Полководец бросил армию и покинул место сражения… Такого в древности почти никогда не случалось, во всяком случае, в разгар боя. Удирали, когда бывали окончательно разгромлены, тот же Помпей, к примеру, после Фарсала. Но тут, однако, много непонятного. Историки до сих пор ломают голову, отчего так произошло. Некоторые даже полагают, что так было запланировано. Дескать, это такой маневр: корабли Антония должны были последовать за ним и затем запереть флот противника в бухте. Есть мнение, что Антоний раньше других увидел возможность того, что его тяжеловесный и неповоротливый флот (флот противника был более быстр и маневрен) может оказаться запертым в бухте, и, опасаясь плена, дал знак Клеопатре об отступлении. Ну и иные версии, о которых деликатно умолчим. Точно известно только то, что царица Египта, испугавшись возможности быть запертой вместе со своей эскадрой в Амбракийском заливе, дала деру, а ее муж поплыл следом за ней из неясных побуждений. Самая вероятная и вполне приемлемая версия – психологическая. Антоний ринулся за любимой женщиной, боясь ее потерять, и т. д. Но и тут многое не совсем ясно. Ведь Антоний знал Клеопатру много лет, и, как мы недавно припоминали, был не прочь сходить «налево». Так что едва ли в пятидесятилетнем мужчине во время боя могли вспыхнуть такие страстные чувства, что он потерял голову. Вероятно, в нем вскипели ярость и обида при виде такого предательства, ведь Клеопатра была ему не только женой, но и союзницей. Но факты остаются фактами: Антоний и Клеопатра покинули место сражения при Акции.
Несмотря на бегство полководца, солдаты продолжали выполнять свой воинский долг и отчаянно дрались. Весь этот день шла морская битва, и лишь к вечеру перевес оказался на стороне Октавиана. Главная в этом заслуга Марка Випсания Агриппы, военачальника, одинаково талантливого как на суше, так и на море. В этом сражении погибло двенадцать тысяч солдат Антония, а у победителей только пять.
Но последуем за беглецами. Оказавшись на корабле Клеопатры, Антоний не захотел с ней говорить и все три дня морского перехода до Пелопоннеса молча стоял на палубе. Они, кстати, едва не угодили в плен к союзнику Октавиана, спартанскому тирану Евриклу, который сумел захватить два флагманских корабля египетской царицы. И только в порту он словно очнулся и поддался уговорам служанок встретиться с женой. Он послал гонцов с приказом командующему сухопутными войсками отвести войска в Азию. Но было уже поздно. Легионы, целую неделю ждавшие своего полководца, поддались на уговоры противника и перешли на его сторону. Узнав об этом, Антоний выехал в Киренаику, где стояли четыре его легиона, но там уже стало известно о событиях под Акцием, и его не впустили даже в лагерь. Несчастный хотел было покончить жизнь самоубийством, однако передумал и отправился в Александрию.
Тем временем Клеопатра прибыла в свою столицу под триумфальную музыку. Она объявила о победе и этим обманом выиграла время. Она была полна решимости исправить положение и стала активно вести подготовку к продолжению борьбы с Октавианом. Помимо новых налогов и открытого грабежа частных лиц, она запустила руки и в «святая святых» – сокровищницы храмов. Ей нужны были деньги, чтобы щедротами и посулами склонить на свою сторону союзников, еще не предавших Антония. Но, как и всякая женщина, всерьез думала не о войне, а больше – о спасении семьи. Царица хотела сбежать либо в Испанию, где еще были области, не покоренные римлянами, либо в Индию, и для этих целей снарядила флот на Красном море.
Приехавший в столицу Египта Антоний впал в полное равнодушие и удалился на дамбу у Фаросского маяка. Он затеял здесь строительство башни, где хотел поселиться и жить в полном уединении. Ему никого не хотелось видеть, и в первую очередь предавшую его жену. Но вскоре жизнь отшельника ему наскучила, и он вернулся во дворец, где вновь пошли увеселения и пиры, один роскошнее другого. Несмотря на несчастья и горестные вести о том, что бывшие союзники предают их один за другим (даже царь Ирод, бывший в свое время любовником Клеопатры, переметнулся), а снаряженный для бегства в Индию флот на Красном море сожгли арабы.
Здесь позволительно сделать отступление. Тема пира во время чумы общеизвестна, и, понятно, что обреченные люди хотят вкусить напоследок от щедрот жизни. Но и в повседневной обычной жизни мы можем видеть, как, к примеру, сосед, добропорядочный гражданин и милый собеседник, вдруг начинает пьянствовать, ходит небрежно и грязно одетый, постоянно со всеми вступает в конфликты, начинает терроризировать жену, бить детей и т. д. Словом, становится, по мнению окружающих, просто скотом и алкоголиком. От него, как правило, отрекается семья, а он, пребывая в постоянной эйфории, считает себя особенным и счастливым. Проходит немного времени, и мы узнаем, что его счастье продолжается на небесах. К чему это я? Видимо, у каждого есть свое, индивидуальное предчувствие небытия, и когда человек оказывается призванным для иной жизни, личное и общественное теряет для него всякую цену. Так и в случае с нашими персонажами. Для них все уже было предопределено судьбой, и они старались прожигать оставшийся кусок жизни как можно ярче и самозабвенней. И не случайно Антоний организовал так называемый клуб обреченных, где проповедь презрения к жизни сочеталась с немыслимым развратом.
Но вернемся к нашему герою. Мы оставили его возле мыса Акций, где он праздновал победу. Теперь Октавиан становился единственным повелителем великого Рима, и ему предстояло создать властную пирамиду таким образом, чтобы остаться у власти как можно дольше (получилось – на всю оставшуюся жизнь), не оскорбив при этом обычаев и демократических традиций, требовавших ежегодного обновления верховной власти. Но об этом в следующей главе. После победы вновь пришлось вкусить горечь проблем с обычной нехваткой денег и земли для ветеранов своей непомерно разросшейся армии. Размещенные по гарнизонам части, не получившие обещанных наград и жалования, стали бунтовать, и пришлось правителю платить из своего кармана и занимать у друзей и родственников в надежде, что после захвата Египта все вернется сторицей. Земля теперь, во избежание народных волнений, раздавалась ветеранам без конфискаций крестьянских хозяйств и усадеб, как это было после победы над республиканцами.
Тревожно было и в столице. Оставленный здесь на хозяйстве Меценат раскрыл заговор, во главе которого стоял Марк Лепид, сын отрешенного от власти триумвира и великого понтифика. Его привезли в Акций, где, несмотря на уговоры и мольбы несчастного отца, Лепиду-младшему приказали уйти из жизни, а его жена покончила с собой весьма экзотическим способом – проглотила угли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
