Вы всё равно обречёте их на смерть, убив родителей. Или они сами станут бандитами. Убивайте всех. ВСЕХ!
Паладины поднялись, их молоты и мечи засветились холодным светом.
К кузнице Ковалицы подошли трое паладинов, каждый из которых держал молот, превосходящий по размерам наковальню женщины-кузнеца. Та, окруженная испуганными учениками, спокойно, словно не замечая угрозы, отложила раскалённую докрасна заготовку. Затем, резким движением схватив молот, она с силой бросила его в огромную бочку с водой, стоящую рядом с пылающим горном. Бочка раскололась на части, выливая воду прямо в огонь. Мощные клубы густого пара с шипением поднялись к небу, ослепив паладинов. А когда они проморгались, мирокраевцев, разумеется, уже и след простыл.
Разделитель бежал, всё ещё прижимая к себе тело Гитгуд. За ним гнался паладин, меч которого пылал белым светом. Разделитель споткнулся об обломок здания, уронив Гитгуд в снег, и обернулся, выхватив свою рапиру-копьеметалку. Удар паладина пришёлся по его плечу — кость хрустнула, кровь брызнула, но он успел ткнуть клинком в сочленение доспеха под коленом. Паладин пошатнулся, но тут же махнул мечом, разрубив Разделителя от плеча до груди.
— Простите… — выдохнул он, падая рядом с Гитгуд.
Трясина вытаскивал раненых из-под обломков. Громадная тень нависла прямо над ним, заслоняя последний свет дня, и Трясина, с ужасом подняв глаза, увидел, как паладин неторопливо заносит свой смертоносный молот для последнего удара. Но из тёмной тени руин внезапно выскользнула маленькая Звёздочка с жалким деревянным ножичком и встала перед паладином, дрожа, но не отступая.
— Не смей! — пискнула она.
Паладин замер, перестав сметь, затем опустил молот и начал отступать.
Гном и Фея сражались спина к спине: Гном махал молотком, Фея — тонким клинком, но паладин разрубил их вместе одним ударом меча. Затем прошёл мимо застывшей в ужасе Пройдохи, лишь скользнув по ней взглядом.
Шип, Борода и Хорь жались друг к другу, прячась в обломках того, что должно было стать таверной.
— Ты, может быть, уже сделаешь что-нибудь, Хорь? — спросил его Шип.
— Что я могу сделать? Я — простой тавернщик, — опешил от такого заявления тавернщик.
— Так ты же делаешь вид, что ты герой, плохо скрывающий своё таинственное прошлое. И что Броня Силы и Меч Света принадлежали тебе. Самое время сейчас проявиться твоему старому героизму и спасти нас всех, — ответил Борода.
— Вот именно. Я делаю вид, — яростно зашептал Хорь. — Выпивка, мои несчастные, с добавлением дешёвой тайны и лживых легенд всегда стоит дороже обычной выпивки без всяких добавлений!
Сказитель, обессиленный, упал на снег. Паладин, не спеша, настигал его, держа меч наготове. Отец Хохотуна, с горькой усмешкой, обреченно сел на снег и произнес:
— Нет, так хорошие истории не заканчиваются, я тебе говорю.
Паладин, очевидно, придерживался другого мнения насчет хороших концовок и безмолвно занес свое оружие над головой беззащитного старика. В этот момент лопата ударила его под мышку, заклинив смертоносную руку.
— Не трогай… детей… Возвышенный… — проскрипел Вспомнивший, вспомнив, как сражаться с Бронёй Силы.
Паладин другой рукой разбил его на костяшки, но Сказитель, собравшись с последними силами, воспользовался отвлечением Вспомнившего и исчез в хаосе разрушенного Мирокрая.
У разрушенной Стены паладины Веритас занимали свои позиции, перекрывая выход из города, когда к ним вышел золотокожий юноша, спутник Валькали. В лучах заката его кожа сверкала, как раскаленный металл, жидкий мёд и старинное золото. Он шёл медленно, вертикально сложив ладони у груди, а в зубах держал поводья двух пегов — белого и серого, которые следовали за ним, даже не раскрывая глаз.
Паладины заметили юношу и направились к нему. Он лишь медленно разъединил ладони и тут же соединил их снова. Воздух слабо лопнул между его пальцев, и паладины оказались на своих прежних местах, у развалин Стены. Они переглянулись и, понадеявшись, что это было массовое помрачение их рассудков, снова двинулись к юноше. Но и следующий хлопок смял время и пространство, стирая их шаги. А третий хлопок, помимо паладинов, вернул ледяное копьё в чрево воздушного корабля, парящего над ними.
Хлопотун взошёл на руины Стены и прошёл через границу Мирокрая, словно просто решил прогуляться и похлопать, а всё происходящее к нему не имеет отношения. Паладины лишь смотрели ему вслед.
— Оставьте его, — сказал один из них. — Он же явно чужак. Мы заняты этой бандой.
Остальные радостно закивали, ухватившись за повод забыть о потере контроля над реальностью.
— Идите же немедленно, защищайте других людей! — властно приказала Утера своим рыцарям, окружившим ее плотным кольцом железа и верности.
Они стояли у “командного дома” (или, как его еще называли, “дом споров Волки с Рексаной”) в дальнем крае Мирокрая, ближе к краю мира, куда еще не докатилась волна безумной бойни, но была очень хорошо видна. Снег не падал из облаков, но фиолетовые снежинки кружились в воздухе вместе с чёрными пеплинками гари, поднятыми вихрями яростных движений, кипевших в сердце города. Тит смотрел прямо на них.
— Моя леди… — начал Эльфред.
— Нет! Идите немедленно! — прозвучал в ответ твердый голос Утеры, не терпящий возражений. — Вы гораздо больше нужны сейчас беззащитным жителям Мирокрая, чем мне. Я благородной крови, они никогда не посмеют причинить мне вреда.
Это никого не убедило.
— Идите! Это мой прямой приказ, рыцари Моста! Или, клянусь прародителями, я сама сейчас же отправлюсь сражаться с этими проклятыми лже-паладинами, — Утера топнула ногой по фиолетовому снегу.
— Балдуин, останься здесь, с нашей леди, — тяжело вздохнув, Эльфред покорно приказал одному из своих рыцарей. А встретившись взглядом со своей госпожой, добавил: — Потом накажите меня за своеволие, Леди Утера, но Балдуин останется с вами.
Воины подчинились воле леди и покинули её, лишь один из рыцарей отделился от строя и встал в отдалении от неё. Она осталась почти одна и неуютно поёжилась (несмотря на свою врождённую хладостойкость), бессильно глядя в сторону разверзающейся картины разрушений.
— Ты всегда ставила нужды черни выше собственных, Утера, — раздался знакомый голос за спиной благородной леди. — И именно это станет причиной твоего окончательного и бесславного ниспровержения.
Этот голос принадлежал её сестре Гвиневре, которая выходила из-за недостроенного дома в сопровождении всех бандитов, когда-то захваченных в плен, но теперь, похоже, нашедших путь к свободе.
— Миледи-главарь, нужно уносить наши… Э-э-э-э, тела. Тут какое-то полное магичество творится, — залепетал один из её бандитской свиты, опасливо косясь на паладинов-разрушителей пока вдалеке.
— Тихо! — Гвиневра подняла руку. — Или я разжалую тебя из валетов обратно в пыль под ногами. Когда благородные говорят, все молчат, даже сражающиеся воины.
— Гвиневра, сейчас не время, — сказала Утера.
Гвиневра махнула рукой и направилась к сестре. Её бандиты
