Во второй истории, приведенной в статье Сэфайра, тот говорит о дипломате, получившем правительственное предостережение о «преступлениях против туристов (в основном это — грабежи, мошенничество и карманные кражи (pick-pocketings букв. ‘очистка карманов’))». Дипломат пишет:
Что касается упоминания Государственного Департамента о pick-pocketings, как назвать того, кто совершает такие преступления — pickpocket или pocket-picker?
Сэфайр отвечает: «Тогда это предложение должно было звучать так: „грабежи, мошенничество и pocket-pickings“. Но воры pick pockets ‘очищают карманы’, а не pockets pick ‘карманы очищают’».
Знаменательно то, что Сэфайр не ответил на вопрос. Если бы таких воров называли словом pocket-picker ‘карманоочиститель’ — а это самый распространенный вид сложных слов в английском, то тогда, действительно, это преступление называлось бы pocket-picking ‘карманоочищение’. Но ситуация не такова, чтобы этим ворам можно было придумывать название: мы все согласны с тем, что их уже называют словом pickpocket. А если их называют pickpocket, а не pocket-picker, тогда их преступление можно со всем основанием назвать pick-pocketing, а не pocket-picking, благодаря существующему сейчас английскому стандарту переводить существительные в глаголы: a cook cooks ‘повар варит’, a chair chairs ‘председатель председательствует’, a host hosts ‘хозяин хозяйничает’. Тот факт, что воры не pockets pick ‘карманы очищают’ — это ложный след: ведь не существует же и слова pick-pocketer[143].
Сэфайра смущает то, что слово pickpocket — это особый вид сложного слова, потому что оно не имеет ядра — это не вид кармана, как можно было бы предположить, а вид человека. Но, будучи исключением, это слово не единственное в своем роде, существует целая семья подобных исключений. Одна из прелестных черт английского языка — это его пестрый набор человеческих характеров, отраженный в сложных словах без ядра, сложных словах, описывающих человека не по тому, что он делает, и не по тому, что он имеет, а по тому, чем он сам является:
bird-brain букв. ‘птичий мозг’ — ‘глупец’
four-eyes букв. ‘четыре глаза’ — ‘очкарик’
lazy-bones букв. ‘ленивые кости’ — ‘лентяй’
blockhead букв. ‘чурбанная голова’ — ‘болван’
heart-throb букв. ‘сердечный стук’ — ‘писаный красавец’
loudmouth букв. ‘громкий рот’ — ‘крикун’
boot-black букв. ‘ботинок черный’ — ‘чистильщик сапог’
heavyweight букв. ‘тяжелый вес’ — ‘тяжеловес’
low-life букв. ‘низкая жизнь’ — ‘отребье’
butterfingers букв. ‘масляные пальцы’ — ‘тот, у которого ничего не держится в руках’
high-brow букв. ‘высокая бровь’ — ‘тот, кто претендует на интеллигентность’
ne’er-do-well букв. ‘никогда-не-хорошо’ — ‘неудачник’
cut-throat букв. ‘резать горло’ — ‘головорез’
hunchback букв. ‘горбатая спина’ — ‘горбун’
pip-squeak букв. ‘тонкий писк’ — ‘незначительная личность’
dead-eye — букв. ‘мертвый глаз’ — ‘юферс’
fat-head — букв. ‘толстая голова’ — ‘олух’
redneck — букв. ‘красная шея’ — ‘работяга’
egghead — букв. ‘яйцеголовый’ — ‘умник’
flatfoot — букв. ‘плоская ступня’ — ‘полицейский’
scarecrow — букв. ‘пугать ворон’ — ‘пугало’
killjoy — букв. ‘убивать радость’ — ‘зануда’
know-nothing — букв. ‘не знать ничего’ — ‘невежда’
wetback — букв. ‘мокрая спина’ — ‘сельскохозяйственный рабочий’
Этот список (похожий на набор актерских амплуа из Дэймона Раньона[144]) демонстрирует, что практически у всего в языке есть систематические модели образования, даже у кажущихся исключений, если только дать себе труд к ним присмотреться.
Третья история разбирает по косточкам восторженное высказывание Барбры Стрейзанд, в которой она описывает звезду тенниса — Андре Агасси.
Он очень-очень умный, очень-очень чувственный, он очень развит (evolved); больше, чем его прямолинейные (linear) годы… Он играет, как дзен-буддист. Это точно в тот самый момент.
Прежде всего Сэфайр рассуждает о причинах, по которым Стрейзанд употребила слово evolved: «Этот переход от активного залога к пассивному — от he evolved from ‘он развился из’ (Недостающее звено) к He is evolved ‘Он развитый’ — наверняка был сделан под влиянием слова involved ‘увлеченный, захваченный какой-то деятельностью’, которое является комплиментом»[145].
