– В сочетании с вашим именем и мое имя станет отныне бессмертным, – сказал принц Кобургский. – За эту битву при Рымнике я обрету жезл фельдмаршала. А… вы?
– Сие не от меня зависит, – пояснил Суворов.
– НО от заслуг ваших! Позвольте мне и впредь всюду именовать себя: принц Фридрих Иосия Кобург-Заальфельдский, герцог Кобургский – ученик великого Суворова…
* * *
Потемкин восхищенно писал Суворову: «Объемлю тебя лобызанием искренним и крупными слезами свидетельствую свою благодарность. Ты во мне возбуждаешь желание иметь тебя повсеместно». Политика Австрии – после Фокшан и Рымника – невольно укрепилась, император Иосиф II возвел Суворова в титул графа Священной Римской империи, Екатерина сделала полководца графом империи Российской с наименованием – РЫМНИКСКИЙ.
Суворов был доволен, все его поздравляли, но, кажется, он рассчитывал получить иное – фельдмаршальство!
5. Живем один раз
Пушки Петропавловской крепости исполнили торжественную «увертюру» в честь побед Суворова, но Булгаков, заточенный в Эди-Куле, слышал выстрелы пушек из Топхане: там отрубали головы воинам, бежавшим с поля битвы у Рымника.
Лязгнули запоры тюремные – Булгаков поднялся.
– Вы свободны, – объявили ему с поклоном.
– Кто победил? – спросил посол.
– Вы победили.
– Не сомневаюсь. Но я хочу знать имя.
– Топал-паша – Суворов…
В воротах тюрьмы его ожидала карета. Кавасы захлопнули дверцы, лошади тронули вдоль берега моря, за Голубой мечетью возникли купола Айя-Софии, но Булгаков ошибся, думая, что его везут в Топ-капу. Справа, на другой стороне Золотого Рога, осталась Галата, населенная бедняками, карета вкатила в квартал Фанар, где жили потомки древних византийцев, ныне фанариотов и драгоманов, служащих султану, и лошади остановились возле Эйюб-хане. В садовом киоске его встретила прелестная Эсмэ, которая откинула с лица прозрачный яшмак и приветливо улыбнулась. Яков Иванович поклонился султанше, высказав ей свою благодарность:
– За те фрукты, которые вы так любезно мне присылали.
Булгакова ожидал разговор с ее мужем Кучук-Гуссейном, который сказал, что сейчас многое изменилось:
– Я не скрою от вас, что в это лето Суворов ополчился противу нас с таким гневом, что мы дважды изнемогли в борьбе с ним – при Фокшанах и Рымнике. Впрочем, так угодно Аллаху.
В груди Булгакова радостно стучало сердце.
– Но Измаил вам не взять, – твердо произнес Кучук.
– Да, – улыбнулась Эсмэ, – Измаил неприступен.
Ее длинные ресницы были загнуты и подкрашены.
– Но, – продолжил капудан-паша, – венский император уже просил у нас перемирия, озабоченный невзгодами в Брабанте и Мадьярии, а ваш принц Потемкин вступил в переписку с Эски-Гасаном, который сидит в Измаиле так же нерушимо, как я сижу перед вами. Нам уже нет смысла томить вас в Эди-Куле…
825 дней заточения кончились. Булгаков сказал:
– Передайте его величеству, вашему султану, что я крайне благодарен ему за те удобства, которые он создал для меня в Эди-Куле, за эти двадцать семь месяцев пользования вашим тюремным гостеприимством я успел перевести двадцать семь томов любопытнейших книг… Так куда же мне теперь?
– Корабль под парусами. Вас желает увидеть в Вене Кауниц, и потому вы будете доставлены сначала в Триест…
Кауниц не сразу принял Булгакова. Опасаясь чумной заразы и микробов турецкой тюрьмы, Булгакова заточили в карантине. Правда, из Петербурга настояли, чтобы срок карантинного сидения был сокращен: нельзя же человека, который измучился в тюрьме, мучить еще и далее. Яков Иванович прибыл сначала в Москву, обитель детства и первой учености. Поклонясь из кареты университету Московскому, дипломат велел кучеру везти себя на квартиру акушера Шумлянского.
Здесь его никак не ожидала Екатерина Любимовна.
– Счастливы ли вы, сударыня? – спросил он ее.
– Многого теперь лишена, я приобрела многое другое.
– Я не осмелюсь упрекать вас ни в чем. Мне бы хотелось только взглянуть на детей своих. Позволите?..
