сам пришел в бешенство. Зарычав так свирепо, что дрогнули стекла, он поднялся и прыгнул на своего обидчика, который, конечно, окончил бы свои дни в его когтях, не схвати Укобах зверя за ошейник и не вышвырни из комнаты на попечение Биллиса.
Лакей также пострадал, был бледен и расстроен, но тем не менее и он возмутился грубым обращением со своим любимцем, который дрожал, как в лихорадке, и скрежетал зубами. Только лаской удалось наконец Биллису успокоить его, затем он хорошо угостил тигра и уложил спать, накрыв плюшевым одеялом. Несмотря на свою адскую натуру, Пратисуриа признательно посмотрел на любящего его человека и полизал ласкавшую руку.
— Ты, должно быть, сошел с ума, нападая на тигра. Что могло поделать животное, если ты сам не сумел защититься, — с укором сказал Укобах, вернувшись в кабинет.
— Я ухожу. Ни минуты не останусь в этом вонючем заколдованном гнезде. Никогда ничего подобного здесь не бывало! Надо же быть дураком вроде Ван дер Хольма, чтобы выбрать себе в наследницы этакую дрянь!
Укобах пожал плечами.
— Могу только пожелать, чтобы ты был так же умен и энергичен, как Ван дер Хольм. Но если ты уходишь, тогда я останусь наблюдать за порядком. Нельзя же бросить Ральду, которая ни в чем не виновата. За ней необходимо присматривать, потому что, вероятно, будут пытаться выманить ее из дома, а если она попадет в руки тех, они не выпустят ее… нам придется отвечать перед Азрафилом. Ведь это, согласись, было бы не очень приятно.
— Посоветуйся тогда с Ван дер Хольмом; он же наградил братство этим сокровищем, так кто же лучше него научит, как поступить при таких обстоятельствах? Да и вообще, он всегда был очень дальновиден, — насмешливо заметил Зепар.
— Несмотря на зубоскальство, твой совет хорош, и я воспользуюсь им! — ответил Укобах и отдернул портьеру стенной ниши, в глубине которой оказалось большое черное зеркало с инкрустацией.
Он прочел формулы вызова и трижды повелительным тоном произнес имя Бифру. Минуту спустя в стене раздались сухие стуки; на темном облачном фоне зеркала стали появляться фосфорические слова, начертанные неведомой рукой:
«Мой совет — отказаться от этой женщины. Мне сдается, что она все равно потеряна для нас: слишком могучие силы действуют на нее. Значит, борьба будет ожесточенная, которая принесет нам слишком большую передрягу и чересчур много жертв, и тем не менее символ победы одолеет нас. Не вступать в борьбу со светлыми и отделаться от Ральды будет самое благо…»
В эту минуту по зеркалу сверкнул огненный зигзаг, писание приостановилось и затем стерлось, а вслед за этим мгновенно появились иные слова, на этот раз изумрудного цвета. Почерк был размашистый и неровный:
«Уступить? Никогда! Бороться до последней крайности. Я прибуду послезавтра и возьму дело в свои руки. Ты, Укобах, охраняй и наблюдай за Ральдой, которую надо держать пленницей в ее комнате, чтобы никто, кроме тебя, не подходил к ней, а Зепар пусть убирается прочь. Только этого не хватало, чтобы старый болван, трус и невежда замыкал собственных служителей в круг, где те совершенно беззащитны, а когда его пробрали как следует за его тупоумие, он еще накидывается в отместку на неповинное животное. Раз он не сумел защитить ни себя, ни других, я смещаю его и передаю другому начальствование над подвластными ему дьявольскими ватагами…»
Писание оборвалось, и написанное исчезло. Ошеломленный и сидевший молча Зепар вдруг пришел в бешенство. Топая со злости ногами и деря клочьями седые вихры, он разразился проклятиями и богохульствами. Когда взрыв неистовства наконец утих, бледный и дрожащий от волнения Зепар проговорил хриплым голосом:
— Прощай, Укобах, так как мне здесь больше нечего делать. Тебе же с почтенным Уриелем желаю стяжать лавры в затеваемой вами борьбе, но если он поплатится за это своей старой шкурой, то я не стану о нем горевать. Будущее покажет, прав ли был Бифру, советуя уступить эту сволочь. Нам она ни к чему не нужна, из-за нее происходят одни скандалы, да и на имущество Ван дер Хольма нашлись бы более путные наследники, чем эта провонявшая ладаном дрянь.
Когда он, ворча, вышел и дверь за ним закрылась, Укобах окурил все помещение, дал укрепляющее питье Биллису и камеристке, а потом пошел взглянуть на Мэри. Та продолжала спать мертвым сном и, казалось, не заметила ничего происшедшего.
— Завтра, когда барыня проснется и оденется, скажите ей, что я прошу ее пройти ко мне в лабораторию, — приказал он камеристке, выходя из комнаты.
Мэри проснулась поздно. Она чувствовала себя разбитой, все тело ныло, голова была тяжела. Тем не менее она отлично помнила видение, предшествовавшее обмороку, как и свидание на кладбище с Вадимом Викторовичем. В ней вспыхнуло непреодолимое желание снова увидеть его, но в эту минуту ее словно обдали холодной водой: камеристка передала приказ Укобаха явиться к нему в лабораторию, и это повеление прозвучало подобно лязгу сковавшей ее цепи. И как могла она забыть, что прежней Мэри уже нет, а существует только сестра Ральда — проклятая, дочь ада…
С угнетенным сердцем и поникшей головой прошла она в лабораторию, где Укобах читал подле окна. Долгим испытующим взглядом смотрел он на остановившуюся в дверях красавицу, бледную, как восковая маска.
— Здравствуйте, сестра Ральда. Соблаговолите присесть, — вежливо сказал он, придвигая ее кресло, — и побеседуем. Прежде всего, не знаю, известно ли вам случившееся этой ночью происшествие, с которым брат Зепар не смог бы справиться без моей помощи.
Он вкратце передал происшедшее и сурово прибавил:
— В противном нам лагере вы оставили людей, которые, по-видимому, желают получить вас обратно, но… этим они оказывают вам плохую услугу, тем более что никто их об этом не просит. Борьба предстоит тяжелая и опасная, потому что ставкой является ваша жизнь. Мы никогда не уступаем обратно членов, которые получили, как вы, уже столь высокое посвящение; не забудьте, сестра Ральда, что вы располагаете значительными силами и обладаете опасными тайнами. Должен заметить по этому поводу, что вы проявляете преступнейшее равнодушие против производимых нападений, и эта ваша бездеятельность затрудняет нам вашу защиту. Однако берегитесь, сестра: все это может дурно кончиться. Стряхните с себя леность и с мужеством, ретиво отражайте всякую попытку вернуть вас, и ваше сопротивление поможет вашим друзьям. Поймите же, что вы только мертвой выйдете из братства, а если ваши наставники найдут, что вы слабеете, тогда будут употреблены более суровые меры: вас отправят в какую-нибудь далекую общину, чтобы укрепить в уважении к культу, которому вы принесли клятву верности.
Укобах умолк
