Тут, конечно, неполный список. Всего лишь около 95 % лагерных начальников были лицами еврейского происхождения. Эти должности приносили огромные доходы взятками с родственников заключенных за улучшение режима, за начисление зачетов, за досрочное освобождение и т. п. Не говоря уж о том, что сии лица выполняли истребительные обязанности, предусмотренные Всемирным Сионом.
Много времени спустя, в шестидесятых годах, когда появились термины «культ личности Сталина» и «сталинизм», я, вспомнив этот список и деяния троцкистов, еще раз подумал о том, что неправильно валить на Иосифа Виссарионовича всю вину за массовое избиение руководящих кадров. Кто больше повинен в этом: сталинизм или сионизм? Во всяком случае, именно сионисты создали пресловутый ГУЛАГ, «прелести» которого им самим потом довелось испытать.
Еще показательный нонсенс. В тридцатых и сороковых годах более половины преподавателей русского языка, литературы и истории а городских школах европейской части РСФСР были иудеями. Вы можете представить себе: в школах Тбилиси историю Грузии, грузинский язык и литературу преподают, скажем, русские или украинцы или казахи? Я не могу. Да и зачем? Лучше всех знают и любят свою историю, свой родной язык в Грузии грузины, в Узбекистане — узбеки. Это естественно. Так почему же, для чего преподавать русским детям русскую историю и русский язык брались представители совершенно иного народа, не имевшие ничего общего с русской культурой? Да потому что язык, литература, история — это идеология, это нравственный фундамент общества. Как направишь людей с малолетства, так они и пойдут. История есть политика, опрокинутая одной стороной в прошлое, а другой нацеленная в будущее… «Оккупировав» русские школы, сионисты готовили покладистые, разоруженные поколения, которые послужат им в будущем. И не ошиблись. Служат. Увы, посмотри на себя!
Народившееся у нас тогда же искусство кино оказалось почти полностью в руках сионистов. Господствующие высоты удерживали они и в музыке, в журналистике. Видный деятель народного просвещения Луначарский наставлял педагога: «Пристрастие к русскому языку, к русской речи, к русской природе… это иррациональное пристрастие, с которым, быть может, не надо бороться, если в нем нет ограниченности, но которое отнюдь не нужно воспитывать». На практике это означало: забыть о Родине, о патриотизме. Многие последователи Луначарского этим и руководствовались, зачеркивая, охаивая все русское. Вот и выросли целые поколения, лишенные национальных корней, национального самосознания, способные продаться за красивые тряпки, готовые плясать под одуряющий грохот дешевой западной музыки.
Правильно сказано: какие песни слышишь в детстве, такие поешь всю жизнь!
Сионисты-троцкисты, не изменив своей сущности и своих целей, приспособились к новой обстановке, ожидая момента, чтобы проявить себя. Если бы Сталин покачнулся, они бы свалили и добили его. Вызвали бы из дальних палестин своего кумира Льва Давидовича, а уж он с огнем и кровью истребил бы сторонников Сталина, повернул бы государство на свой курс. Во всяком случае, так считал Иосиф Виссарионович, постоянно, почти физически ощущавший существование Троцкого. Не мог Сталин оставаться спокойным, пока главный соперник обретался в подлунном мире: везде и всюду чудились его козни.
Сталин знал, что одним из способов проникновения в руководящую верхушку государства, надежным средством, открывающим доступ к богатству и силе, сионисты считают смешанные браки. Еврейки должны выходить замуж за аборигенов, облеченных высокой властью. Вообще — за хозяйственных, военных, политических работников, деятелей культуры. Будут влиять на них соответствующим образом. Пусть евреи женятся на девушках из семей местной элиты и сами становятся членами этой элиты. Ребенок еврея будет носить фамилию отца. Он свой. А дети, рожденные еврейкой от любого брака, — свои не только по духу, но и по крови. Они — лучшие проводники сионизма в странах обитания. Именно поэтому и насторожил Иосифа Виссарионовича второй брак Якова. Менее всего хотел Сталин, чтобы представители (а может, и тайные лазутчики) из стана противника пробрались непосредственно в его семью. А когда узнал, что инициатива этого брака принадлежит Юлии, ушедшей от прежнего мужа к Якову, недоверие и подозрения Иосифа Виссарионовича возросли еще больше.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
Обращаюсь к вам, мои критики и хулители, которых, знаю, найдется немало. Одно то, что книга эта написана не по привычным канонам, вызовет недовольство тех, кто свыкся с воспитательно-развлекательным стандартом. Меня нетрудно обвинить во всех грехах. Одни могут сказать, что Лукашов превозносит коварного, жестокого деспота Сталина; другие же, наоборот, будут утверждать, что сочинитель охаивает мудрого вождя и полководца. А ведь я ни той ни другой крайности не желаю, рассказываю лишь о своих впечатлениях. Жизнь — это единый, сложный поток, вмещающий в себя множество переплетающихся, смешивающихся струй — человеческих судеб, и далеко не всегда можно отделить хорошее от плохого, добро от зла. Тем более что хорошее для одного может оказаться плохим для другого. Главное — я писал от души и готов принять любые укоры за исключением двух. Никто не имеет права упрекнуть меня в отсутствии любви к России или в утрате веры в социализм. На такие выпады я скажу вот что.
