Я вильнула хвостом, окатив её водой, и велела мальчикам заносить себя на борт.
Прошла неделя на волнах. Дурья Башка каждое утро блевал у борта, точно рыбак, разбрасывающий приманки для китов. Я не видела вокруг ничего необычного: океан такой же синий – что ему день, что прилив, – и если бы я любила эту большую солёную лужу в достаточной степени, чтобы описать, с удовольствием путешествовала бы вплавь, смекаешь?
Магги же творила с кораблём такое, что просто держись. Мои мальчики не какие-то бездельники, а отличные матросы – я с выгодой для себя купила их у моряков-аджанабцев, когда те обнищали так, что и щепки не могли себе позволить. Но она и слышать ничего не хотела, знай носилась вверх-вниз, как дервиш. Сложно поверить, что один человек может управлять кораблём такого размера, но Магадин это делала, я не вру.
Вот почему Дурья Башка увидел чудовище первым, когда выбрасывал за борт свою «приманку» на рассвете двенадцатого дня. Он примчался к моей лохани, что-то бессвязно бормоча, словно ребёнок, обнаруживший свои большие пальцы, и со скрипом потащил старую посудину через всю палубу, разливая повсюду солёную водицу, чтобы я могла поглядеть через фальшборт и с ужасом увидеть, как над водой вздымается панцирь – такой огромный, что я поначалу решила, что впереди земля.
Его трудно было окинуть взглядом, этот панцирь всплывающей черепахи цвета самого моря, – он казался не то волной, не то рифом, но слишком громадным, чтобы быть живым. Дурья Башка расплакался, лепеча, что нас вот-вот сожрут, но я не видела, где у твари голова. Перед нами был просто панцирь, который подымался и подымался; вода стекала по его гладким блестящим чешуйкам синего, чёрного и зелёного цвета, из которых складывался повторяющийся узор, похожий на головоломку. Волна, поднятая всплывающим чудищем, понеслась в нашу сторону, и корабль завертелся, пойманный буйным водоворотом.
– Левиафан… – прошептал Колышка и начал бормотать молитву, думая, что я не слышу, – мальчики знают, что мне не нравятся их трижды проклятые Звёзды.
Магадин закричала нам, прыгая от паруса к парусу и пытаясь удержать корабль:
– Это Эхиней! Вы что, книг не читали? Мы ещё и половины его туши не видели! Он может нас проглотить и не почувствует, как мачта уколет глотку. Хватай снасти, Колышка, или мы станем пищей монстра!
Мальчики обрадовались возможности что-то сделать и понеслись со всех ног к заполоскавшему кливеру. Я просто смотрела, застыв будто кусок тюленьего мяса. Тварь всё ещё подымалась, так высоко, что отбрасывала на нас тень. Я задрожала от внезапного холода, на моих руках появились зелёные и синие пупырышки. Вскоре море исчезло, осталась лишь уродливая чёрная громадина, которая росла и росла, точно мёртвое солнце. Я выискивала голову, как рыба, шныряющая в коралловых зарослях в поисках еды, хоть мельчайшую щель в гигантском панцире.
Колышка закричал – я ни разу не слышала, чтобы мой мальчик кричал, защищаю его от всех напастей, – и это был жуткий пронзительный вопль, будто скрежет железа по железу. Внезапно волны расступились над головой кита с бесконечной пастью. Она растягивалась, как в улыбке, всё длилась и длилась, пока не стало казаться, что голова чудища расколется пополам; в ней болезненно мерцал занавес из длинных желто-белых пластин китового уса. Глаз его был цвета старого трупа. Повеяло вонью, будто от тухлого мяса и сгнившей капусты. Как только оно показалось над поверхностью солёной воды, Дурья Башка отвязал один из гарпунов с толстыми рукоятями, что были принайтовлены к бортам судна, и швырнул его со всей немалой силой в пасть Эхинея.
Гарпун отскочил, как носовой платок, брошенный на железную дверь.
Магадин тяжело вздохнула, словно этого и ждала. Её маленький кораблик проигрывал битву с ветром, его несло всё ближе к чёрному пятну чудовища. Её лицо, такое красивое, несмотря ни на что, скривилось, и, хотя чешуйчатые руки по-прежнему крепко держали штурвал, я видела её отчаяние.
Эхиней ничего не видел. Он только начал открывать свой непомерно огромный рот. Серая вода затекала в него, и звук падающей волны создавал ужасный шум, будто рушились дворцы. Темнота глотки ширилась, затягивая нас. Как ни старалась Магги повернуть штурвал, чтобы изменить курс, как ни блистали мои мальчики, управляя парусами, мы двигались по дуге, приближаясь к хлюпающему желудку морского чудовища.
– Колышка, милый! – закричала я. – Твоя хозяйка глупа, как стадо коров. Принеси мне гарпуны!
Как всегда послушный, мой Колышка схватил охапку копий и сунул в мою лохань.
– Клянусь, если бы мои титьки не были приделаны к телу, я бы их ещё десять лет назад пропила в каком-нибудь баре, – я лукаво улыбнулась, глядя в его татуированное лицо. – Я когда-нибудь показывала тебе свою железу, лапусик? Обычно не подсовываю её кому попало, но раз мы оказались здесь…
Я подняла одну из своих тяжелых грудей и провела острым концом гарпуна под ней. Кожа разошлась, и мне на живот закапала зелёная слизь. В отличие от кретинок-русалок, магиры – не беззащитные куклы, у нас в груди есть мешочки с ядом, как у кальмаров с чернилами. Я сунула руки в пузырящуюся слизь, приказала мальчикам и девочке-монстру сделать то же самое. Вчетвером мы быстро смазали ею наконечники гарпунов и нагрузили отравленным оружием Дурью Башку. Он побежал на нос корабля, белый от дурноты, и бросил первое копьё прямо в челюсть Эхинею.
Оно исчезло, бесполезное как моряк-калека.
Вторая попытка – и снаряд опять канул во тьму: чудовище будто не замечало, что проглотило яд магиры в количестве, которого хватило бы на лошадиный табун.
Колышка рухнул на палубу и начал плакать.
Но Маг… Ох, Магадин, лучшая из капитанш! Она схватила связку гарпунов и поцеловала меня прямо в лоб.
– Убедись, что мой корабль вернётся домой, – сказала она и подмигнула. – Он заслуживает гавани, что бы ни случилось с его командой.
– Постой! Если кому-то надо прыгнуть за борт, это должна быть дама с хвостом, разве нет?
Вы понимаете, мне не слишком хотелось прыгать в пустоту. Но я решила, что стоит хотя бы предложить.
Магадин рассмеялась, её волчий хвост стукнул по фальшборту.
– Разумеется! – закричала она и прыгнула в воду. В мутной воде сверкнули ярко-зелёные лягушачьи лапы. Её затащило в пасть чудища быстрей, чем кусок подтаявшего масла падает с ножа. Пройдя преграду китового уса, она развернулась, оседлала волну и метнула копья прямо в нёбо твари.
Эхиней гневно зарычал; вопль пронзил мои уши, как ржавые ножи, царапающие барабан. Он затрясся и накренился, его панцирь раздулся, будто переполненный мочевой пузырь, и внезапно отвратительную тварь стошнило – она блеванула прямо на корабль золотыми монетами, которые пробивали дерево не хуже картечи. Чудище всё рвало и рвало, оно обдавало океан фонтанами золота. Я видела, как над водой мелькнул мокрый хвост Магадин – раз, другой, – а потом она исчезла во тьме.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
