Для него это было очень важно. Это она привила ему серьезное отношение к деньгам, хотя большая часть долгов была связана с ней… Она и отдавала все долги…
— А когда родилась идея спектакля о Высоцком?
— Сразу после похорон, потому что похороны — это был шок для всех. По-моему, Любимов только после смерти понял, кого мы потеряли, что главное в Володе то, что он — поэт. А это выяснилось, когда стали разбирать архив, потому что о стихах в театре никто не знал. Петрович, надо отдать ему должное, никогда не брал на себя ответственность говорить о Володе за всех, хотя и проработал с ним шестнадцать лет. Когда начали делать спектакль о Володе, он все время собирал друзей и во всем с нами советовался. Для шефа было большим потрясением убедиться, что друзья больше знали о Володе, чем он, чем актеры театра,
— Когда началась «история» с надгробным памятником? Для этой книги я сделал статью об этом памятнике, там использованы какие-то части наших прежних разговоров, но хотелось бы услышать полный рассказ.
— Сразу же о позиции Любимова: он все время говорил, что не надо торопиться, что пусть время отстоится. Памятники ведь делаются не на годы— на века… И конечно, большую роль сыграл Давид Боровский — он не только придумал эту идею с метеоритом (Д. Боровский в интервью автору говорил, что идея принадлежит Марине, а он только воплотил ее в макете), он же организовал выставку проектов, он вел все эти дела…
А Марина считала, что, несмотря на все нелады с родителями, во всех главных делах они будут слушать ее и сделают, как она скажет. Когда у родителей возникла своя идея памятника, то мы не приняли это всерьез. Ведь есть Марина — вдова Володи, и все будет так, как она решит. Она прилетела в Москву, пришла на эту выставку проектов (был конкурс на лучший надгробный памятник). Боровский хотел вывести ее на проект Клыкова. В свое время Клыков сделал очень удачный памятник Шукшину, да и на этом конкурсе получил вторую премию. Но здесь у него что-то не получилось. А родители уже на конкурсе как бы «нацеливали» всех на проект Рукавишникова, но, повторяю, к их мнению тогда мы всерьез не относились. Но мы не учли, что родители здесь, а Марина — там, в Союзе бывает только наездами. А Рукавишников сам вышел на отца, или наоборот, но был заключен договор… Тут еще Вадим Туманов сыграл некоторую роль: он все время восхищался памятником Рукавишникова: «Похож! Похож!» А при чем тут: похож— не похож? Это же надгробие. Плита с метеоритом была замечательной идеей…
— А на открытии памятника вы были?
— Нет, ни на открытии, ни на банкете нас уже не было. Хотя довольно долго все держались вместе. После выпуска спектакля (25 июля 1981 года), где-то в августе, я уехал в Америку. И вернулся за три дня до смерти Брежнева, по-моему, в ноябре 1982 года. Я вернулся — и долгое время у нас с родителями были прекрасные отношения. Мы собирали видеоархив, делали программу «Творческий поиск Высоцкого». Нину Максимовну мы приглашали всегда, и всегда она была очень рада. Я до сих пор не понимаю, почему у нас с Володиной мамой расстроились отношения… После установки памятника я еще заходил на Малую Грузинскую— на Володины даты, а потом — всё.
— Какова история вашей поездки в Америку?
— Моя поездка в Америку… Это было уже в 1981 году. Там я встречался с Павлом Леонидовым, он— действительно дальний родственник Высоцкого, кажется, сын двоюродной сестры Семена Владимировича. К его книге «Высоцкий и другие» я отношусь рез- ко отрицательно. И безо всякого доверия. А тогда он все время пытался привлечь меня к работе над этой книгой. Конечно, я отказался.
Я также встречался с Пашей Паллеем. В какой-то газете я прочел его воспоминания о Высоцком— полный бред. (Хотя сам по себе Паша — человек неплохой.) Например, он пишет, что Высоцкий умер на Таганской площади после спектакля «Жизнь Галилея». А этот спектакль сошел со сцены за несколько лет до смерти Высоцкого. Якобы Володе стало плохо после спектакля, подъехала «скорая». Но когда врачи увидели, что это Высоцкий, — уехали обратно. (?!) Они чего-то испугались. (?!) И тогда один из товарищей на своей машине повез его в реанимацию, но было поздно…
Я спросил Паллея:
— Паша, ну зачем ты все это придумал?
— А так интереснее.
От Паллея я узнал, что некий Берест собирается выпустить двухтомное собрание сочинений Высоцкого. Паша даже повел меня к нему. Берест оказался весьма неприятным типом, он — эмигрант «второй волны». Этот Берест нанял помощников — «негров», которые «сняли» тексты Высоцкого с магнитофонных записей. Эти ребята думали, что делают благородное дело. Первую книгу сделали быстро, но со множеством ошибок. И поскольку в Союзе о Высоцком тогда было гробовое молчание, то они дали еще свои комментарии — очень тенденциозные и делающие мало чести самому Высоцкому.
Но эта первая книга — с массой ошибок — разошлась очень быстро. Когда я встретился с Берестом, то сказал ему:
— Как вы могли выпустить такую книгу: ошибка на ошибке?
Он ответил:
— Дело же не в этом. Важно, чтобы хоть какая-то книга вышла.
Он предложил мне участвовать в подготовке второго тома. Я ответил:
— Я же не редактор, и к литературе никакого отношения не имею. А почему вы не обратились к Михаилу Шемякину, у которого есть переснятый архив Высоцкого? Если уж делать книгу, то делать как следует.
Позже я поехал к Шемякину (ему Марина отдала микропленки Володиного архива). Я спросил у него, почему он отдает на откуп недобросовестным людям издание Высоцкого, имея на руках такие ценные материалы. Он ответил, что сейчас у него просто нет времени этим заниматься. Кроме того, это требует больших денег: переснять с микропленок, отпечатать… Я предложил ему свою помощь: надо же издать хоть какие-то материалы в противовес изданию Береста… (Позже возникла мысль сделать фильм о Высоцком— вот эту идею Шемякин поддержал.)
При всех сомнениях в успехе этого предприятия — издания текстов Высоцкого— я все же взялся за дело. Обратился к Иосифу Бродскому, он отнесся к этому очень хорошо. Мы встретились в кафе и он при мне позвонил Профферам (это владельцы издательства «Ардис»), Они ответили, что с удовольствием взялись бы за это дело, но рынок здесь насыщен. Книга Береста вышла большим тиражом — большим для Америки. Бродский сказал, что издание задумывается совсем по-другому. Тогда они согласились: хорошо, готовьте тексты. Но, в конце концов, идея с этим изданием заглохла.
Решили делать фильм о Володе. Вначале мы собрались просмотреть материалы, все материалы были на видео. Предварительно выяснилось, что фильм будет стоить около 120 тысяч долларов. В Колумбийском университете на кинофакультете работал бывший оператор Киевской студии — Сегал. К нему мы и обратились с просьбой организовать просмотр материалов. Итак, собрались: Аксенов, Бродский, Шемякин, Паллей, Богин, Сегал. На наше счастье зашел Милош Форман (в университете он занимал должность вроде нашего декана). После просмотра материалов он сказал, что может бесплатно предоставить камеры и монтажные столы — там это очень дорого стоит. Богин пообещал снять интервью с Шемякиным, Ростроповичем, Бродским, Барышниковым, Бэллой Давидович, Алешковским и, конечно, с Мариной— если я со всеми договорюсь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
