— Хорошо, — одобрил Лев Олегович. — А когда вы решили посетить офис отдела контроля?
Молчание. Затуманенные, как у пьяницы, глаза. Как это работает? Она правда не помнит или ей каким-то образом запретили говорить?.. А какая, в сущности, разница — даже если память сохранилась, до неё не добраться. Или способы есть?
— Пожалуйста, перечислите ещё раз всё, что вы делали за последние два месяца… по чужому указанию, — попросил Мишка, отчаянно надеясь, что она сможет озвучить что-то внятное. Вчера ведь смогла…
— Сначала выписала себе пропуск на двенадцатый этаж, — почти спокойно отозвалась Тришина. — Мы можем выдавать гостевые пропуски. Я сделала так, как будто в системе его не было… Не помню, как…
— Неважно, — поспешно сказал Мишка. Глаза собеседницы снова начинали опасно стекленеть. — Что кроме этого?
— Я ходила в отдел исследований, — Вера судорожно вздохнула. — У них всегда такой беспорядок… Мне нужно было искать некоторые бумаги, читать их. Иногда залезать в компьютеры… Если кто-нибудь их оставлял без присмотра… Один раз были эти пробы. И ещё совещания… Я должна была слушать совещания, особенно когда собиралось начальство…
— И потом кому-то пересказывать услышанное? — не удержался Мишка.
— Наверное… — Тришина встряхнула головой и закусила губу. — Вот… Ещё я вывела через технический этаж одного человека. Это было сложно, потому что он не знал, что должен идти со мной… Потом забрала амулет. И карточку у домового, он даже не заметил… Я должна была кому-то её отдать.
— Не зацикливайтесь на этом, — вставил Донских.
— Да, я стараюсь, — жалобно отозвалась Вера. — Вчера… вчера мне нужно было к Верховскому. Не знаю, зачем. Наверное, я вспомнила бы на месте…
Вот как. Подстраховались. Как, однако, просто и красиво: девушка-минус, которую никто не замечает, но которая видит всех, кто входит и выходит из Управы, обладает доступом к внутренним пропускным системам и может беспрепятственно ходить по этажам, не привлекая к себе внимания… Старов взглянул в несчастное личико Тришиной. Каково оно — жить и знать, что мысли в голове не совсем твои? Это же чудовищно; это должно быть запрещено…
— Ну, что скажешь? — осведомился Донских, когда они вновь оказались в его кабинете.
Мишка вздохнул. Посвящать психиатра в свои догадки пока рано. Да и помогли бы они?
— Чем-то похоже на гипноз, — осторожно сказал Старов. — Но ведь это всё чары?
— Не всё, — огорошил его Лев Олегович. — Это, с позволения сказать, заклятие активизируется не всякий раз. Иногда, когда я прошу девушку припомнить что-то запретное, оно бездействует. Иногда реагирует, начинает сжиматься. Можно только гадать, что при этом чувствует пациентка, но исход в обоих случаях один. Ты только что его наблюдал.
— Вы можете снять эту штуку? — безнадёжно спросил Мишка.
— Конечно, нет, — Донских тяжело вздохнул. — Иной раз обычное-то проклятие не снимешь, а это… Оно уходит в плоть и кровь. Очень жестоко.
Он нервно забарабанил пальцами по столу. Повидавшему всякое психиатру по-настоящему жаль было тихую пациентку. Собери он хоть целый консилиум, толку не будет… И от валяющегося в багажнике исследования Чернова-старшего, пожалуй, тоже. Оглавление пестрело заумной теорией, стыдливо умалчивая о любой практике. Написала ли Свешникова что-нибудь на эту тему? Освоила ли сама? Передала ли единственному ученику?
Шагая между жухнущими на солнце газонами, Мишка прижал к уху телефон и выслушал про выключенный аппарат абонента. Молчали пёстрые мессенджеры; даже попытка позвать приятеля через связывавшие их всех личные сигнальные чары почему-то кончилась ничем. Мишка остался один на один с тайнами, огороженными, как колючей проволокой, грифами секретности и буквой закона. Интересно, в какой момент он вляпается в статью за осознанное сокрытие, если вдруг что-нибудь раскопает?
Верховского в логове не было. Распрощавшись с надеждой пройти по лёгкому пути, Мишка вытащил из сейфа папку с заметками и разложил перед собой листы, сто раз перечитанные до последней буковки. Ни единого слова о ментальной магии. Ну и куда копать?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Смехотворно, — вдруг фыркнул Костик, брезгливо отшвырнув толстенькую управскую газетку. — Сколько заплатили этим клоунам?
