Как всегда в минуту гибельной опасности сознание Шоорана раздвоилось: какая-то часть продолжала бороться, уже не ради добычи, а за саму жизнь, и в то же время появился сторонний, словно ничем не рискующий, наблюдатель. Он с любопытством следил за происходящим, успевая оценить и предугадать ситуацию. «Теперь стоит поступить так…» — не торопясь, размышляло воспарившее сознание, и оставшееся внизу тело успевало поступить именно так, а тягучего времени хватало на все, кроме страха и паники. Они придут потом, ежели ему удастся выбраться на волю.
Выждав, когда гвааранз приблизится, Шооран рванулся вперед. Пружинящий ус помог ему, Шооран удачно миновал ждущие клешни и упал прямо на притопленную спину твари. От толчка гвааранз осел на дно, это спасло ноги Шоорана от бешено работающих плавательных перьев. И вновь Шооран успел хладнокровно обдумать ситуацию, подробно объяснить самому себе, что сейчас гвааранз стащит его со спины упругими осязательными усами, и что надо делать, чтобы этого не произошло. Прежде чем обхватившие его вибриссы вновь напряглись, Шооран подтянулся к голове зверя, погрузив обе руки в нойт, нащупал бугорки ушедших под панцирь глаз и на две пяди вогнал в один из них оставшийся в левой руке гарпун. Теперь ему было за что держаться, и, выхватив нож, Шооран принялся наносить удары, стараясь поразить уцелевшие глаза и сочления вибрисс. Гвааранз заметался, клацая клешнями и растопырив острые перья. Движения его стали беспорядочными, ослабевший ус соскользнул с ноги Шоорана. Гвааранз замер.
Убедившись, что зверь мертв, Шооран с трудом оторвался от панциря, нащупал ногой потонувшие в нойте усы и потащил тело, цепляющееся клешнями за неровности дна. Через несколько шагов увидел сбоку свет, свернул туда. Выбраться наружу через узкое отверстие под потолком оказалось невозможно, зато при свете Шооран сумел зажечь один из уцелевших факелов. Спалил сидящих на стенах зоггов, осмотрел добычу. Гвааранз был велик. Вряд ли его удастся вытащить наружу целиком. Обычно охотники обрубали мешающие клешни и, ухватив за усы, буксировали остальное к выходу. На усах гвааранза нет острой кромки, за них удобно тащить. Но Шоорану всего нужнее были именно клешни — только там есть съедобная, хотя и затхлая мякоть.
Шооран отделил клешни, перевязал из веревкой, взвалил на спину, придерживая левой рукой. Попытался было перехватить той же рукой факел, чтобы правой волочить остальное, но понял, что сил не хватит. Да и бросать уцелевший гарпун тоже нельзя, мало ли кто может встретиться на обратном пути. Ну и пусть их… мясо он донесет, а панцирь, ножи перьев и остальные богатства пусть достаются шаварным тварям. Переняв факел в правую руку, Шооран двинулся к выходу.
Ай ждала его на прежнем месте. Шооран бросил чадящий огарок факела, поднял мешок с вещами, сказал хрипло:
— Если можешь — идем.
Ай пошатываясь поплелась за ним. Они пришли на тот оройхон, что Шооран высушил сегодня утром. Странно, неужели это было лишь несколько часов назад? Шоорану казалось, что прошла вечность.
Оройхон лениво умывался. Вода выступала далеко не так обильно, как бывало прежде, но все же ее хватало. Шооран влез в русло будущего ручья, смывая зеленоватый нойт с одежды, саднящих рук, лица. Вымыл добытые клешни, провозившись несколько минут расколол одну из них, извлек бледное мясо. Протянул Ай:
— Ешь.
Какие-то люди, пришедшие сюда, чтобы вымыться и набрать воды, остановились, глядя на жующих голодными глазами, но Шооран молча достал скатанный хлыст и положил на самом виду. Гарпун не менее красноречиво лежал поперек коленей, и люди отошли, ничего не сказав.
Шооран разделал оставшиеся клешни, нарезал мясо, чтобы оно обветрилось и не портилось так быстро. Потом повернулся к Ай:
— Ну как теперь дела? Получше?
— Харашо! — проскрипела уродинка. — Вкусна… Всигда такое принаси.
Вскоре они пробрались в земли Моэртала. Для этого Шоорану понадобилось поставить три оройхона, а потом бежать через родившуюся землю и прятаться в шаваре. Четыре часа он простоял в нойте, держа Ай на руках и отпихиваясь он наползающей зубастой мелочи, после чего ползти через заросли хохиура и вновь нырять в шавар. Таких обысков, что устроили пограничники, ему еще не приходилось видеть. Очевидно и здесь в свалившихся бедствиях люди начали винить илбэча. Лишь через день, отойдя от границы, они сумели затеряться в толпе земледельцев, выгнанных засухой на промысел в мокрые земли. До самого мягмара беглецы кочевали вместе с голодной толпой. О том, чтобы строить тут, Шооран и не помышлял, понимая, что Моэртал может устроить всеобщую проверку, и на этот раз бродяги будут помогать ему. Зато в первую же ночь после конца праздника, когда берег опустел, Шооран выстроил четыре оройхона. Он рискнул на такое, потому что за день до этого во время всеобщего, хотя и не больно веселого гуляния глашатаи прокричали новый закон: отныне запрещалось находиться на мокром в одиночку. Шооран благодарил предусмотрительную судьбу за то, что она подарила ему Ай. Облавы прошли как на мокром, так и на сухом, но хватали только одиночек, и пара бродяг благополучно вышла из опасной зоны.
В стране вана облав не было, но и здесь народ говорил, что стало слишком много земли, и воды на всех не хватает. Мягмар и в самом деле случился не обильным, а это значит, что в конце года снова будет засуха. Теперь Шооран и сам видел, что дело не обошлось без его помощи. Значит, действительно, господь поскупился, создавая мир, и илбэч добавляет к нему лишь землю, но не воду. Так что люди будут погибать как и прежде, но уже не от тесноты, а от голода. Что ж, пусть будет так. Но прежде он сотрет само воспоминание о далайне.
Пользуясь безлюдьем берегов в первую неделю после мягмара, Шооран совершил рейд вдоль берегов вана и скрылся в краю изгоев. Здесь уже привыкли, что сказочник появляется вскоре после мягмара, и никто не удивился его приходу.
Шооран и Ай шли по знакомым местам, по единственному во всей ойкумене куску земли, где их ждали. Выровненная, крепко утоптанная тропа проходила по вершине поребрика, справа и слева изгороди щетинились ребрами погибших рыб, но пешеходам ничто не угрожало — гладкий костяной поручень спасал руки и одежду. Поручень был поставлен Шоораном еще в те времена, когда он жил здесь. С тех пор многие оройхоны украсились удобными дорогами, и, если бы не голод последних лет, их было бы еще больше. Но сейчас голод кончился, пушистые кисти цветущей хлебной травы просовывались даже внутрь оград, а на шестилетних туйванах свежей листвы было не разглядеть из-за кумача лепестков. Наступал первый сытый месяц, и путешественники шли в гости к Тамгай. Тяжелая набухшая обувь — в руках, босые ноги отдыхают, касаясь теплого камня, а язык уже ощущает вкус наыса, которым их будут кормить, потому что первого хлеба ждать еще целую неделю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