Приласкав сыновей, Булгаков выехал в Петербург и был сразу же принят в Зимнем дворце императрицей:
– Бог знает, как я хотела выручить тебя, Яков Иваныч, из Эди-Куля турецкого, но никаких способов к тому не сыскала. – Она позвонила в колокольчик, велела звать лейб-медика Блока. – Иван Леонтьевич, – сказала она врачу, – мне нужен очень здоровый посол для Варшавы, так будь любезен – полечи господина Булгакова, чтобы он не ослабел в предстоящих схватках с маркизом Луккезини, этим змием прусским…
Яков Иванович, наслаждаясь свободой, с аппетитом завтракал по утрам у Вольфа и Беранже.
* * *
Несмотря на близость фронта, Петербург – сердце под ногтем мизинца! (по выражению Дидро) – продолжал хорошеть, справлял свадьбы, был переполнен всяческими соблазнами.
Открыли магазин и Вольф и БеранжеИ продают уж там и пунш, и бланманже,И лед, и шоколад, бисквиты и конфеты.Прислужники под рост с приличием одеты,Везде фарфор, стекло, резьба и зеркала,Се – храм, что грация в жилище избрала…Итак, да здравствует и Беранже и Вольф,И кафе Шинуа на множество годов.
Близнецы Курносовы, Петр да Павел, пользуясь одеждой и харчами казенными, достигали лет совершенства. Сидя взаперти дортуаров Морского корпуса, щами да кашами сытые, давно мечтали вкусить сладенького, а липовый сбитень с медом уже никак не удовлетворял их.
– Говорят, – рассуждал Павел, – для господ торты валяют изо всякого там… во такие! Бывают и поменьше.
– А где денег-то взять? – отвечал Петр брату.
Гардемарины из газет вычитали, что французы Вольф и Беранже открыли на Невском, в доме г-на Котомина, кондитерскую, в коей всегда имеются «из сахара сделанные корзиночки и яйца с женскими перчатками внутри». Близнецам было не понять:
– А на что же перчатки в яйца засовывать?
Но почему бы российскому джентльмену не поднести даме своего сердца яйцо сахарное, внутри которого спрятаны тонкие парижские перчатки?..
Братья Курносовы пока что не унывали:
– Вот станем адмиралами – всего попробуем…
В этом году русская армия в Финляндии вела себя скромно, ибо все лучшие силы страны побрал светлейший князь Потемкин-Таврический. Зато флот Балтийский одержал две виктории; имена Чичагова (парусного) и принца Нассау-Зигена (галерного) часто единились в беседах обывателей. Но люди, море и флот знающие, осуждали этих адмиралов, и парусного и весельного, за многие оплошности, поминая при этом Грейга:
– Жаль, что умер… Самуил Карлыч был не чета им!
Летом на Балтике срочно создавали шхерный флот малого каботажа, какой имели шведы и которого так не хватало русским для сражения в шхерах. Время военное, офицеров тоже не хватало. Морской корпус выпустил гардемаринов в чины мичманские поскорее. Среди них были и близнецы Курносовы. Учились они всегда похвально, если чего не знал Павел, экзамены за него сдавал Петр, а педагоги не могли отличить их одного от другого.
Быть офицером в шестнадцать лет – очень приятно!
Казна выдала деньги на пошив мундира и первое обзаведение; когда братья сложились, то ощутили себя богачами. До назначения на корабли все дни проводили в Петербурге, счастливые от своей значимости, сгоравшие от нетерпения – как бы скорее насладиться благами вольной жизни… Петр так и сказал Павлу, что живут они только один раз:
– Когда состаримся, тогда, куда ни шло, будем манную кашу жевать до самого погребения. А сейчас, брат…
– Верно! – поддержал его Павел. – Запрут нас в Херсон или на Камчатку – локти себе изгрызем, что не поели «гитар» из безе, конфет с духами парижскими или купидонов шоколадных…
Навестив «Вольфа и Беранже», мальчишки отстегнули от поясов шпаги, поправили на висках парики. Присели подле окна на Невский – мимо неслись рысаки и катились кареты.
А вот различные газеты и журналы,Сии ума и чувств широкие каналы,На расписных столах разложены лежатИ любопытством всех читателей манят.Чего угодно вам? Газет каких? Французских?Немецких, аглицких, отечественных – русских?Для возбуждения душевного в вас жару —Хотите ль раскурить гаванскую сигару?
К услугам гостей Вольф и Беранже все важные события в мире представляли в виде кондитерских изделий. По взятии Бастилии ими был изобретен торт, точно воспроизводивший сию мрачную обитель, а штурм Очакова был ознаменован пасхальными яйцами с изображением павшей цитадели султана…
– С чего начнем шиковать? – спросил братец братца.
Выбор был богатый. После «Фокшан» и «Рымника» пришла очередь брать «Килию» и «Бендеры», но более всего впечатлял гигантский торт из шоколада, изображавший неприступный Измаил, украшенный башнями из марципанов, вокруг него торчали пушки из леденцов, фасы были обложены мармеладом.
– Возьмем «Измаил»? – робко спросил Петр.
