— Я рискну, Осма.
— Я тоже, — кивнул он. — Чёрные Корабли прибудут сюда через три дня, чтобы увезти вас на Трациан Примарис. Это даёт мне время, чтобы сломить вас прежде, чем дело вырвут из моих рук.
— Будьте осторожны, Осма.
— Я всегда осторожен. Завтра мои помощники перейдут к девятому уровню воздействия. И отдыха не будет до тех пор, пока либо не прибудут Чёрные Корабли, либо вы не скажете мне то, что я хочу услышать.
— Два дня под девятым уровнем практически гарантируют, что к моменту их прибытия я буду мёртв.
— Возможно. Это будет досадно, к тому же ещё и вопросы станут задавать. Но это далёкая тюрьма, и командую здесь я. Именно поэтому сегодня я просто беседую с вами. Только вы и я. Последний шанс. Расскажите мне всю правду сейчас, Эйзенхорн, как мужчина мужчине. Упростите все для нас обоих. Сознайтесь в своих преступлениях, пока вам не начали причинять боль, избавьте нас от суда на Трациане, а я сделаю все возможное, чтобы ваша казнь не была мучительной.
— Я с радостью скажу вам правду.
Его глаза загорелись.
— Она изложена там, на том планшете, который вы читали. Я не раз повторял её в течение трех последних месяцев.
Когда под гул океанических бурь охранники провели меня по каменным коридорам и втолкнули обратно в холодную камеру, меня уже дожидался Фишиг. Наши ежедневные пятнадцать минут.
Он принёс лампу и поднос с ужином: жидкий, чуть тёплый рыбный бульон, корка чёрствого хлеба и стакан разбавленного рома.
Я сел на грубо сколоченную койку.
— Меня требуют выдать для суда, — сказал я Годвину.
— Но, — кивнул он, — как я понимаю, завтра начнутся пытки. Я подал протест, хотя уверен, его случайно уронят в мусорную корзину.
— Убеждён, так и произойдёт.
— Ты должен поесть, — сказал Фишиг.
— Не хочу.
— Просто поешь. Тебе понадобятся силы, а судя по внешнему виду, с этим у тебя проблемы.
Я покачал головой.
— Грегор, — сказал он, понизив голос. — Хочу задать один вопрос. Он тебе не очень понравится, но это важно.
— Важно?
— Для меня. И твоих друзей.
— Спрашивай.
— Скажи, ты помнишь, — Боже-Император, как же это было давно! — как в прошлом году мы снова встретились на том кладбищенском поле возле Каср Тирок?
— Конечно.
— В молельной башенке ты сказал мне, что не можешь и подумать о том, чтобы совершить что-то, что порадует демона или поможет ему. Ты сказал тогда: «Я не могу даже вообразить себя творящим такое безумие».
— Я хорошо помню это. Ты ещё мне ответил, что если бы решил, будто я собираюсь так поступить, то сам пристрелил бы меня.
Он кивнул и грустно усмехнулся. Последовало мгновение тишины, нарушаемой только треском лампы и грохотом моря за пределами тюремных бастионов.
— Ты хочешь убедиться, не так ли, Годвин? — спросил я.
Он укоризненно посмотрел на меня, но промолчал.
— Мне это понятно. Я требую абсолютной верности и от тебя, и от всех своих людей. Вы имеете право быть уверенными в том же самом относительно меня.
— Тогда ты знаешь мой вопрос.
Я посмотрел ему прямо в глаза:
— Ты хочешь спросить, не лгу ли я? Есть ли хоть крупица истины в обвинениях? Ты хочешь быть уверен, что не работаешь на человека, который якшался с демонами?
— Понимаю, глупый вопрос. Если бы все это было правдой, то тебе ничего не стоило бы солгать и сейчас.
— Я слишком устал, чтобы говорить что-то кроме правды, Годвин. Клянусь Золотым Троном, я не делал ничего такого, в чём меня подозревает Осма. Я преданный слуга Императора и Инквизиции. Найди мне орла, я поклянусь и на нём. Не знаю, что ещё могу сделать, чтобы убедить тебя.
Он поднялся на ноги:
— Мне хватит и этого. Просто хотел убедиться. Мне всегда было достаточно твоего слова, и после всех этих лет я убеждён, что ты сказал бы мне все… даже если бы…
— Уж будь уверен, старый друг. Сказал бы. Даже если бы я и был таким отродьем, каким меня считает Осма, и сумел бы обмануть его… Тебе бы я соврать не смог. Только не тебе, исполнитель Фишиг.
Охранник постучал в дверь камеры.
— Ещё минутку! — прокричал Годвин и снова обернулся ко мне. — Съешь свой ужин.
— Тебя Осма за этим прислал? — спросил я.
— Проклятье, нет! — оскорблённо прорычал он.
