В это время любое оружие ценилось в Англии на вес золота. Войска, спасенные из Франции, были дезорганизованы и обезоружены; сам Черчилль пишет, что в то время на всем британском острове были едва 500 полевых орудий и две сотни танков самых разнообразных возрастов и образцов. Еще много месяцев спустя он взывал к президенту Рузвельту прислать ему 250.000 винтовок для «обученных и обмундированных, но невооруженных людей». В те дни автор этих строк рыскал по всей стране, пока нашел револьвер сорокалетней давности, делавший только одиночные выстрелы. Подбадривавшие население лозунги Черчилля о борьбе до последнего на побережье и на улицах английских городов не производили большого впечатления на автора, знавшего, что если врагу только удастся высадиться, то ни на берегах, ни на улицах никого не останется: нельзя бороться с танками голыми руками. Над безоружной страной нависла грозная опасность… Автор был бы немало удивлен, если бы он знал в то время, что главной заботой Черчилля было вооружение сионистов в Палестине.
Когда Вейцман снова встретился с Черчиллем в августе 1940 г., опасность германского вторжения уже прошла. Он предложил создать в Палестине сионистскую армию в 50.000 бойцов, а в сентябре он представил Черчиллю «программу из пяти пунктов», главным из которых был «призыв на военную службу в Палестине возможно большего числа евреев». Как пишет Вейцман, Черчилль «согласился с этой программой». Лорд Ллойд (как в свое время сэр Вильям Робертсон, Эдвин Монтегю и многие другие в годы первой войны) всеми силами противился этим планам. Как и всех, кто, сталкиваясь с этой проблемой, оставался верным своему долгу, его постигла враждебная судьба: он умер в 1941 году, в возрасте 62-х лет. Однако ответственные администраторы и военные продолжали сопротивляться «ведущим политикам», стараясь не допустить нового отвлечения английских сил для чуждых им задач. Вейцман жалуется, что, несмотря на поддержку Черчилля, «прошло ровно четыре года, прежде чем в сентябре 1944 г. была официально сформирована еврейская бригада», приписывая эту задержку упорному сопротивлению «экспертов» (по его собственному выражению). Жаловался и Черчилль: «Я хотел вооружить евреев в Тель-Авиве, но здесь я встретил сопротивление со всех сторон» (дело было в июле 1940 г., как раз перед началом германских воздушных налетов на Англию).
По всем данным Вейцман считал, что пришло время преодолеть это неожиданное сопротивление путем «давления» извне, так как весной 1941 года он снова поехал в Америку. Как и во время первой войны, он официально был занят научной работой на пользу английских вооружений, на этот раз в области производства изопрена. По его словам, он был «полностью занят этой работой»; тем не менее он сумел от нее освободиться, и он не был бы доктором Вейцманом, если бы его прогулка через Атлантический океан в военное время вдруг встретилась бы с какими-то затруднениями. В Америке почва для его приема была подготовлена раввином Стефеном Уайзом, давшим указания президенту Рузвельту (как в свое время он давал их президенту Вильсону) по поводу его обязанностей в отношении сионизма: «13 мая 1941 года я (Уайз) счел необходимым послать президенту отчеты свидетелей событий в Палестине (вспомним его «отчеты» о якобы состоявшемся в Германии погроме в 1933 году, приведшие к антигерманскому бойкоту в Нью-Йорке), указав, в какой опасности находятся там невооруженные евреи… Нужно заставить британское правительство понять, как пострадает дело демократии и как будет возмущено общественное мнение, если произойдет массовое избиение евреев, потому что они не были своевременно вооружены, а оборона Палестины не была усилена артиллерией, танками и авиацией».
Президент ответил: «Я могу только обратить внимание англичан на нашу глубокую заинтересованность в обороне Палестины и нашу заботу о защите ее еврейского населения, а также сделать все возможное для снабжения британских сил средствами для наилучшей зашиты Палестины». Вооруженный этим письмом (как в свое время Вейцман вооружился отчетом об интервью, написанном им же на официальных бланках британского министерства иностранных дел), Стефен Уайз «на следующий же день отправился в Вашингтон, где высокие правительственные чиновники заверили меня, что британцам дадут понять, что наш народ в Палестине должен быть хорошо вооружен (артиллерией, танками и авиацией)… и, вероятно благодаря вмешательству Рузвельта разговоры о паритете в значительной степени прекратились» (это был намек на требование ответственных британских администраторов, чтобы отправленное в Палестину вооружение было поровну распределено между арабами и сионистами: даже Черчилль не мог оспаривать законность такого требования). Сионистские заправилы во всех странах умело согласовывали между собой «непреодолимое давление на международную политику». Если Лондон медлил с выполнением распоряжений, ему «давали понять» из Вашингтона: если медлил Вашингтон, давление шло из Лондона. К моменту приезда Вейцмана в Вашингтон политическая машина была должным образом смазана, и он быстро уверился в том, что «ведущие политики» проявляют глубокую симпатию к нашим сионистских стремлениям».