Глубоко сомневаюсь в искренности людей, которые к месту и не к месту восхваляют существующий[25] строй, цитируя руководящие указания вышестоящих товарищей. Такие люди всячески воспевали Сталина, создавая нездоровую обстановку вокруг него, потом первыми же отвернулись от Иосифа Виссарионовича и принялись воспевать «потрясающие» достоинства Хрущева. А затем, плюнув ему вслед, начали восхищаться Брежневым. Нет, не для страны они так стараются, а токмо для своего удобства, ради собственного благополучия. Куда полезней было бы всегда открыто говорить о том, что наболело, что мешает, требует переделки. И не только говорить, но исправлять. Однако сие — трудно, сопряжено с неприятностями, с возможными гонениями. А восторгаться — и проще, и выгодней!
Не надо бояться соли на собственных ранах. Забудешь о прошлой боли — станешь бесчувственным. Запамятуешь горький опыт — набьешь новые синяки.
Должен сказать, что те события, которые принято называть массовыми репрессиями, не особенно касались меня. Страдали главным образом партийные и советские работники разных рангов, среди которых я почти не имел знакомых. И совсем другое дело, когда репрессии распространились на военных руководителей, которых я знал, каждого из которых мог оценить по достоинству. С болью сердечной вспоминаю сейчас о тех горьких событиях, особенно трагических потому, что развертывались они на мрачном фоне надвигавшегося военного урагана.
К началу тридцатых годов в мире сложились и все заметнее проявляли себя два очага войны. На востоке — экономически окрепшая Япония, все еще одурманенная успехами 1905 года, бесцеремонно захватывала новые территории в Китае и Маньчжурии, то в одном, то в другом месте пыталась прощупать острыми ударами прочность наших, весьма растянутых пограничных линий. На западе Германия постепенно освобождалась от пут Версальского договора, исподволь восстанавливала свои вооруженные силы, мечтая о реванше, о расширении территории. Разумеется, Сталина не могли не беспокоить воинственные устремления наших соседей, мы очень внимательно следили за развитием событий как на западе, так и на востоке.
Всю сознательную жизнь я отдал служению русской армии, главным образом армии Советского государства, являлся одним из наиболее осведомленных людей в нашей военной системе, причем осведомленность моя была в силу необходимости очень разносторонней. Я обязан был знать все: от уровня подготовки старшего начальствующего состава до особенностей новой самозарядной винтовки Токарева, от подробностей мобилизационного плана до стоимости пуговицы на краснофлотском бушлате. И все, что происходит в армиях наших возможных противников — тоже. Повторяю сие не ради похвальбы, а лишь для того, чтобы с полной ответственностью заявить: начиная с тридцатого и примерно по тридцать шестой год наша Красная Армия была самой сильной в мире, наиболее оснащенной и обученной, располагала передовой военной теорией и самыми опытными, самыми подготовленными командными кадрами.
Давайте разберемся подробней. Что представляли собой в ту пору вооруженные силы других государств? В Соединенных Штатах регулярной армии, способной вести операции в широких масштабах, практически не было. Существенной силой, рассчитанной на оборону, можно было считать лишь их авиацию и военно-морской флот. Франция и Англия все еще упивались своей мертворожденной победой в мировой войне, продолжали делить лавры, всерьез привыкнув к мысли, что это они, без участия России, без влияния немецкой революции, измотали и сокрушили кайзеровскую Германию. Они жили прошлым, не торопясь перевооружаться, считая, что боши разгромлены в пух и прах и что рамки Версальского договора надежно гарантируют победителей от возрождения германской военной мощи. Но ее-то, эту мощь, как раз и наращивали немцы, всячески обходя условия договора. Они обрабатывали общественное мнение внутри страны, изучали и осваивали все новое, что появлялось у нас, у самураев, у тех же французов.
