Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэт Семен Надсон, приехавший в Швейцарию лечиться от туберкулеза, так описывает свои впечатления от посещения Шильона в мае 1885 года в письме А.Н. Плещееву из Монтрё: «Последний мне не понравился, в особенности после Туринского средневекового замка: ни само здание, ни его местоположение не представляют ничего интересного; или, может быть, я уж очень избалован хорошими видами. Зато Монтрё – прелесть, и Женевское озеро гораздо более по душе мне, чем необъятный простор пугающего Средиземного моря».
А вот впечатления Алексея Михайловича Ремизова, который в письме Александру Блоку от 11 июня 1911 года сообщает: «Видел Шильонский замок, везде ходил, всё трогал: умели люди жить и изводить!»
Описание посещения тюрьмы Бонивара находим и у Анастасии Цветаевой, которая была здесь пансионеркой вместе с Мариной: «Мы входим в Шильонский замок. Впереди – вода, как мамины голубые шары, стеклянные (три и сверху один). А у стен зелень, мох, вонь воды. Страшные владения Бонивара. Мы входим на трап-мостик, ведущий к Шильонскому замку через темно мерцающую вокруг деревянных столбов воду. Детство и юность входят во мрак, сырость и цвель истории. Мы поворачиваем за угол скользкой каменной стены, мы трогаем ржавую цепь, впаянную в нее. Мы выглянули в стенное отверстие над водой, куда выбрасывали тела умерших узников. Был блещущий солнечный день. Леманское озеро лежало серебряным слитком, и по серебру таяла зеркальная глубизна…»
Посещает тюремный замок во время своего путешествия по Швейцарии и, пожалуй, самый знаменитый узник России. «В Монтрё, на восточном берегу Женевского озера, почти на ощупь мы попали к замку Шильонского узника, – записывает Солженицын в “Очерках изгнания” в Вермонте, еще не зная о том, как скоро предстоит ему возвращение на родину. – Туда, после закрытия решетчатых ворот, не пустили бы нас – но немецкие экскурсанты узнали меня через ворота и стали со смехом кричать, что я – из их группы. Замок на малом островке, внутренние каменные дворики, вот и цепь для приковки узника к стене, уж и не та и в том ли месте? – но отзывается зэческое сердце: как легко устраивается тюрьма, непроницаемая для одних, легко-прогулочная для других! В детстве по многу раз читал я все свои домашние книги, так и поэму Жуковского. Как-то грезилось это всё намного мрачней, грозней, и волны не озерные, – и вдруг невзначай вступаешь в грезу, с комичным эпизодом непусканья. Эти жизненные повторы, всплывы, замыканья жизни самой на себя – до чего мы их не ждем, и сколько еще встреч или посещений наградят нас в будущем. (В России бы!..)»
В следующем за замком местечке Вильнев (Villeneuve) прожил на вилле «Ольга» много лет вместе со своей русской женой Марией Павловной Кудашевой французский писатель Ромен Роллан, некогда столь популярный в России. В 1923 году нобелевский лауреат получает письмо от незнакомой почитательницы из России. Между молодой женщиной и знаменитым писателем завязывается переписка. Роллан приглашает ее посетить Вильнев. Приехав в Швейцарию, Мария Кудашева сперва помогает писателю в качестве секретаря в литературных делах, потом становится его женой. Свидетелем для регистрации брака в мэрии молодые приглашают Николая Рубакина из недалекого Кларана.
В Вильнев к Роллану, интересовавшемуся успехами строительства социализма, приезжают гости из СССР. В 1932 году по протекции Горького на вилле «Ольга» появляется лечившийся в Давосе советский писатель Константин Федин. В том же году приезжает сюда из Женевы представитель Советской России на международной конференции Анатолий Луначарский.
Своих детей у Роллана не было, с первой женой он развелся еще в 1901 году. Сын Кудашевой от первого брака, Сергей, часто приезжает к своему отчиму в Швейцарию. В 1938 году Роллан с женой переедет во Францию. Переписка с Москвой с началом войны прервется. В ноябре 1944 года Роллан напишет в Москву своему знакомому коммунисту Жан-Ришару Блоку: «Нас тревожит судьба нашего сына Сергея Кудашева, о котором мы ничего не знаем с 1940 года…» К этому времени младшего лейтенанта-артиллериста уже не будет в живых – Сергей Кудашев погиб в самом начале войны.XVI. «Насыщайся, мое зрение…» От Лозанны до Женевы
«Сперва я хотел продолжать в Сен-Пре работать так, как я работал в Мюнхене, но что-то внутри меня не позволяло писать красочные, чувственные картины. Страдания изменили мою душу, и нужно было найти другие формы и краски, чтобы выразить то, что волновало мою душу».