— Каким клоунам? — заинтересовался Андрей, высовываясь из-за цветочного горшка. Мишка на всякий случай сгрёб бумаги и отложил подальше от края стола.
— Тем, что вчера устроили тут детский утренник, — выплюнул Чернов. — Теперь до сентября насмотримся этого дерьма. Нет, серьёзно, мне интересно, кто им заплатил? Обарин правда такой идиот или конкуренты постарались?
— Может, они сами собрались! — расстроенно возразил Бармин, подбирая газету.
— Сами! — презрительно процедил Костик. — Покажите мне придурка, который по доброй воле пойдёт бесплатно митинговать под окнами Управы! И всё та же чушь: свобода, равенство… Как это про братство ещё забыли!
— Что плохого в свободе и равенстве? — не удержался Мишка.
Костик раздражённо хмыкнул и скрестил на груди руки. В его взоре читалось превосходство.
— Начнём с того, что равенство невозможно в принципе, — изрёк Чернов, снисходительно глядя на Мишку. — Вот ты сам и, например, ведьма какая-нибудь — разве вы равны? Да в удостоверении же написано, что нет!
«Ведьма какая-нибудь»… Это он просто так ляпнул или с намёком? Старов набычился, собираясь с мыслями для ответа, но Костика уже несло дальше.
— Свободу же вообще нельзя давать кому попало, — вещал он, гневно сверкая очами. — Ты только представь, что натворит какой-нибудь идиот, по недоразумению родившийся с даром, предоставь ты его самому себе? О нет, свобода — удел избранных.
— И ты, конечно, избранный, — буркнул Мишка.
— Ну, знаешь ли, если мы перешли на личности… — Чернов изобразил витиеватый жест. — Я в достаточной мере осознаю свою ответственность перед сообществом, даже если забыть о наших служебных клятвах. А вот, скажем, тот же ваш паразит? Отличный кандидат в свободные граждане, а?
Мишка промолчал. Чернов победно улыбнулся; у него впервые за последние дни прорезалось что-то похожее на хорошее настроение.
— Опять же, характер, воспитание и личные качества нельзя просто так списать в утиль, — назидательно заявил он. — Не равнять же с собой всякую шантрапу без роду-племени…
— Прекрати, — резковато сказал Мишка. Может, Костик и был в чём-то прав, но слушать его было как-то мерзко.
— Ты спросил — я ответил, — обиженно отозвался Чернов. — В общем, здравомыслящие люди не пойдут всерьёз выступать за подобную ерунду. Обарина, скорее всего, кто-то подставил, хотя кому он сдался?
— Вот и нет, — подал голос Андрей, внимательно изучая газету. — Вообще-то лозунги — это из его предвыборной программы.
— Да? — Костик надменно скривился. — Ну, уже давно никто не сомневается, что он круглый дурак. В Совете его держат ради лишнего голоса в пользу Митрофанова.
Андрей укоризненно промолчал. Он вообще трепетно относился к любой критике; Мишка всегда старался не спорить с ним слишком открыто, даже когда привыкший видеть во всём только хорошее Бармин выдвигал совсем уж нелепые теории. Но ведь и фантазёр Андрей подчас оказывается прав: разве не он приволок сюда эту древнюю историю про кудесника и болтовню с полудницами?.. Встревоженный неожиданной догадкой, Старов поспешно клацнул мышкой, разворачивая на экран базу досье московских одарённых. Невольно поёжился: в нужном файле стояла дата смерти — пятнадцатое июня, совсем недавно. Недолго прожил Фёдор Иванович без своей Алечки…
Фотография при досье неплохо соотносилась с тем, что запомнил Мишка. Короткая, ничем не примечательная биография; спектр, смещённый в сторону тёплых тонов. Старов развернул на весь экран диаграмму потенциалов и вгляделся в отложенные по осям замеры. Очерченная ими фигура, сплюснутая с боков, вытянулась вдоль линии витальности, причём в обе стороны сразу. В плюс — понятно, такое встречается сплошь и рядом, а вот в минус… Если не брать паразитов, у которых значения в эту сторону прямо-таки зашкаливают, более-менее значительные отклонения от нуля Мишка прежде встречал у надзоровских спецов по нежити — тех, что способны долго работать на полигонах, не получая значительного вреда здоровью. Но чтобы одновременно в оба направления? Может эта аномалия что-то значить? Что было бы, разрастись диаграмма вдоль осей на пару-тройку делений?
