Жидкий кислород не мог выйти из бака при сверхнизкой температуре и относительно малом давлении. Но один из специалистов задал себе вопрос: что случится, если воспользоваться нагревателями? Почему бы не подогреть жидкость, чтобы кислород сам испарился через вентиляционную магистраль?
– Это самое лучшее решение проблемы? – спросил Джим Лоувелл специалиста стартовой площадки, когда в рабочем здании Мыса было созвано совещание по данному вопросу.
– Лучшее, что мы смогли придумать, – ответил тот.
– Над баком провели все необходимые испытания?
– Провели.
– Вы не обнаружили других отказов?
– Не обнаружили.
– А сливная труба не потребуется во время полета?
– Нет.
Лоувелл ненадолго задумался.
– А сколько времени потребуется на полный демонтаж бака и замену его на новый?
– Всего сорок пять часов. Но еще нам потребуется провести его испытания. Если мы пропустим стартовое окно, то полет придется отложить, по крайней мере, на месяц.
– Хорошо, – очнувшись от задумчивости, сказал Лоувелл, – если вам так удобно, то и мне тоже.
Месяц спустя, на проводимых на Мысе слушаниях Комиссии Кортрайта, Лоувелл защищал свое решение.
– Я согласился с таким вариантом и рассуждал так, – сказал он, – Если это сработает, мы взлетим вовремя. Если нет, мы, возможно, заменим бак, и запуск будет перенесен. Никто из команды предстартовых испытаний не знал о негодном термостате и не думал, что случится, если нагреватели проработают слишком долго.
Но так случилось, что в этом баке был негодный термостат с контактами на 28 вольт и нагреватели были включены на очень и очень долгое время. 27 марта, за пятнадцать дней до намеченного старта «Аполлона-13», были включены тепловые спирали во втором кислородном баке модуля номер 109. Инженеры рассчитали, что для полного испарения кислорода из бака потребуется повышенное давление в течение восьми часов. Восьми часов вполне достаточно, чтобы температура в баке возросла выше 27-градусной отметки, но специалисты понадеялись на термостат. Однако, когда этот термостат подошел к критической температуре и попытался разомкнуть цепь, оказалось, что повышенное напряжение 65 вольт приварило его контакты.
У специалистов стартовой площадки Мыса не было никакой возможности узнать, что у этого маленького компонента, призванного защищать кислородный бак, приварены контакты. Тот инженер, которому было поручено наблюдать за процессом опорожнения, видел по приборам, что контакты термостата замкнуты, как это должно быть, если температура не поднялась выше допустимой. Единственной возможностью понять, что система работает неправильно, оставался установленный в приборной панели стартовой площадки индикатор, который постоянно отслеживал температуру внутри кислородных баков. Если его стрелка поднимется выше 27 градусов, то специалист поймет, что термостат накрылся и сможет вручную отключить нагреватель.
К несчастью, стрелка индикатора приборной панели вообще не могла подняться выше 27 градусов. Учитывая малую величину вероятности того, что температура внутри бака поднимется так высоко, конструктор, проектировавший приборную панель, не видел причины задирать верхний предел индикатора выше 27 градусов. Так что дежуривший в ту ночь инженер не знал и не мог знать, что из-за приваренных контактов термостата температура в этом баке поднялась выше 500 градусов.
Нагреватель проработал большую часть вечера, а стрелка индикатора все время показывала температуру не выше 27 градусов. По завершении восьми часов, как и ожидали инженеры, причинивший эти неудобства жидкий кислород полностью испарился, а вместе с ним почти полностью испарилась тефлоновая изоляция внутренних электрических проводов бака. И теперь пустой бак был изнутри покрыт паутиной оголенных проводов, которой скоро предстояло погрузиться в самую огнеопасную жидкость на свете – в чистый кислород.
Семнадцатью днями позже в космосе, на расстоянии 200 тысяч миль, Джек Суиджерт выполнил самую обыкновенную ежедневную команду Земли: включил вентиляторы на перемешивание кислородных баков. В предыдущие два раза вентилятор работал нормально. Однако на этот раз между оголенными проводами проскочила искра, запалив остатки тефлоновой изоляции. Мгновенный рост температуры и давления разорвал самую уязвимую часть бака – его горловину. 130 кг чистого кислорода превратились в газ и сорвали внешнюю панель модуля и вызвали удар, так напугавший экипаж. Отброшенный кусок обшивки попал в главную антенну орбитального модуля, вызвав те таинственные переключения каналов, о которых офицер наземной связи докладывал тогда же, когда экипаж говорил об ударе и вибрациях.
Хотя бак номер один не был поврежден взрывом, он имел общие трубы со вторым баком, поэтому его содержимое тоже начало истекать в космическое пространство через разорванные магистрали. Что было еще хуже, сотрясение от взрыва перекрыло вентили, через которые топливо подавалось на некоторые реактивные стабилизаторы системы ориентации, в результате чего те оказались полностью неработоспособными. Поскольку корабль болтало как от самого взрыва, так и от утечки из бака номер один, автопилот стал включать стабилизаторы, пытаясь выровнять положение. Но это не помогло, так как часть стабилизаторов не функционировали. Когда Лоувелл перешел на ручное управление ориентацией, дело стало не намного лучше. Через два часа корабль «сдох» и беспомощно дрейфовал.
Все сказанное оставалось лишь теорией до тех пор, пока проведенные испытания не подтвердили инженерное чутье членов Комиссии Кортрайта. В вакуумной камере Космического Центра в Хьюстоне специалисты включили нагреватель бака именно так, как он был включен на «Аполлоне-13», и выяснили, что контакты термостата реально приварились. Затем они оставили нагреватель под напряжением на такое же время, как это было сделано на «Аполлоне-13», и обнаружили, что тефлоновая изоляция проводов, действительно, испарилась. Наконец, они включили аналогичное перемешивание содержимого бака и установили, что из-за искрения проводов образец бака лопнул возле горловины, одновременно вырвав боковую панель макета сервисного модуля.
Другой загадкой оставалось непонятное снижение траектории на обратном пути к Земле, и разобраться с ней поручили ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЮ. Как заключили операторы, «Водолей» уводила с курса не утечка из разрушенного бака или магистрали, а пар, вырывающийся из его системы охлаждения. Прежде никто не замечал, чтобы струйки пара из водяного испарителя ЛЭМа нарушали его траекторию. Это связано с тем, что обычно ЛЭМ не включали до выхода на лунную орбиту, когда он был готов отстыковаться от главного корабля и начать спуск на поверхность Луны. На таком коротком отрезке траектория модуля просто не успевала серьезно отклониться. Однако на 240 000-мильном пути домой эта, почти незаметная тяга, внесла изменения в полетный план, вытолкнув траекторию из коридора входа в атмосферу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
