из его слов, не понял только, зачем это нужно.
— Я и сам не совсем это понял, — слукавил я, не желая вдаваться в длинные объяснения.
— Что же нам делать?
— Ждать. Случай подскажет. Думаю, что ждать не придется слишком долго, раз уж мы оказались здесь.
— А зачем тебе понадобилась эта девчонка? Как она вообще очутилась на «Рендболле»?
— Военная добыча с «Хитака», — усмехнулся я. Но он не принял моей шутки.
— Что-то вы слишком хорошо умеете молчать для такого недавнего знакомства.
Я поспешил перевести разговор на другое. И еще раз задумчиво осмотрел горизонт.
Там по-прежнему низко летели тучи, шумел прибой и ничего не происходило.
Осторожно, словно ненароком, я глянул вниз, на кольцо, и оно сразу же дрогнуло у меня на руке, словно сказало: «Я здесь, я жду». Единственное и слишком опасное оружие. Я надеялся, что на Адре оно утратит свою силу, но, похоже, кольцо лишь ждало приказа.
Сведения, полученные мною из информационного поля после поединка со слухачом, оказались отрывочными и неполными, они не складывались в целую картину. И все же я знал, что главный нервный центр планеты, в котором сосредоточена вся чудовищная мощь Аристарха, находится в храме Света, и там же хранилось оружие, которым я собирался завладеть.
Хрумы шли медленно, покачивая своими блестящими, похожими на тыквы головами.
Время от времени их длинные пищевые усы ощупывали камни в поисках растительности — напрасно. В этих широтах для них уже не было ничего съестного. Утро и вечер, день и ночь здесь не отличались друг от друга. Разве что солнце с каждым днем пути в сумеречные страны опускалось все ниже к горизонту, да холодней становился дующий с востока ветер.
Лан не знал, зачем идут через всю страну длинные унылые процессии тяжело навьюченных животных. Пустынники умели хранить свои тайны. Их движение подчинялось никому неведомым законам. Караван мог идти на восток год или два.
Здесь никто не считал дней. Иногда Лану казалось, что погонщикам вообще безразлично направление. Едва заметная тропа то и дело исчезала, и животные брели наугад.
Пустынники наткнулись на Лана и Листред, когда молодые люди, обессилевшие от жары и жажды, уже не надеялись на спасение. Их напоили, накормили, и через час караван двинулся дальше. Казалось, захоти они остаться в пустыне, никто бы не стал возражать. Но Лан уже начал понимать, что равнодушию пустынников нельзя доверять. За ними внимательно наблюдали. Двое или трое специально выделенных старшиной каравана стражей все время находились поблизости. Показное безразличие остальных тоже выглядело подозрительно. Первой это почувствовала Листред.
— Почему они следят за нами? Зачем кормят и везут с собой? Кто мы для них пленники, слуги? Что с нами будет, Лан?
Если бы он знал, что ей ответить! Про пустынников рассказывали много разного, говорили, например, что они поклоняются свету, или, может быть, тьме… То и другое, как две стороны одной истины, служило темой поклонения в их таинственном храме, о котором ходило немало легенд. Говорили, что там приносятся в жертву живые люди… Что в этих рассказах правда, не знал никто. Лан слышал, что пустынники как-то связаны с крейгами. В конце концов, они жители одной планеты, и хотя пустынники гуманоиды, их разум оставался для людей такой же загадкой, как разум крейгов.
Охота за ними жуко-людей окончилась довольно странно и возбудила в юноше мрачные подозрения. После целого дня непрерывного преследования крейги бросили свои обессиленные жертвы посреди пустыни.
Едва луна показалась на горизонте, они поднялись в воздух и улетели, словно единственной целью этой изнурительной погони была для них лишь мучительная смерть Лана и Листред. Правда, в ту ночь они еще надеялись вернуться…
Лишь после двух дней пути под раскаленным солнцем Лан понял, что они окончательно заблудились.
Наткнуться на двух умирающих людей, на две крохотные песчинки в бесконечных просторах пустыни караван пустынников мог в одном-единственном случае — если точно знал, где их искать…
Солнце огромным розовым полукругом все больше погружалось в землю. С каждым днем пути горизонт отгрызал от него новый кусок. Все холодней становился ветер, все молчаливей их спутники. Теперь во время коротких привалов у костров они не обменивались даже приветствиями. Только пищу и воду по-прежнему делили поровну и после короткого отдыха шли дальше. Никто не знал, как долго будет продолжаться этот бесконечный путь. Лан давно заметил, что выделенная для них вода имеет какой-то странный привкус, но даже это открытие оставило его равнодушным.
— Мне страшно, Лан! Мы должны что-то придумать! Разве ты не слышал про храм Света?
— Я не верю в сказки для детей. В стране вечной ночи не может быть никакого храма Света.
— Я знаю, мы оттуда не вернемся! Давай попробуем обмануть стражей, и когда все уснут…
— Не сейчас. Стражи все время следят за нами. Надо готовить воду и пищу. Я скажу тебе, когда придет время.
Круг ночи с каждым днем пути все плотнее смыкался вокруг маленького каравана.
Казалось, в стране вечного мрака, через которую шли теперь хрумы, не может быть даже проблеска света, и это давало им небольшую надежду. Возможно, они ошибались, возможно, храма, в котором в жертву приносят людей, не существует вообще… Лан не собирался проверять это на себе. Он лишь ждал, когда характер местности изменится, когда из-под ног исчезнет предательский песок, отчетливо отмечавший каждый шаг, или хотя бы поднимется ветер.
Благоприятный случай представился на восемнадцатый день пути. Караван вышел наконец на каменистый берег и пошел вдоль кромки прибоя. Неожиданно, далеко в глубине полуночных земель, там, где у горизонта сверкали яркие ночные звезды, вспыхнул белый огненный лоскут, ни на что не похожий, горящий высоко над горизонтом язык пламени.