— Все в порядке. Я и не думал об этом.
Охранник постучал снова.
— Хорошо, будь ты неладен! — фыркнул Фишиг.
— Увидимся завтра, — сказан я.
— Да, — ответил он. — Но сделай кое-что для меня.
— Только скажи.
— Поужинай.
Предположительно около полуночи начались судороги. Они пробудили меня от дурного сна. Боль пронзала все тело, а сознание словно оцепенело. Я не чувствовал себя так плохо с тех пор, как почти за два года назад на Лете Одиннадцать во время Тёмной Ночи меня отравил Пай.
Я попытался подняться и рухнул с койки. Живот скрутило спазмом, и я вскрикнул. Меня рвало остатками жуткого ужина. Меня терзал то лихорадочный жар, то смертный озноб.
Не знаю, сколько времени у меня ушло на то, чтобы доползти до двери, и как долго я молотил в неё кулаками. Несколько минут или много часов.
Сознание отступало перед спазмами и усиливающейся агонией.
— Святой Император! — воскликнул охранник, когда открыл дверь и увидел меня в свете фонаря.
Он закричал, потом раздался топот ног, бегущих по коридору.
— Он болен, — услышал я слова охранника.
— Оставьте его до утра, — сказал другой.
— Он умрёт, — нервно ответил первый.
— Пожалуйста… — прохрипел я, протягивая руку. Пальцы парализовало и скрутило в уродливую клешню. Прибыли остальные. Я услышал голос Фишига:
— Ему нужен врач. Профессиональная помощь.
— Не позволено, — возразил охранник.
— Мужик, ты глянь на него! Он же умирает! У него какой-то приступ.
— Пропустите, — произнёс чей-то голос. Подоспел тюремный санитар. Его сопровождал Риггре. Дознаватель выглядел так, словно его вынули из постели.
— Он симулирует, оставьте его! — высокомерно заявил Риггре.
— Заткнись! — прорычал Фишиг. — Посмотри на него! Это не симуляция!
— Он мастер обмана, — ответил Риггре. — Возможно, он слизал свинцовую краску с двери, чтобы лучше сыграть спектакль, но тем хуже для него. Это обман. Оставьте его.
— Он умирает, — настаивал Фишиг.
— Похоже, он серьёзно болен, — озабоченно произнёс охранник.
Неожиданно меня скрутили новые мучительные судороги. Надо мной склонился санитар, и я услышал писк медицинского ауспекса, который он вытащил из своей фармакопеи.
— Это не симуляция, — пробормотал санитар. — У него припадок. Невозможно специально настолько неестественно напрячь мускулатуру. Уровень кислорода в крови упал до тридцати процентов, а его сердце дефибриллирует. Он умрёт менее чем через час.
— Сделайте ему укол. Приведите его в чувство! — завопил Риггре.
— Не могу, сэр. Не здесь. Здесь для этого нет средств. Ох! Император, вы только посмотрите! У него открылось кровотечение из глаз и носа.
— Сделай же что-нибудь! — закричал Риггре.
— Надо доставить его в больницу. Ближайшая в Каср Дерт. Нам надо срочно перевезти его туда, иначе он умрёт!
— Это смешно! — сказал Риггре. — Вы должны сами что-то сделать…
— Не здесь.
— Организуйте вылет, Риггре, — твёрдо произнёс Фишиг.
— Это пленник Инквизиции первого уровня! Мы не можем просто так вывезти его отсюда!
— Тогда позовите Осму…
— Он на ночь уехал на материк.
— Хотите оказаться первым, кто доложит Осме, что его драгоценный пленник подох на полу этой камеры? — Фишиг перешёл на шёпот.
— Н-нет…
— Тогда об этом ему скажу я. Объясню Осме, что его человек, Риггре, лишил его права завершить самое серьёзное расследование в жизни просто потому, что не озаботился вызвать транспорт и позволил Эйзенхорну умереть от токсического шока в тюремном отсеке!
— Вызывайте транспорт! — закричал Риггре на охранников. — Сейчас же!
Они вынесли меня на носилках к посадочной площадке во вьюжную мглу. Спорящие перекрикивали вой резкого порывистого ветра. Санитар поставил мне капельницу и пытался подавить симптомы, введя несколько препаратов из своего скудного запаса.
На площадке замерцали посадочные огни, холодные и белые. В их свете кружащиеся снежинки казались чёрными точками.
Сотрясая камень своими дюзами и разбрасывая во все стороны снег, прибыл кадианский лихтер.
Меня внесли в освещённый зеленоватым светом салон. Холод и отвратительная погода остались за закрытым люком. Я почувствовал, как сильно накренилось судно, когда мы взлетели и развернулись к материку. Фишиг подтягивал ремни, удерживающие меня на койке. Я слышал, как, перекрикивая рёв моторов, Риггре орёт на пилота.
