Сердце во мне ёкнуло. Рассказы об упырях, о вампирах пришли мне на ум. „Неужели я во власти подобного существа?..”»
(Т, ПСС и П, Сочинения, т. 9, с. 383–384).
В основном тексте Тургенев убрал еще несколько публицистических, злободневных намеков. Так, исключены строки о том, ‘ что время Цезаря «только теперь наступает», и вместо упоминания о томе «сочинений г-на Вс. Крестовского» сказано: «том сочинений одного из новейших Ювеналов» (с. 215).
Получив от Тургенева список поправок, которые нужно было внести в наборную рукопись «Призраков», П. В. Анненков в ответном письме от 1 (13) января 1864 г. посоветовал автору сделать еще одну поправку в тексте: «…я прошу позволенья к Вашим поправкам присовокупить одну мою, — писал он, — именно уничтожить то место, где Эллис указывает на дорогу, по которой гуляют треугольные люди. Меня постоянно спрашивали — что это значит, а так как я решительно не мог отвечать на вопросы, то и прошу об исключении места. Вы лучше моего знаете, что фантастическое никак не должно быть бессмысленным, впрочем — власть Ваша!..»[230]Тургенев с замечанием П. В. Анненкова согласился (см. с. 207).
«Призраки» были опубликованы в конце марта 1864 г. в сдвоенном (1 и 2) номере журнала братьев Достоевских «Эпоха», который был разрешен 27 января ст. ст. взамен закрытого «Времени» (см.: Нечаева В. С. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских «Эпоха». 1864–1865. М., 1975, с. 12). Первой публикации «Призраков» предпослано было небольшое вступление: «Вместо предисловия. Всякое настоящее произведение искусства должно говорить само за себя, стоять на своих ногах — а потому не нуждается в предварительных объяснениях и толкованиях. Не имея убеждения, что „Призраки” принадлежат к подобного рода произведениям, я решаюсь просить читателя, который, быть может, в праве ожидать от меня что-нибудь посерьезнее, не искать в предлагаемой фантазии никакой аллегории или скрытого значенья, а просто видеть в ней ряд картин, связанных между собою довольно поверхностно» (Эпоха, 1864, №№ 1 и 2, с. 1). В дальнейшем текст «Призраков» перепечатывался без каких-либо существенных исправлений. «Вместо предисловия» в собраниях сочинений Тургенева не воспроизводилось.
Исследователи неоднократно отмечали, что многие главы «Призраков», несмотря на их фантастический колорит, написаны либо по личным впечатлениям Тургенева (описание Лаго-Маджоре, Понтийских болот, острова Уайта, окрестностей Рима), либо являются переработкой семейных преданий (глава о Степане Разине). «Призраки» отличаются точностью пейзажных зарисовок различных мест Европы, сделанных как бы с натуры, но особенная достоверность соблюдена Тургеневым при описании усадьбы героя, воспроизводящем Спасское-Лутовиново (пруд, плотина, усаженная ракитами дорога, березовая рощица). Оценки империи Наполеона III и самодержавного Петербурга также очень близки к суждениям самого Тургенева и зачастую являются почти дословными цитатами из его писем[231].
«Призраки» Тургенева имели не только реальные, но и литературные источники. Избрав сюжетным стержнем своей «фантазии» полеты героя с таинственным существом, писатель воспользовался давней литературной традицией. В ряду непосредственных предшественников Тургенева по разработке этого мотива в русской литературе А. С. Орлов называл В. Ф. Одоевского — автора «Сильфиды» (1837) и Гоголя — автора «Страшной мести» и «Вия»[232]. К названным произведениям можно было бы прибавить еще «Странника» (1832) А. Ф. Вельтмана, «Тарантас» (1845) В. А. Соллогуба (заключительная глава), «Сон» (1844) Шевченко[233]. В работах последних лет о Тургеневе отмечены параллели между «Призраками» и «Фаустом» Гёте, книгой Марка Аврелия «Наедине с собой» и др.[234]
Немецкая критика 1860-х годов настаивала на общности мотивов «фантазии» Тургенева и «таинственных рассказов» Э. По («Tales of mystery»), вышедших в 1852 г.[235]
Современный немецкий исследователь высказывает также предположение, что какие-то черты образа Эллис могли быть почерпнуты Тургеневым из сказаний баденской земли[236].