А.Г. Явленский. «Воспоминания»
«От Лозанны до Женевы ехал я по берегу озера, между виноградных садов и полей, которые, впрочем, не так хорошо обработаны, как в Немецкой Швейцарии, и поселяне в Pays-de-Vaud гораздо беднее, нежели в Бернском или Цюрихском кантонах. Из городков, лежащих на берегу озера, лучше всех полюбился мне Морж». О бедности жителей кантона Во вряд ли кто-нибудь теперь заговорит, но разница даже во внешнем облике деревень немецкой и французской Швейцарии бросается в глаза и сегодняшнему туристу.
Хотя местечки, разбросанные между Лозанной и Женевой, не пользовались такой популярностью, как Монтрё или Веве, здесь тоже останавливались русские путешественники.
Полюбившийся Карамзину Морж (Morges) выберет для жизни во время Первой мировой войны Игорь Стравинский. Композитор жил здесь по трем адресам. Первое время он располагается на вилле «Ле-Сапэн» (“Les Sapins”) в восточной части городка с видом на озеро и Лозанну. Здесь он живет с июня 1915 года по январь 1916-го, когда переезжает на виллу «Роживю» (“Rogivue”), поближе к озеру. 8 мая 1917 года Стравинский занимает дом «Борнар» (“Maison Bornard”), расположенный в самом центре городка напротив церкви, который можно легко найти по памятной доске. В этом доме прожил композитор три года. Надпись на здании церкви “A la gloire de Dieu”, которую каждый день видел Стравинский, станет посвящением в «Симфонии псалмов».
«В это время я очень часто виделся с Рамю, – пишет Стравинский в своих воспоминаниях о времени, проведенном в Морже. Со швейцарским писателем шла совместная работа над “Историей солдата” и другими произведениями. – Мы работали вместе над переводом на французский язык русского текста моих “Прибауток”, “Кошачьих колыбельных песен” и “Байки про Лису”. Я посвящал его в различные особенности и тонкости русского языка, в трудности, обусловленные его тоническим ударением. Меня восхищало его проникновение в самую суть, его интуиция, его талант передавать дух русской народной поэзии на такой непохожий и далекий язык, как французский».
Морж, однако, связан для Стравинского не только с приятными переживаниями. Здесь композитор заболевает межреберной невралгией: «На почве перенесенной болезни у меня были почти парализованы ноги, и я не мог двигаться без посторонней помощи». Узнав о болезни Стравинского, в Морж приезжает Дягилев. Посещение больного соединяется с делами насущными – здесь они обсуждают возможность постановки «Соловья», как это было сделано с «Золотым петушком».
Композитора в Морже посещают также Вацлав Нижинский с женой. Заходят в гости и поселившиеся в соседнем местечке Сен-Пре (St. Prex) русские художники Марианна Веревкина и Алексей Явленский.
Набережная Моржа носит имя русского композитора.
Веревкина и Явленский живут в Сен-Пре с 1914 по 1917 год. Выбор этот обусловлен, в частности, тем, что поблизости, в Лозанне, жил их состоятельный русский знакомый по фамилии Хрущов, на поддержку которого им приходилось рассчитывать, – с началом войны резко сократилась пенсия, которую получала Веревкина от царского правительства за своего отца, некогда коменданта Петропавловской крепости в Петербурге.
С началом войны русские подданные должны были покинуть Мюнхен в течение 48 часов. Всё имущество и собрание картин Веревкиной и Явленского осталось в мюнхенской квартире – с собой они могли взять только то, что имели на себе.
Среди депортированных из Германии русских был еще один художник – Василий Кандинский. После шестнадцати лет, проведенных в этой стране, он, как и Веревкина с Явленским, вынужден покинуть ее в течение двух суток. 3 августа 1914 года художник вместе с Габриелей Мюнтер (Gabriele Münter) пересекает Боденское озеро. В Швейцарии он пробудет почти четыре месяца – в конце ноября он отправится через Балканы в Россию. Приют себе Кандинский находит в местечке Гольдах (Goldach) на берегу Боденского озера. Здесь он работает над теоретическим материалом, нашедшим выражение в его будущих текстах. С окончанием войны связывает художник надежды на новый мир, в котором искусство займет подобающее ему место. В письме своему другу Паулю Клее Кандинский пишет из Гольдаха 10 сентября 1914 года: «Какое будет счастье, когда пройдет это ужасное время. Что придет потом? Мне кажется, великое освобождение внутренних сил, которые приведут и к пониманию всеобщего братства. И великий расцвет искусства, которое сейчас должно прятаться по щелям».
- Приишимье - Борис Кузьменко - Прочая документальная литература