Что же касается второго плана, то для того, чтобы нас успокоить, мы должны получить заверения, что очищенная земля будет вновь засажена, и почти целиком, грабами.
Помимо того, сугубое внимание должно быть уделено тому, чтобы не пропало ни единого дерева, если только это не является необходимым для нормального роста других деревьев. Ибо известно, что при сравнительно небольших деревьях наиболее красивый эффект достигается только тем, что они расположены настолько близко друг к другу, насколько позволяют возможности их роста. Мы хотим, чтобы Эппинг Форест был лесом, а не парком.
Короче говоря, будет допущена громадная и практически непоправимая ошибка, если под прикрытием мнения экспертов из простой беспечности и легкомыслия мы позволим, чтобы решение этого вопроса перестало быть делом думающей публики, ибо тогда полностью исчезнет одно из величайших украшений Лондона и не останется никаких свидетельств того, что некогда на северо-востоке от него был громадный лес.
Г-ЖЕ БЕРН-ДЖОНС
Кельмскотт
Август 1895
Только что я размышлял, сколько ушло у меня понапрасну времени, когда, будучи уязвленным, но (особенно в последние годы), не обнаруживая признаков раздражения, я замыкался со своими горестями и злостью и ничего не делал! В то же время, даже если бы я лег в постель и оставался бы в ней месяц или другой, отказываясь принимать какое-либо участие в жизни, а мне и в самом деле хотелось этого в подобных случаях, то я готов думать, что это могло бы сыграть свою роль. Вероятно, ты не забыла, что такой игрой занимались некоторые мои исландские герои...
Стоял один из самых прекрасных дней, когда я приехал сюда, и я был готов насладиться путешествием от Оксфорда до Лечлейда. И так я и сделал. Но горе мне! Когда мы проезжали мимо некогда живописного парка близ Блэк Бартона, я убедился, что сбылись мои самые худшие опасения. Там стоял небольшой амбар, который ремонтировали на наших глазах. Стену разрушили и заделали ее цинковым железом. Мне стало плохо, когда я увидел это. Все развивается именно в этом направлении. Через двадцать лет в этих сельских местах, которые двадцать лет назад славились своими живописными постройками, все будет кончено, и мы не можем сделать ничего, чтобы чем-нибудь исправить это положение. Миру лучше было бы сказать: «Давайте покончим с этим и посмотрим, что тогда получится!» Я ничего не в состоянии делать, кроме как выступать за сохранение красоты, — глазу приятно, пока видно. Теперь, когда я состарился и понял, что ничего нельзя сделать, я почти жалею, что появился на свет с чувством романтики и красоты в этот проклятый век...
РЕДАКТОРУ «АТЕНЕУМ»{43}
Кельмскотт Хауз,
13 августа 1895
Гипсовые слепки и гобеленыВ вашем разделе «Разговор об изящных искусствах» в прошлую субботу была помещена заметка о переменах в Саут-Кенсингтонском музее, и я с сожалением отмечаю, что она получила ваше одобрение. Я напоминаю об этом, чтобы меня лучше поняли те, кто, возможно, не обратил внимания, что речь идет о несогласии с переносом гобеленов в большой зал, а гипсовых слепков классической скульптуры в смежную галерею.
Переходя к подробностям этого вопроса, чтобы пункт за пунктом разбирать замысловатые намеки этой заметки, я начну с того, что я не знал, что этот зал предназначен для демонстрации гипсовых скульптурных слепков. Если б это было так, то я должен признать, что он мало приспособлен для такой цели. Когда слепки заполнили зал, то стало ясно, что их трудно осматривать так, как должно; в то же время у музея несомненно нет другого места, где гобелены были бы так же хорошо видны. Я отрицаю также, что гипсовые слепки плохо размещены в галерее, в которой они находятся теперь. Далее, хотя собрание гобеленов может быть «относительно» небольшим, все же оно целиком заполняет зал, а до этого руководство музея было не в состоянии найти другое место, где они были бы хорошо видны.
