«Совсем как Ира, — с согревшимся сердцем подумал Лавров. — Эти задумчивые глаза… И манера ноги поджимать… Как он переменился, милый мой мальчик!..»
Он крепко прижал к себе Диму и сказал:
— Почему «тоже»? Ты про кого?
— Иван Павлович все время заботился о нас… О Дмитрии Александровиче, и обо мне, и о Плутоне. Если бы не он, плохо бы нам пришлось! А Дмитрий Александрович все думал о вас, о шахтах. Очень беспокоился, что Коновалов как-нибудь навредит. А ты о чем думаешь?
— Я? — машинально переспросил Лавров, всматриваясь в похудевшее лицо мальчика. — Что же я?.. И я думаю… Так и должно быть, Димочка. Иван Павлович, милый человек, думал о вас, Дмитрий Александрович думал и беспокоился о нас. Все должны думать и беспокоиться о других. Тогда всем будет хорошо. Вот Красницкий… Помнишь, Красницкого?
— Помню, — серьезно кивнул головой Дима. — Он разбился тогда на шахте. Ира часто вспоминала его.
— Помни и ты о нем, не забывай его. И он тогда думал о других. И, может быть, всех, кто был тогда в шахте, спас. А нынче Арсеньев бросился мне на помощь. Могло и так случиться, что мы вместе погибли бы…
— Дядя Сережа! — с испугом закричал Дима.
— Но это его не остановило… Да, Димочка, нужно думать о других. И нельзя бояться ответственности за них. Надо о них заботиться. Другие, может быть, заботятся в это время о тебе.
Лавров уже не видел внимательных глаз Димы. Он смотрел куда-то вдаль, в огромный родной мир, пославший сюда Красницких и Арсеньевых, Садухиных и Сеславиных, Комаровых и моряков Карцевых и многих других. И все, что говорил сейчас Лавров, он говорил не столько Диме, сколько себе, и на душе у него становилось яснее, светлее. Все тяжелое и горестное таяло в этом свете, как утренний туман перед восходящим солнцем. Этим солнцем была великая родина, полная неисчерпаемых сил, могущественная и непобедимая любовью своих детей.
Тихая радиомузыка, незаметно наполнившая комнату, замолкла. Из радиоаппарата послышалось неразборчивое бормотанье. Но Дима вдруг побледнел, сорвался с кресла и, подбежав к аппарату, усилил звук. Голос диктора загремел:
«…Крушение произошло на острове Октябрьской Революции, на двадцать шестом, самом южном его квадрате, недалеко от пролива Шокальского. Лишенные радиосвязи и не получая помощи, люди решили самостоятельно пробираться к поселку Мыс Оловянный в проливе Шокальского. Свирепствовавшая пурга не остановила их. Они уже успели пройти на электролыжах с гружеными электросанями около трети расстояния до поселка, когда были замечены спасательным геликоптером (пилот Красавин), бесстрашно вылетевшим в пургу для обследования своего квадрата. Пилот Александров легко ранен, конструктор Денисов здоров».
— Валя! — отчаянно закричал Дима и с сияющими глазами бросился Лаврову на грудь.
* * *
Словно черная лилия на длинном стебле, стоял на столе диктофон. Казалось, что раскрытый цветок рупора и широкий глаз окуляра внимательно и настороженно глядели на Курилина, сидевшего в кресле, у стола. В ящике с тихим непрерывным шуршанием разворачивалась визетонлента.
В другом кресле сидел майор Комаров. Два человека из комендатуры поселка со световыми пистолетами в руках стояли за спиной майора, не сводя глаз с Курилина.
Из-за стены глухо доносился могучий храп Ивана Павловича.
Спокойный голос майора звучал в комнате:
— …Предупреждаю вас, что все ваши ответы и все поведение ваше во время допроса будут точно зафиксированы этим аппаратом на визетонленте, которая впоследствии может быть, в случае надобности, воспроизведена в ходе судебного следствия и на суде. Заявлений по этому поводу у вас нет никаких?
Курилин, тяжело дыша, с опущенными глазами, помолчал, потом хрипло произнес:
— Я протестую против этого незаконного задержания…
Майор тем же спокойным, ровным тоном ответил:
— Ответственность перед законом за это задержание мне известна. Итак, прошу назвать вашу фамилию, имя, отчество.
Короткое молчание, потом Курилин кашлянул и поднял воспаленные глаза:
— Вам известно…
— Все-таки?
— Курилин… Степан Матвеевич.
— А раньше?
Курилин злобно сверкнул глазами, помолчал, потом крикнул:
— Да что вы комедию ломаете! Не знаете?
— Все-таки?
— Коновалов… Коновалов Георгий Николаевич, если это вам доставляет удовольствие!
— Это все? — спокойно и настойчиво продолжал майор. — Других фамилий не было?
— Н-нет… — ответил Курилин, бросив быстрый подозрительный взгляд на майора.
— Ваша национальность?
— Русский.
— Ваше подданство?
Молчание. Потом медленный отпет:
— Советского Союза…
Из дальнейших ответов Курилин а выходило, что он уроженец города Саратова, инженер-электрик по образованию, работал в разных городах Советского Союза, что ему сорок пять лет, что прибыл он сюда на «Полтаве», куда перешел с «Чапаева» после его гибели. К взрыву на «Чапаеве» он никакого отношения не имеет, и то, что взрыв произошел именно в трюме, где он работал, вероятно объясняется тем, что в трюме находились взрывчатые вещества, о которых он, Курилин, ничего не знал и которые могли взорваться от самовозгорания. Причины взрыва поселка он тоже не знает, но, направляясь на дно океана для работы по уборке грузов, услыхал страшный грохот и в страхе, потеряв голову, старался уйти подальше от места катастрофы. От майора же и Ивана Павловича он пытался скрыться, сам не зная почему — вероятно, все в том же страхе, будучи почти без памяти… Он вообще человек нервный и подвержен припадкам… О лагере иностранцев? О самолете на льду? Нет, об этом он ничего не знает… Что касается перемены фамилии, вместо Коновалова — Курилин, то документы на имя Курилина он нашел на палубе «Чапаева» в момент его гибели. Их, вероятно, обронили в панике, и он с радостью взял их себе. Зачем это ему нужно было? Это объясняется тяжелой личной историей, тяжелыми личными переживаниями. Он хотел покончить со старым, забыть о нем, постараться, чтобы и другие о нем забыли, и зажить новой жизнью в Арктике, участвуя в великом строительстве. Почему? Неприятно вспоминать… Но если это необходимо… что же, он может сказать, что недавно от него ушла горячо любимая женщина, и он сам в этом виноват: ему показалось, что она полюбила его старого друга, и в припадке ревности он чуть не убил ее и его. Вот… Ее имя?.. Жаль, конечно… Не хотелось бы вмешивать любимого человека, тем более женщину, в эту неприятную историю… Но, видно, ничего не поделаешь: ее зовут Антонина Васильевна Лебедева. Она живет в Ростове-на-Дону, на Средней улице, дом № 87.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