Плохо обстояло дело только с непосредственно ответственными за политику данной страны лицами, как в Вашингтоне, так и в Лондоне: «как только сталкиваешься с экспертами Госдепартамента, начинаются затруднения» (Вейцман). Ниже уровня «ведущих политиков» в Вашингтоне рядовые министры и ответственные администраторы, а в Палестине американские профессора, миссионеры и коммерсанты, всеми силами пытались избавить американскую политику от этого кошмара. Главного ответственного чиновника в Вашингтоне Вейцман характеризовал не иначе, как в свое время Черчилль лорда Ллойда: «Глава восточного отдела Госдепартамента был откровенный антисионист и сторонник арабов», мы видим теперь, откуда исходил политический жаргон, проникший в англоамериканские высшие сферы.
В этот его приезд в США Вейцману стало ясно, что оказывать давление на Лондон лучше всего из Вашингтона, и 8 начале 1942 года он переехал в Америку. От научной работы, «поглощавшей» все его время в Англии, он освободился очень легко: президент Рузвельт обнаружил, что доктор Вейцман срочно необходим Америке для работы над проблемами синтетического каучука. Американский пошл в Лондоне Джон Д. Уайнант учуял грозящие неприятности и «серьезно посоветовал» Вейцману по прибытии в Америку «полностью посвятить себя химии». Сионистские махинации и их неизбежные последствия немало тревожили посла и, по — видимому, его сломили, ибо и он вскоре после этого разговора с Вейцманом трагически погиб. Вспоминая полученный от Уайнанта совет, Вейцман писал: «Фактически я разделял мое время поровну между наукой и сионизмом»; если это было правдой, то химия получила от нашего доктора много больше, чем этого могли ожидать все, кто был с ним знаком.
Перед отъездом Вейцман зашел в знаменитый дом № 10 на Даунинг Стрит, как он пишет, чтобы попрощаться с секретарем Черчилля. Нас не удивляет, что он встретился при этом с самим премьером, который, по его словам, сказал ему следующее: «По окончании войны мне хотелось бы видеть Ибн-Сауда хозяином на Ближнем Востоке, владыкой над владыками, при условии, что он договорится с Вами… Конечно мы Вам в этом поможем. Держите это в секрете, но Вы можете поговорить об этом с Рузвельтом, когда будете в Америке. Если только он и я твердо решим сделать что-либо, ничто нам не сможет помешает». Запись своего доверительного разговора с Черчиллем Вейцман передал сионистскому политическому секретарю с указанием известить сионистский исполнительный комитет в случае если бы с ним, Вейнманом, что-либо случилось; впоследствии он опубликовал это в своей книге, из которой мы его и цитируем.
Если Черчилль всерьез ожидал, что Хаим Вейцман поможет ему посадить на трон арабского «владыку Ближнего Востока», то он жестоко ошибался, поскольку такое владычество предназначалось сионизму. Встретившись с Рузвельтом, Вейцман не нашел нужным уведомить его о мнении Черчилля и якобы говорил с президентом только о своей научной работе. Однако от других ведущих лиц он требовал, чтобы Америка послала максимальное число самолетов и танков на этот фронт» (то есть в Африку, где они впоследствии стали бы доступны палестинским сионистам). В то же время он наладил тесное сотрудничество с Генри Моргентау из ближайшего окружения президента, который позднее, в решающий момент, как он пишет, оказал ему «исключительно ценную помощь».
И здесь Вейцману пришлось встретиться с досадными помехами: Ведущие политики никогда не доставляли нам никаких трудностей. Подавляющее большинство из них всегда понимали наши стремления, и их заявления о поддержке создания еврейского национального очага могут заполнить целые тома. Однако за кулисами, на более низких уровнях власти, мы встречали упрямую, увертливую и скрытную оппозицию, вся информация, шедшая с Ближнего Востока в Вашингтон, действовала против нас». К этому времени сам доктор Вейцман уже почти 40 лет также работал «за кулисами», и столь же увертливо и скрыто: история не знает другого примера такой деятельности. При очередной закулисной встрече с президентом Рузвельтом, он хотя и передал ему послание Черчилля, но — как он сам пишет — в несколько измененной форме: Черчилль заверил его, якобы, что «по окончании войны статус еврейского национального очага будет изменен, а Белая Книга 1939 года будет аннулирована». Он представляет это, как «план Черчилля», но это совершенно не то, о чем Черчилль говорил выше, хотя вполне возможно, что это и было у него на уме. Наиболее любопытно, что Вейцман опустил главную мысль Черчилля — сделать короля Ибн-Саула «владыкой Ближнего Востока… при условии, что он договорится с вами».
