class="p1">Он умолк.
– Пожалуй. Но все они хотят вылечить прыщик на коже, а, по-моему, у нашей страны порок сердца, ведь правда? Во всяком случае, так думает Дирек, и он очень неосторожен, и выдержки у него нет никакой. Вот я и думаю, что нам придется уехать. Во всяком случае, надо быть к этому готовой.
Недда поднялась.
– Если он что-нибудь натворит, защитите его, дядя Джон, насколько это в ваших силах.
Джон почувствовал, что ее тонкие пальцы почти судорожно впились в его руку, словно она на мгновение утратила власть над собой. И это его тронуло, хотя он отлично понимал, что это пожатие относится не к нему, а к его племяннику. Когда она вышла из гостиной, все сразу показалось Джону чужим и ненужным, и вскоре он тоже удалился в курительную. Там он оказался в одиночестве и, закурив сигару – он был во фраке, к которому не идет трубка, хотя он предпочел бы ее, – вышел в сад, в темноту и теплоту ночи. Джон медленно шел по узкой дорожке между пионами, водосбором, поздними тюльпанами, незабудками и анютиными глазками, которые поднимали в темноту свои смешные обезьяньи рожицы. Джон любил цветы, хотя последние годы эта любовь оставалась неудовлетворенной, и, как ни странно, предпочитал не пышные правильные цветники, а дикие газоны, где цветы растут в беспорядке. Раз или два он нагибался, желая рассмотреть, что это за цветок, а затем шел дальше, захваченный потоком мыслей, как бывает с пожилыми мужчинами во время вечерних прогулок; этот поток складывается из воспоминаний о былых, отгоревших надеждах и из новых, еще смутных стремлений. Но зачем нужны эти стремления, к чему это все? Свернув на другую дорожку, он увидел, что перед ним в нескольких футах над землей парит нечто круглое и белое, сверкая в темноте, как луна. Приблизившись, он понял, что это небольшая магнолия в полном цвету. Гроздья белых, похожих на звезды цветов, сиявших перед ним на темной мантии ночи, почему-то его взволновали, и он яростно запыхтел сигарой. Красота будто искала, кого бы ей поразить, и, как девушка, протягивала руки, говоря: «Я здесь». У Джона заныло сердце, и сигара нелепо задрожала у него во рту; он круто повернулся и пошел обратно в курительную комнату. Там по-прежнему никого не было. Он взял «Обозрение» и развернул на статье по земельному вопросу, уставился глазами в первую страницу, но не стал читать. В голове его бродили мысли: «Совсем ребенок… Какое безумие! Помолвлена… Хм… С этим щенком… Но ведь оба они дети… Что в ней напоминает мне, напоминает… Что это? Счастливец Феликс – иметь такую дочь… Помолвлена! Бедняжка, ей будет нелегко. Но я ей завидую… Клянусь Богом, я ей завидую!» И осторожным движением он стряхнул пепел с отворота своего фрака…
Бедная девочка, которой будет нелегко, сидя в своей комнате у окна, заметила мелькнувший в темноте белый жилет и горящий кончик сигары и, не зная, кому они принадлежат, все же подумала: «Симпатичный, наверно, человек, раз предпочитает гулять, а не сидеть в душной гостиной за бриджем и болтать, болтать, без умолку болтать…» Но тут же устыдилась – как это невеликодушно! В конце концов, нехорошо так строго судить о людях. Они болтают, чтобы отдохнуть после тяжелой работы, а вот она сама просто бездельница. Если бы тетя Кэрстин разрешила ей пожить в Джойфилдсе и научила ее всему, что умеет Шейла!.. Недда зажгла свечи и, открыв дневник, начала писать.
«Жить – это все равно что вглядываться в темную ночь. Человек только смутно предполагает, что его ждет впереди, – ведь в темноте мы только догадываемся, какие перед нами деревья и как нам выйти на опушку… Сейчас мотылек – я не успела отогнать его – сгорел на огне моей свечки. Он навсегда ушел из этого мира. Если ушел он, то почему же с нами должно быть иначе? Одно и то же великое Нечто творит жизнь и смерть, свет и тьму, любовь и ненависть; почему же ждать разной судьбы для разных живых существ? Но предположим, что после смерти ничего нет. Разве я скажу: «Раз так, не хочу жить!»? Напротив, мне еще больше захочется наслаждаться жизнью. Из всех живых существ только люди размышляют, беспокоятся и печалятся о будущей жизни. Когда сегодня утром мы с Диреком сидели в поле, к насыпи подлетел шмель и, сунув голову в траву, вдруг умолк; он устал летать и трудиться среди цветов; он просто спрятал голову и заснул. Надо жить так, чтобы не пропадала ни одна минута, взять от каждой все, а потом спрятать куда-нибудь голову и заснуть… Лишь бы Дирек сейчас не мучился, думая об этом несчастном… Бедняга, он совсем один в темной камере, а впереди долгие месяцы страданий. Бедный, бедный… Как я сочувствую всякому человеческому несчастью! Мне невыносимо даже думать об этом… Просто невыносимо…»
Отложив перо, Недда снова подошла к окну и облокотилась о подоконник. Воздух так благоухал, что от восторга у нее перехватило дыхание. Каждый лист, каждый цветок и каждая травинка, словно по тайному сговору, участвовали в этой симфонии запахов. И она подумала: «Всех их, наверно, связывает любовь, потому что они прекраснее всего, когда вместе». И тут, в фимиаме ночи, она почуяла запах дыма. Он как будто придавал даже особую прелесть остальным ароматам, но она растерянно подумала: «Дым! Жестокий огонь, пожирающий дерево, а на нем когда-то росли листья, такие вот, как эти. О, как все на свете противоречиво!» Правда, эта мысль пришла в голову не ей первой.
Глава XXIV
Феликсу захотелось посмотреть, как обернется дело для Трайста на заседании следственного суда, и на следующее утро они со Стенли отправились в Треншем. Джон уже уехал в Лондон, и трое Фрилендов больше не обсуждали «скандал в Джойфилдсе», как выразился Стенли. Вместе с ночью уходит мрак, и братья, выспавшись, решили: «Пожалуй, мы чересчур сгустили краски и раздули эту историю – право же, это становится скучно! Поджог – это поджог; человек сидит в тюрьме – ну что ж, бывает ведь, что человек сидит в тюрьме…» Особенно ясно это почувствовал Стенли и по дороге не преминул сказать Феликсу: «Слушай, старина, главное – это не делать из мухи слона», – поэтому тот спокойно вошел туда, где вершилось местное правосудие. В маленьком зале, слегка напоминавшем часовню, с крашеными стенами, невысоким помостом и скамьями для публики, в это утро сидело много народу – верный признак того,
