не была вопросом, только ее сроки и трудности убеждения парламента в необходимости действий. Но некоторые из этих писем датировались еще 1837 годом. Откуда Джардин, Мэтисон и Ловелл могли знать, что переговоры в Кантоне перерастут в военные действия более двух лет назад?
Но это было очевидно. Они знали, потому что таково было их намерение с самого начала. Они хотели военных действий, потому что им нужно было серебро, и без чудесных изменений в сознании императора Цин единственным способом получить его было направить оружие на Китай. Они планировали войну еще до отплытия. Они никогда не собирались вести добросовестные переговоры с комиссаром Линем. Эти переговоры были лишь предлогом для военных действий. Эти люди финансировали поездку профессора Ловелла в Кантон в качестве последней экспедиции перед внесением законопроекта в парламент. Эти люди рассчитывали на то, что профессор Ловелл поможет им выиграть короткую, жестокую, эффективную войну.
Что произойдет, когда они узнают, что профессор Ловелл больше не вернется?
— Что это?
Робин поднял голову. Рами стоял в дверях, зевая.
— У тебя остался час до твоей очереди, — сказал Робин.
— Не мог заснуть. И вообще, эти дежурства — ерунда, никто за нами сегодня не придет. — Рами присоединился к Робину за столом профессора Ловелла. — Копаемся, да?
— Смотри. — Робин постучал по буквам. — Прочитай это.
Рами взял одно письмо с самого верха стопки, пролистал его, а затем сел напротив Робина, чтобы внимательнее рассмотреть остальные.
— Боже правый.
— Это военные планы, — сказал Робин. — Все в этом замешаны, все, кого мы встретили в Кантоне — смотрите, вот письма преподобных Моррисона и Гютцлафа — они использовали свое прикрытие миссионеров, чтобы шпионить за цинскими военными. Гютцлафф даже подкупал информаторов, чтобы те сообщали ему подробности о дислокации китайских войск, о том, какие влиятельные китайские торговцы настроены против британцев, и даже о том, на какие ломбарды стоит совершить налет.
— Гютцлафф? — Рами фыркнул. — Правда? Я не знал, что этот немец способен на такое.
— Есть также памфлеты, призванные подстегнуть общественную поддержку войны — смотри, здесь Мэтисон называет китайцев «народом, отличающимся удивительной степенью имбецильности, скупости, тщеславия и упрямства». А здесь некто Годдард пишет, что развертывание военных кораблей будет «спокойным и разумным визитом». Представьте себе. Спокойный и благоразумный визит. Какой способ описать насильственное вторжение.
— Невероятно. — Глаза Рами блуждали вверх и вниз по документам, которые он пролистывал с нарастающей скоростью. — Заставляет задуматься, зачем они вообще нас послали.
— Потому что им все еще нужен был предлог, — сказал Робин. Теперь все становилось на свои места. Все было так ясно, так до смешного просто, что ему хотелось пнуть себя за то, что он не заметил этого раньше. — Потому что им все еще нужно было что-то взять с собой в парламент, чтобы доказать, что единственным способом получить то, что они хотят, была сила. Они хотели, чтобы Бейлис унизил Линя, а не пошел с ним на компромисс. Они хотели подманить Линя, чтобы он первым объявил военные действия.
Рами фыркнул.
— Только они не рассчитывали, что Линь взорвет весь этот опиум в гавани.
— Нет, — сказал Робин. — Но я полагаю, что они все равно получили справедливое основание, которого хотели.
— Вот вы где, — сказала Виктория.
Они оба подпрыгнули от неожиданности.
— Кто следит за дверью? — спросил Робин.
— Все будет в порядке, никто не вломится в три часа ночи. А Летти лежит как бревно. — Виктория пересекла комнату и посмотрела на стопку писем. — Что это?
Рами жестом пригласил ее сесть.
— Сейчас увидишь.
Виктория, как и Рами, начала читать все быстрее и быстрее, когда поняла, на что смотрит.
— О, боже. — Она прикоснулась пальцами к своим губам. — Так вы думаете — так они даже никогда...
— Верно, — сказала Робин. —Это все было для показухи. Мы вовсе не собирались вести переговоры о мире.
Она беспомощно потрясла бумагами. — Тогда что нам с этим делать?
— Что ты имеешь в виду? — спросил Робин.
Она бросила на него озадаченный взгляд.
— Это военные планы.
— А мы студенты, — ответил он. — Что мы можем сделать?
Наступило долгое молчание.
— О, Птичка. — Рами вздохнул. — Что мы вообще здесь делаем? К чему мы бежим обратно?
Оксфорд был ответом. Оксфорд — это было то, с чем они все согласились, потому что, когда они оказались в ловушке на «Хелласе», а труп их профессора погрузился в глубины океана позади них, обещание вернуться к нормальному и привычному было тем, что поддерживало их спокойствие, общая иллюзия стабильности, которая не давала им сойти с ума. Все их планы всегда останавливались на благополучном прибытии в Англию. Но они не могли продолжать уклоняться от этого вопроса, не могли продолжать слепо и нелепо верить в то, что если они просто вернутся в Оксфорд, то все будет хорошо.
Назад дороги не было. Они все это знали. Больше нельзя было притворяться, нельзя было прятаться в своем якобы безопасном уголке мира, пока за его пределами продолжалась невообразимая жестокость и эксплуатация. Оставалась только огромная, пугающая паутина колониальной империи и требования справедливости, чтобы противостоять ей.
— Что потом? — спросил Робин. — Куда мы пойдем?
— Ну, — сказала Виктория, — в Общество Гермеса.
Это казалось таким очевидным, когда она это сказала. Только Гермес мог знать, что с этим делать. Общество Гермеса, которое Робин предал, которое, возможно, даже не захочет принять их обратно, было единственной организацией, которую они встретили, которая когда-либо признавалась, что ее волнует проблема колониализма. Здесь был выход, редкий и незаслуженный второй шанс исправить неправильный выбор — если только они смогут найти Гермеса до того, как их найдет полиция.
— Значит, мы договорились? — Виктория смотрела туда-сюда между ними. — Оксфорд, потом Гермес — и потом все, что Гермесу от нас потребуется, да?
— Да, — твердо сказал Рами.
— Нет, — сказал Робин. — Нет, это безумие. Я должен сдаться, я должен пойти в полицию как можно скорее...
Рами насмешливо хмыкнул.
— Мы это уже проходили, снова, снова и снова. Ты сдашься, и что? Забыл, что Джардин и Мэтисон пытаются развязать войну? Сейчас это больше, чем мы, Птичка. Больше, чем ты. У тебя есть обязательства.
— Но в том-то и дело, — настаивала Робин. — Если я сдамся, это
