И нашел его любующимся убранством монастыря.
— Нам пора ехать на юг.
— Ага, — лаконично отозвался Робби, продолжая смотреть перед собой.
Томас подождал и спустя некоторое время повторил:
— Эй! Я сказал, что нам пора ехать на юг.
— Езжай, — махнул рукой Робби, — я тебя не держу.
— Ты что, отказываешься от охоты за де Тайллебуром? — удивился Томас. Имя их заклятого врага он узнал от Робби.
— Нет, — отвечал молодой Дуглас, так и не повернув головы. — Я сам его найду. Найду, и тогда уж каюк мерзавцу.
Томас никогда раньше не слыхал слово «каюк», но резонно предположил, что де Тайллебуру оно ничего хорошего не сулит.
— Так какого черта ты торчишь здесь?
Робби нахмурился. У него была копна вьющихся каштановых волос и курносое лицо, казавшееся на первый взгляд мальчишеским. Однако, приглядевшись к нему повнимательнее, можно было приметить волевой подбородок и твердый, суровый взгляд.
— Кого я терпеть не могу, так это чертовых хвастливых болванов! Хреновых ублюдков!
Томас не сразу понял, что Дуглас говорил об английских ратниках, которые были их спутниками по дороге из Дарема до Йорка и которые вот уже часа два как ехали по направлению к Лондону.
— Да что случилось?
— А ты слышал их прошлой ночью? Слышал? Возмущенный Робби выражал свое негодование так громко, что привлек внимание двух художников, которые, взобравшись на высокие козлы, изображали на стене нефа сюжет насыщения пяти тысяч человек рыбами и хлебами.
— А в предыдущую ночь? — не унимался шотландец.
— Они напились, — пожал плечами Томас. — Как, впрочем, и мы с тобой.
— Расписывали, как они сражались в этой битве! — гнул свое Робби. — Послушать этих ублюдков, так можно подумать, что мы убежали!
— Так оно и было, — заметил Томас.
Но собеседник его не слышал.
— Можно подумать, будто мы вообще не сражались! Расхвастались они, вот что, а мы, между прочим, чуть-чуть не победили! Слышишь? — Он ткнул Томаса пальцем в грудь. — Мы, черт возьми, почти что победили, а эти бастарды выставили нас трусами!
— Шотландцы проиграли, — сказал Томас.
Робби воззрился на него в неподдельном изумлении.
— Да мы гнали вас полпути, до самого чертова Лондона! Заставили вас бежать, скажешь нет? Наложить в штаны и бежать! Мы, черт возьми, почти победили, точно, а эти негодяи злорадствуют! Вот ведь сволочи! Я еле сдержался, чтобы всех их не перебить!
Теперь к словам Робби прислушивалось уже десятка два людей. Двое паломников, продвигавшихся на коленях к усыпальнице позади высокого алтаря, уставились на юношу, разинув рты. Священник беспокойно нахмурился, а младенец, сосавший палец, с испугом воззрился на громко кричавшего человека.
— Ты слышишь меня? — орал молодой Дуглас. — Мы чуть не победили!
Томас повернулся и зашагал к выходу.
— Эй, ты куда? — крикнул ему вслед Робби.
— На юг, — ответил Томас.
Он понимал, отчего шотландец так бесится. Гонцы, несущие вести о сражении, не могли удержаться от того, чтобы приукрасить историю битвы, когда их принимали в замке или монастыре, и в их изложении кровавая сеча представлялась легкой победой. Тому, что это задевало Робби, удивляться не приходилось, но в данном случае Томас к нему сочувствия не испытывал. Он обернулся и, указав на шотландца пальцем, сказал:
— Тебе следовало остаться дома.
Робби возмущенно сплюнул, потом спохватился, сообразив, что привлекает внимание посторонних. Он догнал Томаса и заговорил опять, хоть с не меньшим пылом, но несколько потише:
— Можно подумать, будто вы от нас не драпали. — Робби улыбнулся, отчего его юное лицо приобрело еще большее очарование. — Прости, я не хотел так громко орать. Просто разозлился.
— Я тоже, — сказал Томас.
Однако гнев Хуктона был обращен на себя, он был смешан с чувством вины и скорбью, которые не ослабевали по мере того, как всадники удалялись на юг. Они отправлялись в путь по утрам, по тяжелой от росы траве, тащились сквозь пелену осенних туманов, скрючивались под хлещущим дождем, и почти все это время Томас не переставая думал об Элеоноре. Лорд Аутуэйт пообещал, что похоронит ее и закажет заупокойную мессу, но Томасу порой хотелось разделить с ней могилу.