Такие виды словобразования интенсивно изучались в лингвистике, но Сэфайр демонстрирует свое незнание принципов их работы. Он думает, что люди изменяют слова, потому что одни из них рифмуются с другими — involved с evolved — этакая неаккуратность речи. Но на самом деле люди далеко не так небрежны, и не мыслят так буквально. То лексическое творчество, с которым мы уже имели дело — Let me caveat that ‘Позвольте мне ходатайствовать об этом’, They deteriorated the health care system ‘Они начали вырождать систему здравоохранения’, Boggs flied out to the center field ‘Боггз отбил мяч на центральное поле’ — основаны не на рифмовке, а на абстрактных правилах, изменяющих категории частей речи и состав ролевых исполнителей одними теми же точными способами у десятков сотен слов. Например, переходный глагол to deteriorate (the health care system) ‘вырождать (систему здравоохранения)’ происходит из непереходного — (the health care system) deteriorated ‘(система здравоохранения) выродилась’ — точно таким же образом, которым переходный глагол в to break (the glass) ‘разбить (стакан)’ происходит от непереходного (the glass) broke ‘(стакан) разбился’. Давайте посмотрим, откуда могло появиться слово evolved.
Предположение Сэфайра, что это переход от активного залога к пассивному, основанное на involved, не работает вообще. Для слова involved мы, наверное, и можем представить себе его происхождение из активного залога:
Raising the child involved John (активн.) ‘Воспитание ребенка увлекло Джона’. —>
John was involved in raising the child (пассивн.) ‘Джон был увлечен воспитанием ребенка’. —>
John is very involved ‘Джон — очень увлеченный [отец]’.
Но для слова evolved параллельный словообразовательный процесс потребует наличие пассивного предложения, а перед этим — еще и активного, которых не существует (я пометил их звездочкой):
*Many experiences evolved John ‘*Джона развил его большой опыт’. —>
*John was evolved by many experiences. (или) *John was evolved in many experiences. ‘*Джон был развит своим большим опытом’, (или) ‘*Пройдя через многое, Джон был развит’. —>
John is very evolved ‘Джон очень развит’.
Кроме того, если вы увлечены (involved) чем-то, то это означает, что что-то вас увлекает — вы объект действия чего-то, в то время как если вы развиты (evolved), это означает, что вы делали что-то развивающее — вы были субъектом действия.
Проблема в том, что переход от evolved from ‘развился из’ к very evolved ‘очень развит’ — это не переход от активного залога глагола к пассивному, как например, Andre beat Boris ‘Андре победил Бориса’ —> Boris was beaten by Andre ‘Борис был побежден Андре’. Источник, упоминаемый Сэфайром — evolved from — в современном английском является непереходным глаголом, не имеющим прямого дополнения. Чтобы сделать английский глагол пассивным, нужно перевести прямое дополнение в подлежащее, поэтому пассивная конструкция was evolved ‘был развит’ была бы возможна только при наличии активного залога, например, Something evolved Andre ‘Что-то развило Андре’, а такое предложение невозможно. Объяснение Сэфайра звучит так, как если бы можно было взять предложение Bill bicycled from Lexingtone ‘Билл выехал на велосипеде из Лексингтона’ и изменить его на Bill is bicycled ‘Билл есть выехавший на велосипеде’, а затем на Bill is very bicycled ‘Билл есть очень выехавший на велосипеде’.
Этот провал — хорошая иллюстрация одного из основных позорных свойств языковых мавенов — бессилия в самых элементарных вопросах грамматического анализа, например, в определении части речи слова. Сэфайр говорит об активном и пассивном залоге — двух формах глагола. Но разве Барбра использует evolved как глагол? Одно из основных открытий современной генеративной грамматики в том, что часть речи (существительное, прилагательное, глагол) — это не ярлычок, повешенный для удобства, а реальная ментальная категория, которая может быть подтверждена экспериментальными проверками, точно так же, как ювелир может определить, является ли камень бриллиантом или цирконием. Эти тесты — стандартная домашняя работа во время прохождения вводного курса, которую лингвисты повсеместно называют детским синтаксисом. Метод состоит в том, чтобы найти максимальное количество конструкций, в которых слова были бы чистым образчиком своей категории, и в которых не могло бы появиться ни одно другое слово. А затем, когда вы встретитесь со словом, части речи которого вы не знаете, вы посмотрите, можно ли его подставить в те же самые конструкции, так, чтобы они имели смысл. Например, благодаря этим тестам, мы можем определить, что языковой мавен Жак Барзен, заработал «единицу», когда назвал существительное в притяжательном падеже — Wellington’s ‘Веллингтона (принадлежащий Веллингтону)’ прилагательным (как и прежде, я пометил звездочкой невозможные в языке словосочетания):
