Амон перевернул голову мертвеца, как будто мог увидеть нечто, что сразу объяснило бы причину деградации. Собек присел и провел пальцем по порошковым линиям лунного каустика.
— Ты сильно рискуешь, изучая изменившихся плотью, — заметил Собек.
— Я рискую больше, не изучая ее, — ответил Ариман.
— И ты узнал от него что-то полезное? — спросил Амон.
Ариман на секунду заколебался, прежде чем ответить.
— Теперь я понимаю, как распространяется порча.
— Но ты не знаешь, как обратить ее вспять, — произнес Амон.
— Нет, пока нет, — грустно сказал Ариман.
— Нужно доложить об этом Багровому Королю.
— Ты знаешь, что мы не можем, — зло бросил Ариман.
— Почему? Ответь! — стоял на своем Амон. — Однажды он остановил это, сможет и вновь.
— Он попросту отстрочил наше вырождение. В своем высокомерии он счел, будто овладел теми силами, что были порождены Великим океаном.
— И ты думаешь, что остановить это сможем мы, — с улыбкой сказал Амон. — И кто теперь высокомерен?
— Ты слишком оторвался от легиона, Амон. Странствия завели тебя в самые дальние уголки мира, но что ты узнал? Ничего!
Амон приблизился к нему вплотную.
— Тогда я узнал не больше твоего, Азек.
Собек быстро поднялся и встал между Амоном и Ариманом.
— Примарх может нам помочь, — сказал он.
Ариман покачал головой и пролистал Книгу Магнуса на страницу с наполовину оконченной формулой и эзотерическими вычислениями.
— Мы уже прежде шли этим путем, братья, — произнес Амон. — Когда Рубрика будет готова, мы поднесем ее нашему отцу. Если он узнает о работе, пока она не завершена и не опробована, то остановит ее.
Катомат коснулся пожелтевших страниц Книги Магнуса, как будто она была священной реликвией.
— Думаете, его это достаточно волнует, чтобы останавливать? Когда в последний раз кто-то из вас видел Магнуса или чувствовал его присутствие в этом мире?
Молчание заставило черты лица Катомата застыть в неподвижности, что никогда не было особо сложной задачей.
— Магнус размышляет в Обсидиановой башне. Кто знает, какие мысли тревожат его разум? Определенно не судьба оставшихся сынов.
— Ты слишком много думаешь, Катомат, — заметил Амон.
Некогда глас примарха, Амон всегда становился на его защиту, когда споры становились слишком накаленными.
— Ты так считаешь? — бросил Катомат. — И что ты предлагаешь делать? Покорно ждать, что нам преподнесут волны варпа? Будь они прокляты вместе с тобой!
Катомат прошел к свернувшемуся трупу Астинона, чьи прежние благородство и величие были теперь разрушены и осквернены.
— Я не стану подобным ему, и если мне придется пойти против воли примарха, значит так тому и быть, — зло сказал Катомат.
Щеки Амона вспыхнули, и его аура сместилась на высшие исчисления боя. Собек усилил способности Корвида, чтобы спроецировать в ауру воинов их будущее: сломанные кости, сожженная плоть и их конечная гибель.
— Довольно! — крикнул он.
Амон и Катомат уставились на образы своей смерти, и оба успокоили силы, так что те разлетелись из психовосприимчивого шпиля вспышкой эфирного огня. Ариман шагнул в середину комнаты.
— Мы идем по предначертанному пути с единой целью, и забыть ту цель — величайшая глупость, — сказал он.
— А раз за разом повторять одно и то же, ожидая других результатов — определение самого безумия, — ответил Амон.
— Тогда что ты предлагаешь?
— Ты знаешь, — произнес Амон.
Ариман вздохнул.
— Отлично, я поговорю с Багровым Королем.
Обсидиановая башня не зря получила свое название — изогнутый шип из черного камня возвышался над остальным пейзажем. Такую невероятную конструкцию она обрела в считанные мгновения по мимолетной прихоти, которую Багровый Король воплотил в реальность. Башня состояла из неровного стеклянного вещества, похожего на шероховатую вулканическую скалу, и пронизанную прожилками света. В ее поверхности не было ни единого окна или двери, кроме тех, что силой мысли создавал примарх. На вершине блестело сияние, излучая свет и одновременно поглощая его. Никто не мог смотреть на него, не ощущая при этом на себе взгляд Багрового Короля — всевидящее и всезнающее присутствие, не оставлявшее теней, в которых можно было бы утаить секреты.
Ариман старался не смотреть на сияние. В мире, пронизанном варп-энергией, можно было в мгновение ока перемещаться из одного места в другое, но Ариман предпочитал путешествовать на «Громовом ястребе». Как и все в этом мире, боевой корабль также не избежал воздействия трансформирующих энергий нового дома. Его корпус стал более обтекаемым, чем планировалось, более хищного профиля. Сила имени изменила машину по своему подобию.
