особое внимание на молодежь, но оставив без внимания волнующие ее острые социальные и политические проблемы. Ей подбрасывают подкрашенный в актуальные тона гнилой идеологический товар во многих местах — и в павильоне христианской религии, и в павильоне иудаизма, и в павильоне скаутизма, но, прежде всего, конечно, в молодежном павильоне.
Прямо у входа вам подсказывают: мы, дескать, здесь берем быка за рога. Глядите: вот гигантское фото улыбающегося молодого человека, рядом страшный пейзаж выжженной атомной бомбой Хиросимы, над этим знаменитая формула Эйнштейна. И дальше надписи:
— Каждый второй человек в мире — в возрасте от 15 до 30 лет.
— Взрослые (!) правят миром. Но их власть оспаривается. Молодежь — в оппозиции. И в парламенте мира взрослые уже в меньшинстве.
Итак, цель указана: пусть молодежь вообще бунтует против взрослых вообще! С нею заигрывают, ее гладят по головке.
— Молодежь страстна, — возвещает очередной плакат. — Она часто восстает...
И рядом фотография участников... контрреволюционной авантюры 1956 года в Венгрии. Тут же груда пистолетов, финских ножей, отмычек, рогаток — оружие американских молодых хулиганов и бандитов и их лозунг: «Сдохни!»
Молодежи свойственно бунтарство, — снова и снова назойливо повторяют организаторы этого павильона. Что к, пусть она бунтует, пока не повзрослеет. А потом? Вот что предлагается, как выход: огромный плакат с цитатой из речи президента Кеннеди: «Объединяйтесь! Нет такого, чего мы не могли бы не достигнуть». Объединяйтесь? Вокруг кого и ради чего? Авторы не договаривают своей мысли до конца. Молодо-зелено, — пусть пока молодежь порезвится, побьет стекла, пусть даже постреляет, — пройдет время, ее охомутают...
Такова широко распространенная на этой выставке мимикрия — стремление подстроиться под настроение зрителей, чтобы потом исподволь, изнутри изменить его в том направлении, какое выгодно тем, кто маскируется. В этом, если хотите, знамение времени: прошли те времена, когда его препохабие капитал, выдвинув вперед свое туго набитое брюхо с золотой цепочкой, откровенно хвастался своими порядками, как это было, например, в Брюсселе, где бельгийские колонизаторы рекламировали порядки, заведенные ими в Конго.
Нынче все сделано гораздо тоньше. Глянет иной неискушенный зритель и умилится: смотрите, какой либерализм, — самые горячие социальные темы затронули! Но под этой внешней оболочкой — старый идеологический товар. Нет, не такая уж это простая вещь — международные выставки. Это не только и, вернее, не столько всесветный смотр достижений человечества, сколько острая идеологическая битва.
Наш советский павильон всей своей сутью, всем содержанием своим участвует в этой битве. На хитрые ходы защитников старого мира он отвечает тысячами своих экспонатов: вот каким стал Советский Союз, эта подлинная Земля Людей, страна прогресса.
Глядите и учитесь!
Октябрь 1967 года
МЕРТВАЯ РУКА
Итак, снова Англия. Глухой, холодный, мокрый вечер. Мертвенно-белые лучи от фар нашего автобуса с трудом пробивают тугую пелену свирепого зимнего дождя. За нею скорее угадываются, чем видятся призрачные горы громадных столетних терриконов. Как солдаты на плацу, выстроились в бесконечную шеренгу утомительно похожие друг на друга темные островерхие, в одно-два слепых окошка, домики неведомых шахтерских поселков — один в один. Все словно вымерло.
Наш водитель, спокойный, даже немного флегматичный лондонец, на сей раз немного встревожен — ему никак не удается разыскать шахту, куда мы держим путь. Между прочим, у шахты совершенно неожиданное для русского уха название — Кум. Конечно, на древнем валлийском языке это слово имеет совсем иной смысл, нежели на русском. Но наша гидесса Нина Васильевна Мак-Кларедж, уверяющая всех, что она прямой потомок княжны Таракановой, не сильна в валлийском, и на вопрос, что это значит, лишь пожимает плечами. Мы умолкаем.
Мы — это советские обитатели британского двухосного ноева ковчега, уже целую неделю путешествующие по залитым водой извилистым и узким дорогам Южного Уэльса. Люди подобрались очень разные, но, как говорится, компанейские, — научные работники, журналисты, композитор, искусствовед, агроном и даже одна совсем молоденькая учительница из белорусской деревни, впервые выехавшая в столь дальнюю туристскую поездку; она и в Москве-то по пути в Англию оказалась в первый раз, и на самолете летела в первый раз в жизни. Чудесная это пора, когда все на свете совершаешь впервые...
Надсадно рычит мотор, жалобно позванивают под ударами шквального ветра стекла. Все песни перепеты, все истории рассказаны. Теперь уже каждый пассажир знает, например, что Нина Васильевна брала уроки танца у самой Кшесинской, приятельницы его величества Николая Второго, и сама была балериной, пока не вышла замуж за английского искусствоведа, а теперь вот работает гидом. Ну что ж, помолчим, пока наш водитель разыщет шахту с забавным названием Кум. А тем временем, откинувшись на спинку кресла, я перебираю в памяти, как цветные камешки, пестрые впечатления этих дней…
Лондон, залитый таким неожиданным для зимней поры солнцем. Его новые, американизированные кварталы с небоскребами, столь неожиданно врывающимися в чинный городской пейзаж викторианской эпохи. Сумасшедшая улочка модников Карнэби-стрит — в витринах кителя с накладными карманами из золотой парчи, бархатные кепки и дамские лакированные ботфорты. Старые знакомые: столетние вороны в крепости Тауэр, официально зачисленные на пожизненное довольствие лондонским Сити. Смена караула у Букингэмского дворца под веселый мотив Моцарта: «Мальчик резвый, веселый, кудрявый, — не пора ли мужчиною стать». Удивительный рынок старинных вещей и безделушек, заполненный волосатыми оборванными хиппи — они здесь поют, играют, подторговывают самодельными игрушками, а некий верзила, подняв в левой руке красную книжку, басит на весь базар: «А ну, кому идеи Мао Цзэ-дуна, пять пенсов за штуку...»
Все это — туристская экзотика. Она, как пыль, оседает в памяти. Куда ярче, интереснее встречи, беседы со старыми и новыми знакомыми — английскими журналистами, парламентариями, общественными деятелями. Ну, хотя бы вот этот разговор — с ветераном английской журналистики Филиппом Прайсом, которого беспокойная судьба занесла еще в 1915 году в Россию — он брал интервью у великого князя Николая Николаевича, у Гучкова, у Милюкова; потом была Февральская революция, и Прайс интервьюировал Керенского; потом грянул Октябрь, и он, как аккуратный корреспондент «Манчестер гардиан», давал отчет о заседании II съезда Советов, где выступал Ленин; встречался с Лениным, писал о Ленине; потом началась гражданская война, и Прайс опять и опять писал в свою газету обо всем, что видел... Обязательно надо будет подробно рассказать об этой встрече!..
После Лондона был поезд, который вез нас на крайний юго-запад страны, — этакий тихоходный, старомодный британский поезд. И опять неожиданное знакомство: молодая негритянская чета из Нигерии — он рабочий, она продавщица, по вечерам оба учатся. Он хочет стать кинорепортером, она счетоводом. Кончат учиться — вернутся в