«Призраки» Тургенева насыщены не только широкими литературными ассоциациями: философско-историческая основа этой «фантазии» также опирается на давнюю традицию, истоки которой можно обнаружить в проникнутых пессимизмом поучениях Экклезиаста[237]. Марк Аврелий, Светоний, Паскаль, Шопенгауэр — вот мыслители, в философских системах которых исследователи находят точки соприкосновения с теми или иными мотивами «Призраков»[238]. Следует, однако, отметить, что в период работы над «Призраками» Тургенев испытывал повышенный интерес именно к Шопенгауэру, находя в его книгах подтверждение своим собственным представлениям об исторической перспективе развития Запада и России. Полемизируя с Герценом, Тургенев писал ему 23 октября (4 ноября) 1862 г.: «Тот самум, о котором ты говоришь, дует не на один Запад — он разливается и у нас <…> Россия — не Венера Милосская в черном теле и в узах; это — такая же девица, как и старшие ее сестры <…> Шопенгауэра, брат, надо читать поприлежнее, Шопенгауэра».
Следы чтения Шопенгауэра обнаруживаются и в рукописных материалах к «Призракам». Так, среди заметок, сделанных Тургеневым в октябре 1861 г. на автографе первой редакции «фантазии» имеется запись: «Вид земли (Шопенгауэр)»[239].
Вид земли с птичьего полета изображен в XXIII главе (см. выше, с. 216), и это описание навеяно следующими строками книги Шопенгауэра «Мир как воля и представление»: «В беспредельном пространстве бесчисленные светящиеся шары; вкруг каждого из них вращаются около дюжины меньших, освещенных; горячие из-внутри, они покрыты оцепенелой холодной корой, на которой налет плесени породил живые и познающие существа, — вот эмпирическая истина, реальное, мир»[240].
Пессимистическая философия «Призраков» не ограничивала, однако, страстных стремлений человеческой личности к счастью и не лишала ее способности наслаждаться прекрасным, о чем свидетельствуют, например, такие картины, как описание острова Isola Bella в главе XIV. Герой «Призраков» выражает также активное неприятие конкретных форм социальной жизни Европы и России[241].
Критика буржуазных нравов и социально-политических учреждений Западной Европы имела в русской литературе давнюю традицию: она сказалась уже в творчестве русских просветителей XVIII в. В XIX в. эта традиция была продолжена в критических статьях Белинского, в цикле Герцена «Концы и начала» (1862–1863), в «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) Достоевского, в статье Салтыкова-Щедрина «Драматурги-паразиты во Франции» (1863).
Герцен, критикуя буржуазную цивилизацию и отказывая ей в перспективе исторического прогресса, выражал уверенность, что Россия избежит пройденного Европой буржуазного, пути развития и выработает свои собственные формы социального устройства (Герцен, т. 15, с. 159, 198). Достоевский, исходя из иных идейных предпосылок, чем Герцен, пришел тем не менее в «Зимних заметках» к заключению, близкому к выводам автора «Концов и начал» (см.: Достоевский, т. 5, с. 360). Чернышевский связывал будущее прогрессивное развитие как Европы, так и России с активностью народных масс (Чернышевский, т. 7, с. 618).
Обнаружив в «Призраках» неприятие буржуазной цивилизации, их автор с не меньшей резкостью отрицал и дворянско-бюрократический Петербург. Заявив об общности исторического пути развития Европы и России, Тургенев в то же время не дал ответа на вопрос, каким именно будет этот путь.
Еще в процессе работы над «Призраками» Тургенев неоднократно высказывал сомнение в их актуальности. Писатель назвал свое новое произведение «фантазией» и опасался, что читатели сочтут ее «несколько детской», не имеющей «человеческого смысла», «очепушившейся».
Первым читателем «Призраков» был П. В. Анненков. «Не фантазией следовало бы назвать Вашу статью, а элегией, — писал он Тургеневу 25 сентября ст. ст. 1863 г. — Нет никакого сомнения, что в теперешнее время никто не даст себе труда уразуметь этого автобиографического очерка. Вряд ли даже найдет признание достодолжное и поэтическая его сторона…» (отрывок: Достоевский и Т, с. 73, автограф: ИРЛИ, ф. 7, № 8). Считая, что «фантазия» Тургенева «покажется всем странностью», Анненков тем не менее предсказал ей успех, потому что «странность эта привязывается к громкому и почетному имени» (там же).
В ответном письме Тургенев отдал должное проницательности П. В. Анненкова, распознавшего автобиографическую основу «Призраков». «Я даже дрогнул, прочтя слово: „автобиография”, и невольно подумал, что когда у доброго легавого пса нос чуток, то ни один тетерев от него не укроется, в какую бы он ни забился чащу», — писал Тургенев Анненкову 28 сентября (10 октября) 1863 г.