— А почему де Тайллебур преследует тебя? — спросил Робби позже, когда они уже ехали, удаляясь от Йорка. Они говорили по-английски, поскольку молодой шотландец, хоть и происходил из знатного рода Дугласов, французским языком не владел.
Некоторое время Томас хранил молчание, но когда Робби уже подумал, что спутник вообще ему не ответит, насмешливо фыркнул:
— Да потому, что этот подонок думает, будто мой отец владел Граалем.
— Граалем? — Робби перекрестился. — А я слышал, что чаша в Шотландии.
— В Шотландии? — удивился Томас. — Мне доводилось слышать, будто на это претендует Генуя, но Шотландия?
— А чем мы хуже Генуи? — ощетинился Дуглас, но потом смягчился. — Впрочем, мне доводилось слышать и о том, будто Грааль в Испании.
— В Испании?
— А если Грааль есть в Испании, — продолжал Робби, — то уж у французов-то он точно должен иметься. И у португальцев тоже, уж эти своего не упустят!
Он пожал плечами и снова посмотрел на Томаса.
— Выходит, у твоего отца был еще один?
Томас не знал, что и ответить. Его отец был человеком необычным, ярким, терзаемым страстями. Он был великим грешником и при всем этом вполне мог быть и святым. Отец Ральф смеялся над широко распространенными предрассудками. Он потешался над свиными костями, которые продавцы индульгенций выдавали за святые мощи, но сам при этом повесил в церкви почерневшее, погнутое копье и уверял всех, что это подлинное копье самого святого Георгия. Отец Ральф ни разу ни словечком не обмолвился Томасу о Граале, но после его смерти сын узнал, что история их семьи переплетена с историей Грааля самым тесным образом. Пожалуй, лучше будет сказать Робби правду.
— Я не знаю, — признался он, — я и сам не знаю.
Робби поднырнул под низкую ветку, перегораживавшую дорогу.
— Но ты думаешь, что это и есть настоящий Грааль?
— Если только настоящий Грааль вообще существует, — ответил Томас и снова, невесть в какой раз, задумался.
Наверное, эта святыня все-таки могла существовать, хотя он предпочел бы иное. Однако ему поручено это выяснить, а потому Томас постарается разыскать единственного друга отца, чтобы спросить этого человека о Граале. Ну, а когда все прояснится окончательно, он вернется во Францию и присоединится к лучникам Скита. Сам Уилл Скит, его бывший командир и друг, застрял в Кане, и Томас не имел никаких сведений о том, жив ли Уилл, а если жив, то может ли он говорить, соображать или даже ходить. Но все это можно выяснить, послав письмо мессиру Гийому д'Эвеку, отцу Элеоноры. И если англичане отпустят нескольких пленников, мелких французских дворян, Уиллу в обмен обеспечат безопасный проезд. Занявшись своим делом, Томас мог рассчитывать раздобыть денег, вернуть лорду Аутуэйту долг и найти утешение в битвах с врагами короля. А может быть, проклятый де Тайллебур явится, чтобы убить его, и уж тогда Томас прикончит мерзавца, как крысу. Что же до Робби, то шотландец ему нравился, однако навязывать ему свою компанию Хуктон не собирался.
Ну а сам Робби рассуждал так: де Тайллебур будет охотиться за Томасом и потому ему нужно держаться рядом с лучником, который будет служить для доминиканца наживкой. У молодого Дугласа не было другой цели, кроме мести за брата, но эту месть он считал своим священным долгом.
— У нас, Дугласов, так заведено, — сказал он Томасу. — Пусть только тронут кого из наших, и мы вражину в клочья порвем. Кожу с него сдерем, с живого. Это кровная месть, понимаешь?
— Даже если убийца священник?
— Это либо он, либо его слуга, — отозвался Робби, — но ведь слуга делает, что ему прикажут. За слугу в ответе хозяин, так что священник виноват в любом случае. А значит, я перережу его поганую глотку.
Некоторое время он ехал молча, но вдруг ухмыльнулся.
— А если потом за убийство святоши я попаду в ад, то в одиночестве мне скучать не придется. Там уйма Дугласов, самая подходящая компания для дьявола.
Он рассмеялся.
Путь до Лондона занял десять дней, и когда они наконец оказались там, то Робби изо всех сил пытался сделать вид, будто город не произвел на него ни малейшего впечатления, как будто в Шотландии таких городов хоть пруд пруди, но его хватило ненадолго. Очень скоро Дуглас, разинув рот, таращился на огромные здания, улицы, полные народа, и плотные рыночные ряды. Деньги лорда Аутуэйта позволили молодым людям найти приют в таверне под городскими стенами, рядом со Скитфилдским лугом, на котором разбили свои палатки более трех сотен торговцев.