Далее, что касается соответствующих требований к помещению музея между этими двумя выставками. Я могу легко понять, если бы речь шла о подлинных произведениях классической скульптуры, то возникло бы сильное желание — у многих, но, возможно, не у всех, — чтобы все другое уступило место этой скульптуре. Но следует иметь в виду, что, с одной стороны, «скульптура», упомянутая в вашей заметке, не является оригинальной, а воспроизведена лишь механически. Я не хочу сказать, что она бесполезна для науки (хотя наверняка она иногда может ввести в заблуждение), но ее можно воспроизводить почти в любых количествах... С другой стороны, гобелены, каковы бы ни были их художественные достоинства, — подлинные произведения искусства и не могут быть воспроизведены. Действительно, очень редко какое-нибудь прекрасное произведение искусства поступает на рынок. Следовательно, жертвовать ими ради обыкновенных репродукций художественных произведений было бы преступной ошибкой, если такое расположение станет постоянным. А я очень хорошо знаю, что многие «образованные поклонники искусства» сердечно благодарят теперешнего директора за устранение позора, который ложится на Саут-Кенсингтонский музей даже из-за временного пренебрежения к гобеленам.
Мне не хочется превращать эту тему в арену битвы стилей, но я должен сказать несколько слов о том, что на самом деле представляет «сравнительно небольшая» коллекция гобеленов Саут-Кенсингтонского музея. В моем ответе вашему автору это необходимо, поскольку, очевидно, он этой коллекции не видел, иначе он едва ли отважился бы приписать гобелены «веку Людовика XIV и предшествующему веку», имея в виду, по моим понятиям, время с 1580 по 1680 год. Эта коллекция — чрезвычайно достойная и удачная подборка лучшего периода создания гобеленов (ибо это, в противоположность утверждению автора, не игольное шитье) — периода, скажем, с 1490 по 1530 год. Бахрома некоторых из них, хотя и более позднего происхождения, отличается великолепием своего художественного замысла и исполнения, столь соответствующего материалу, из которого они сделаны. Короче говоря, эта коллекция почти целиком составлена из средневековых или «готических» фрагментов, которые содержат намеки на приближение французского Возрождения (и то лишь некоторые), но ни один не принадлежит к стилю Людовика XIV, к которому у меня лично такая же сильная неприязнь, как и у автора этой заметки.
Эта коллекция, следовательно, представляет собой великолепный образец самого важного настенного украшения позднего средневековья и содержит несколько великолепнейших художественных эскизов, созданных для различных целей художниками того периода и наделенных красотой и очарованием, доступными только средневековым художникам. Пренебрежение к этой школе декоративного искусства было бы непростительной ошибкой со стороны властей Саут-Кенсингтона, и я думаю, что возражать против приобретения этой коллекции и организации выставки могут только те, кто, будь их воля, ничего бы не показывали широкой публике, кроме произведений классического искусства или их репродукций. Против такого узкого и высокомерного педантизма я протестую всем своим сердцем.
Даты жизни и деятельности Уильяма Морриса
1834 — 24 марта в Уолтемстоу близ Лондона в семье преуспевающего дельца родился Уильям Моррис.
1847 — Смерть отца.
1848—1851 — Обучение в школе (Марлборо).
1853—1855 — Обучение в Оксфордском университете. Приезд в Оксфорд (январь, 1853). Начало дружбы с Берн-Джонсом, будущим художником-прерафаэлитом. Поступление в Эксетер Колледж. Впечатление от книги Дж. Рёскина «Камни Венеции». Путешествие вместе с Бёрн-Джонсом и Фулфордом в Бельгию и северную Францию, где они знакомятся с живописью Мемлинга и ван Эйка, с соборами Амьена, Бове и Руана (лето 1854).
1856 — Участие в издании журнала «Оксфорд энд Кембридж мэгэзин», где публикуются первые стихи Морриса. Отказ от намерения стать священником. Учеба у архитектора Стрита, представителя «готического возрождения». Начало дружбы с будущим выдающимся архитектором Филипом Уэббом. Получение степени бакалавра. Переезд вместе с Бёрн-Джонсом в Лондон. Знакомство с главой прерафаэлитов художником Данте Габриэлем Россетти, решение под его влиянием стать живописцем.
1857 — Начало занятий декоративным искусством. Работа в содружестве с другими художниками-прерафаэлитами над фресками Нового зала Оксфордского союза. Знакомство с Джейн Барден, которая позирует Моррису для его «Изольды».
1858 — Выход в свет «Защиты Геневры», первой книги стихов Морриса.
1859 — Женитьба на Джейн Барден (апрель). Путешествие во Францию, Бельгию и Рейнскую область. Строительство Ред Хауза по проекту Уэбба. Работа над украшением Ред Хауза.
1860 — Переезд в Ред Хауз.