Ариман медленно развернул корабль, кружа вокруг башни в поисках места, где можно было бы приземлиться. Яркие электрические бури походили на остаточные образы титанических сражений высоко в небесах, неровные вершины на горизонте озарялись сполохами рвущихся в небо молний. За «Громовым ястребом» неслись разумные зефиры — осколки лихорадочного сознания, которые стекались к человеку силы, словно ученики к верховному жрецу. Миллионы слетались к башне Магнуса, подобно кольцам планеты или акулам, почуявшим запах крови в воде. Ариман заложил вираж, когда в верхней части шпиля возник проем, и из материи выдвинулась стеклянная платформа. Он разогнал двигатели и поднял искривленный нос корабля, с мягким давлением мысли сажая машину.
Он позволил двигателям остыть, прежде чем спуститься по штурмовой рампе в башню. Как обычно, Ариман почувствовал в воздухе статику, ощутил потенциал, что пронизывал здесь каждое мгновение. Дыхание тут обладало силой, разносимой незримыми зефирами, которые стекались к нему. Ариман, не обращая на них внимания, направился вглубь башни через эллиптическую арку с краями, извивающимися, будто танцующее пламя. Помещение внутри было большим, слишком огромным, чтобы существовать в окружности башни, и освещалось мягким сиянием библиариума.
Спиральные стеллажи и полки стонали под весом бессчетных форм знания: пергаменты, свитки, инфокристаллы, обтянутые кожей фолианты, сейсонги и гаптические мемы — каждый нес в себе фрагмент бесценных знаний, спасенных с разоренного Просперо. Для обычного человека это собрание показалось бы объемным, хранилищем данных, с которым не могло сравниться ничто, кроме великих подземелий Терры, но для Тысячи Сынов то были остатки, толики мудрости, что за последние два столетия они собрали со всех уголков галактики. Ариману хотелось плакать из-за того, что столько знаний было загублено по одному лишь гневу и зависти.
— Оно того стоило, Русс? — произнес Ариман.
Голос, раздавшийся сверху, резонировал от вековой скорби. Это был голос, не знавший ни удивления, ни радости, и был грустным оттого, что однажды мог испытывать их.
— Не называй его имя.
— Отец… — сказал Ариман.
— Зачем ты потревожил меня?
Ариман не видел ни следа своего генетического повелителя. Голос исходил отовсюду и из ниоткуда, бесплотный дух, который мог шептать ему на ухо или кричать из глубин библиариума.
— Я хочу кое-что спросить, — сказал Ариман.
— Для этого ты мог не лететь к Обсидиановой башне, — ответил Магнус.
— Нет, но кое о чем лучше говорить лицом к лицу, как отец с сыном.
Наступила пауза, а затем внезапно в зале стало ощущаться присутствие, фундаментальное изменение в сокрытой физике мироздания. Библиариум исчез, и Ариман оказался на вершине башни Магнуса, вознесшись подобно богу над своими владениями. Мир исчезал вдали, Ариману казалось что он великан, стоящий на сфере, откуда виднелись земли воинов-колдунов, которые спаслись из финальной резни у пирамиды Фотепа. Из многотысячного легиона выжила горстка.
— Мы бы хотели жить, как раньше, но история этого не допустит.
— Но группа решительных воинов, которых направляет непоколебимая вера в свою цель, способна изменить ход истории.
Он назывался Багровым Королем, Красным Циклопом, Магнусом Одноглазым — все эти и множество других эпитетов были возложены на него. Одни он получил в восхвалении, другие от страха. Магнус, возвышавшийся над Ариманом, выглядел так, как он его запомнил — примарх шел на битву с Волчьим Королем в завывающей буре черного дождя. Кроваво-красный нагрудник, пронзенный двумя костяными рогами, на плечи наброшена янтарная кольчужная мантия. Килт из опаленной кожи, окаймленный золотом и с вырезанным из слоновой кости символом легиона — змеиным знаком. Багровые волосы взъерошены, придавая ему сходство с безумцем.
Лицо примарха было красным с бронзовым отливом, но в нем сиял пламенеющий свет, солнце в самом сердце естества, что одновременно создавало его выдуманное тело и наполняло своими лучами. Ярче всего свет пробивался через единственный глаз — сферу из чистого золота, подернутую невиданными цветами, но твердую от всей той скорби, что ему пришлось повидать. Это был тот Магнус, каким он хотел выглядеть — полубог в образе из утраченного прошлого из воспоминаний и эмоций возлюбленного сына. Магнус стоял на пороге великого превращения, но куда оно могло привести его, было загадкой, на которую даже он не знал ответа. Ариману вдруг захотелось упасть на колени. После прибытия на Планету Колдунов Магнус потребовал, чтобы ни один из его сынов больше не преклонял перед ним колени, но некоторые привычки отмирали с трудом. Вопреки внешнему виду, вершина башни Магнуса была открыта всем стихиям, и бушевавшие над головой калейдоскопические бури казались такими близкими, что к ним можно было дотронуться. В выси танцевали пылающие энергии невообразимой мощи, и их сила будто наполняла кровь Аримана чудодейственным эликсиром.
