Собор постановил, что отныне зазывные грамоты будут даваться только на духовенство патриарших областей; судиться с остальными московские дворяне должны были в епархиях. Исключение делалось лишь для служивых, доказавших на специальном следствии, что никак не могут выехать в епархию или послать в архиерейский суд своего представителя. В таком случае зазывная грамота давалась не более чем на год (что говорит о реальных сроках обычной волокиты). Наконец, собор отважился грозить дворянину, проволочившему духовное лицо без суда целый год, потерей права на иск и даже взысканием расходов — «проести и убытка» — в пользу потерпевшего.
Волокита, однако, гнездилась и в самих архиерейских судах. Считая, что духовенство должно быть судимо духовенством, Иоаким прекрасно понимал необходимость ограничения произвола, царившего в церковной среде столь же или почти столь же полновластно, как между светскими чиновниками.
Бюрократическое отступление
Россиянину конца XX в., знакомому с абсолютным произволом чиновников и прекрасно усвоившему, что единственным способом оформления бумажки («без которой ты букашка») является взятка, свойственно сетовать на это явление как достижение развитого социализма и последней буржуазной революции. Отнюдь! Совершенствование волокиты не есть свойство века научно–технического прогресса; чиновные лихоимцы еще зри столетия назад до блеска отшлифовали механизм судебно–административного вымогательства.
Описание его тщательно пригнанных деталей, замечательно бесшумной, бесперебойной работы способно вызвать слезы умиления у самого матерого современного бюрократа. Для описания масштаба явления в XVII в. требуется эпическое полотно, хотя смысл укладывается в три слова: «в России воруют». Еще сто лет назад М. Е. Салтыков–Щедрин поведал об опасениях лихоимцев, что вскоре великую державу разворуют дочиста. Однако верховная власть, столетиями закрывавшая глаза на чиновничий произвол, была и остается правой: еще не все украдено, еще будет что воровать нашим детям и внукам!
Итак, следует решительно опровергнуть два глубочайших заблуждения, веками делаемых россиянами: что «мздоимство великое и кража государственная» (по выражению князя Бориса Куракина) достигают совершенства именно в их времена и что «там, на самом верху» не представляют себе истинного положения дел. Знают! Но понимают также и то, что «не смазанная» сложной системой взяток государственная машина — основа власти — работать не способна. В пример довольно привести высказывание царя Федора Алексеевича, сделанное при патриархе Иоакиме, в 1670–е г.
Государь, сумевший в краткое свое правление обуздать судебно–административный рэкет крепче, чем большинство его предшественников и последователей, страшно возмутился, когда приказные дьяки (по–нашему — руководители аппаратов министерств и ведомств) во время ежегодного рождественского славленья не пустили на свои дворы его певчих дьяков — и, таким образом, не поделились с людьми искусства своими неправедно нажитыми деньгами.
«Они учинили то дуростью своею не гораздо! — воскликнул в гневе царь Федор. — И такого бесстрашия никогда не бывало, что его государевых певчих дьяков, которые от него, великого государя, Христа славить ездят, на дворы к себе не пущать! И за такую их дерзость и бесстрашие — быть им в приказах бескорыстно и никаких почестей и поминков ни у кого ни от каких дел не брать. А если кто через сей его государев указ объявится хотя в самой малой взятке или корысти — и им за то быть «наказании» [293].
Разумеется, перераспределение мзды среди государевых служащих было вскоре восстановлено и суровый указ отменен. Для нас важно отметить понимание юным царем извечной истины, что работать за жалованье, без взяток, для чиновника означает работать даром, бескорыстно. Это прекрасно знал, разумеется, и патриарх, собственные чиновники которого блестяще владели техникой волокиты. Еще до собора, в начале 1675 г., Иоаким велел сделать и разослать по патриаршим областям выписку из своего Казенного приказа о механизме узаконенного вымогательства за поставление попов и дьяконов, который решил поломать [294].
Этот блестящий образец творчества приказных крючкотворов и сегодня может служить предметом истинной гордости за мастерство российского бюрократа. Назову основные этапы процесса, неизменно выпускавшего новопоставленного священнослужителя из Кремля ободранным, как липка. Желающему быть поставленным, например, в священники, следовало платить за следующие действия.
