— Джалахар!
Ей не хотелось ничего спрашивать у него, но и сдерживать себя не могла.
— Я слышал, что он крепко держится за свою жизнь.
— Он жив!
— Да, но…
— Что? — Элиза обернулась на стуле, взглянув на Джалахара с тревогой и болью.
— Говорят, его одолевает лихорадка. Ты знаешь, здесь ею болеют часто… воинов убивают не раны, а лихорадка.
Элиза опустила глаза, наполнившиеся слезами.
— Он сильный воин, — сказал Джалахар. — За ним присматривает лучший из лекарей английского короля.
— Он наверняка убьет его, если этого не сделает лихорадка! — воскликнула Элиза.
Минуту Джалахар промолчал, а затем заметил:
— Я попрошу Саладина отправить к королю нашего лучшего лекаря, египтянина, который умеет исцелять пустынную лихорадку.
Позднее Элиза сочла бы нелепостью, что человек, отнявший ее у мужа, желает сделать все возможное, чтобы сохранить ее мужу жизнь и здоровье, но в эту минуту она думала только о Брайане, забыв, что говорит с Джалахаром и что Брайан и Джалахар — заклятые враги.
— Египтянина? — переспросила она.
— Он лучший лекарь, какого я знаю, — ответил Джалахар.
— Но примет ли его Ричард? Позволит ли осмотреть Брайана?
— Даже твой король уважает благородство Саладина. Английский король упрям, своеволен, но не глуп. Я прикажу, чтобы лекарь отправился к нему немедленно.
Слезы затуманили глаза Элизы. Она опустила голову.
— Ты… будешь приносить мне вести?
— Да, если, конечно, ты пригласишь меня приходить сюда.
— Приглашу?
Джалахар улыбнулся:
— Это твои владения, Элиза.
Она уставилась в темные глаза — такие выразительные, что они оживляли слишком утонченные черты лица араба. Его длинные гибкие пальцы перебирали ее золотые волосы. Она слегка вздрогнула, желая, чтобы у нее был жирный, грязный и безобразный тюремщик. Но он даже в свободных одеждах создавал впечатление сдержанной силы. Он умел говорить красивые слова; в самом деле, странный человек!
— Это не мои владения. Это просто… тюрьма. А ты мой тюремщик. Узники не приглашают тюремщиков к себе.
— Ты должна считать себя гостьей. Добрый хозяин не тревожит гостей без их позволения.
— Сегодня ты вошел сюда безо всякого позволения.
— Да, но обстоятельства были иными, верно? Я считал, что мое сопровождение необходимо.
Элиза взглянула в зеркало и проговорила шепотом:
— Тебе известно, что я жду тебя в любое время… если ты принесешь вести о Брайане.
— Тогда я вернусь к тебе, как только что-нибудь узнаю.
Прошла еще неделя, прежде чем Элиза вновь увидела Джалахара. Она пыталась читать, пыталась найти способ сохранить терпение, оставаться в здравом рассудке. Но так или иначе, долгие часы она беспокойно вышагивала по комнате.
Ей прислуживали две женщины-мусульманки, красиво одетые, в дорогих украшениях. Элиза сочла их одеяния слишком пышными для служанок, пока не узнала от старшей из женщин, с трудом говорившей по-французски, что они жены Джалахара. Она изумилась тому, что он отправил жен прислуживать захваченной в бою пленнице, но женщин, казалось, это не тревожило.
— По закону Аллаха, мужчине положено четыре жены, — объяснила маленькая и крепкая Сатима.
— А у Джалахара?..
— Три. Когда придет время, он возьмет тебя в жены.
— Но у меня есть муж!
— Ты вышла замуж не по закону ислама.
Мусульманки неодобрительно относились к ее поведению: ей, пленнице, следовало быть польщенной тем, что сам великий Джалахар решил взять ее в жены — ведь она могла стать просто наложницей.
Элиза впала в глубокую тоску. Джалахар не приходил, тревога за Брайана усиливалась. Элиза знала, что лихорадка убивает даже самых сильных мужчин, а Брайан страдает от нее уже слишком долго… Сколько еще у него хватит сил, чтобы бороться с неумолимой болезнью?
И если он выживет…
Она оставила его на попечение Гвинет.
Элиза упала на постель среди шелковых подушек и зарыдала. Наконец-то Гвинет заполучила Брайана, а ей самой суждено стать четвертой женой повелителя пустыни, быть навсегда запертой в этой роскошной клетке.
Так проходили бесконечные, томительные дни и ночи. Элиза вспоминала Ферс-Мэнор и день смерти Перси: он умер, пытаясь предостеречь ее, сказать о… о Гвинет. А она сама позволила этой женщине отнять у нее мужа! Если, конечно, он выживет.
Он должен выжить! Элизе было легче представлять Брайана рядом с Гвинет, чем знать, что его синие глаза закрылись навсегда, а сильное сердце перестало биться.
Она не ела два дня, и наконец Сатима заставила ее перекусить, напомнив о здоровье ребенка. Однако ребенок не мог отвлечь Элизу — биение жизни в ней было еще слишком слабым, а время родов — еще слишком далеко.
Однажды утром, когда она стояла, невидящими глазами глядя через занавеси у постели, дверь со скрипом отворилась. Элиза не придала этому значения: должно быть, Сатима или Марин принесли ей поднос с фруктами и свежим хлебом.
— Оставь поднос, — равнодушно пробормотала она.
— Нет, я посижу с тобой, пока ты ешь! Ты ведь знаешь, тебе необходимо поесть!
Голос оказался незнакомым. Элиза обернулась и увидела перед собой миниатюрную женщину, прелестную и хрупкую. Ее глаза были огромными и черными, овал лица напоминал сердечко. Она смотрела на Элизу со странной улыбкой, от которой Элиза встревожилась.
— Кто ты? — спросила Элиза.
— Сонина. Поешь! Я выбрала для тебя самые сладкие финики, а этот хлеб только что вынут из печи. Прошу тебя, поешь! — настаивала Сонина.
Элизе вовсе не хотелось есть. Она рассеянно улыбнулась Сонине и направилась к балкону. Что случилось? Почему Джалахар так давно не приходил? Неужели с Брайаном…
— Ты умрешь!
Она обернулась на этот крик, и с изумлением увидела, что хрупкая красавица стремительно бросилась к ней, занеся руку высоко в воздух. В руке сверкал кинжал, украшенный драгоценными камнями.
Элиза невольно вскрикнула, но успела уклониться от удара и развернулась, готовая к бою. Сонина вновь метнулась к ней, и Элиза перехватила ее руку, заставив выронить кинжал на пол. Сонина начала яростно отбиваться, и Элизе пришлось сжать ее запястье с удвоенной силой.
— Прекрати! — приказала она бьющейся Сонине, которая целилась ей пальцами в лицо.
— Тебе все равно придется съесть эти финики! — прошипела Сонина.
Холод прошел по спине Элизы.
— Они отравлены?
— Да! Да! И я все равно убью тебя!
— За что?
— За Джалахара! Я не позволю отнять его!
— У меня нет желания отнимать его у тебя, к тому же у Джалахара есть еще две жены!
— А, эти! — Сонина с пренебрежением скривила губы. — Две старые вороны! Он бывает только у меня! А эти двое следят за его детьми и наложницами.