1) Ставленник являлся с челобитной к патриарху; тот слушал его и на челобитной подписывал: «Благословен в попы . 2) В патриаршей Крестовой палате делали соответствующую запись с датой. 3) Там же младшие подьячие писали новую челобитную о поставлении. 4) На ней ризничий подписывал: «Крестовому попу исповедать в попы». 5) Крестовый поп исповедовал ставленника. 6) После исповеди тот являлся в патриарший Казенный приказ для новой записи в книгу. 7) Отселе шел к ризничему, который записывал его и у себя в книгу, а на челобитной подписывал: «Отослать к поставлению». 8) К поставлению его вели патриаршие конархисты. 9) Поставивший попа владыка записывал его в свою книгу и на челобитной помечал: «Совершил в попы». 10) Подьяк вел новопоставленного в Казенный приказ. 11) Там его вновь записывали в книгу, где подьяк расписывался. 12) Ризничий брал челобитную и с подьяком посылал новопоставленного к попу «для изучения всякого церковного чина и действа», записав, когда послал и к кому. 13) Следовало формальное, но платное, разумеется, «учение». 14) За сим поп приводил ученика к ризничему и своей рукой свидетельствовал, что «научил». 15) Певчие дьяки писали ставленую грамоту и вручали ризничему. 16) Последний относил ее к патриарху для подписи. 17) В Казенном приказе налагали на грамоту печать и паки записывали в книгу» что она запечатана,". 18) Грамоту несли в храм, где патриарх вручал ее новопоставленному. 19) Тот должен был явиться в Тиунскую избу к приказному старцу для новой записи в книги и получения «новопоставленной памяти» о том, что «служить ему по ставленой грамоте невозбранно».
Этой дорогостоящей волокитой, сопровождавшей новопосгавление, в значительной степени объясняется, почему весь XVII век безместные и ожидавшие поставления попы и диаконы неизменно, зимой и летом, голодными и оборванными толпами запруживали Красную площадь; они в особенности кучковались вокруг Спасского моста Кремля (где пытались заработать продажей рукописей и другими услугами населению).
Патриарх Иоаким, «милосердуя о хотящих при нем поставленными быть попах и диаконах, дабы им волокита и лишние убытки не чинились», объявил по своим областям о генеральной реформе описанной системы. Теперь для ставленников, включая протопопов и архимандритов, были установлены единые пошлины, которые следовало платить одному подьячему (раздававшему затем каждому по трудам его). Это не значит, конечно, что частные поборы были вовсе отменены. Главное, что беднейшие соискатели получили принципиальную возможность, накопив указанную сумму, пусть через годы, но дождаться прохождения всех этапов поставления.
И без того Иоаким поступил весьма смело. О степени его отваги говорит тот факт, что только Стоглавый собор в XVI в. попытался установить единые пошлины за настольные грамоты высшему духовенству; а в целом ни русские митрополиты, ни патриархи не пытались бороться с процветавшим прямо перед ними бюрократическим рэкетом.
Собор 1675 г. (III)
Только тонкий знаток чиновничьих дефиниций способен оценить различие между официально отмененными в патриарших областях, но спокойно существовавшими в епархиях узаконенными частными поборами, введенными Иоакимом ставленными пошлинами и бичевавшейся на соборе 1675 г. куплей и продажей священнических мест. Между тем существенное отличие содержалось в представлении о назначении денег. В первом случае они служили законным доходом должностных лиц, во втором — жалованьем «от дел», в третьем — источником незаконного обогащения «нарушителей конвенции».
Собор 1675 г. строго запрещал архиереям «священникам церковные места продавать» или допускать, чтобы попы покупали и продавали свои места «каким–либо ухищрением или злокозненными действиями и вымыслами». Под угрозой «великой казни архиерейской» главы епархий обязывались пресекать передачу священниками приходов «за дочерьми в приданое» (что существовало всегда), а также «обращать в какое–либо свое употребление даваемые св. церкви сосуды или одежды и всякую утварь».
Решения собора были разосланы по епархиям со строгим предписанием принять их за руководство «без всякого прекословия». Намерения патриарха были самые благие. Иоаким желал порядка в фундаменте церковной организации — приходах, чтобы «иереям по соборному постановлению быть избранным, и от народа честно призванным, и от архиереев благословленным и повеленным». Право, не его вина, что под сенью родных осин подобные общие пожелания имеют несколько ироничный оттенок…
