её не простить.
На секунду Маша зажмурилась и, распахнув глаза, встретилась с его настороженным взглядом.
– Я тебя обманула, – призналась она, вызвав на его лице ещё большее недоумение. – Помнишь таблетки, которые ты купил мне после нашей первой ночи? Я обещала тебе, что проблем не будет, но… так и не приняла их. Не смогла и, как оказалось, не зря. Я беременна, Лёва.
Вот теперь он просто выпал в осадок. Смотрел на неё и не верил собственным ушам. Беременна? Да не может такого быть!
– Маша, – начал он хриплым тоном.
– Нет, милый. Не говори ничего. Я же обещала, что проблем не будет – значит, их у тебя и не будет. Я… сама справлюсь. А сказала только потому, что ты имеешь право знать.
– Ребёнок, – всё так же ошарашено говорил он. – Мой… Наш… Ребёнок.
У Маши возникло ощущение, что эта новость оказалась для Лёвы сродни удару по голове мешком с цементом. Он явно был не в себе и почти не понимал значения произносимых им слов.
– Да, Лёва. Ребёнок. Но я не хочу, чтобы ты думал, что я желаю тем самым привязать тебя к себе. Совсем наоборот. Сегодня ты наглядно показал, какое место я занимаю в твоей жизни. Поэтому, с моей стороны было бы глупо надеяться на хеппи энд. Ты, Лёва, бабник. Для тебя переспать с женщиной, то же самое, что для меня приготовить ужин. Ничего сложного, – она горько усмехнулась, даже не замечая, что по её лицу уже давно текут слёзы. А ей-то казалось, что она прекрасно держит маску полной невозмутимости. – А я не хочу каждый день, когда ты будешь задерживаться на работе, рисовать в своей голове картины твоих оргий.
– Маша, – он развернулся и поднялся на ноги. Его переполняли жуткие по своей силе эмоции, в которых он никак не мог разобраться. Голова уже не варила. Ему давно нужен был отдых и полноценный сон. Лёва даже не сразу смог вспомнить, когда в последний раз нормально спал. – Я не хочу тебя терять! Ты нужна мне… и ребёнок наш, нужен. Пожалуйста, давай не будем рубить с плеча. Подумаем… хотя бы до завтра. Я сейчас почти не соображаю…
Только теперь она заметила, каким бледным и осунувшимся выглядит её Лёва. А ведь он действительно устал, причём настолько, что даже сам готов это признать, чего раньше вообще не случалось. Ей даже стало жаль его, но вовремя вспомнилась их утренняя встреча в кафе, и всю жалость, как рукой сняло.
– Хорошо, – как можно равнодушнее проговорила она, смахивая с щеки столь неуместную влагу. – До завтра я так уж и быть, ничего предпринимать не стану. Скажем, до семи вечера. Если у тебя появится какое-то решение, дай знать. А сейчас, уходи. Я тоже устала.
Он кивнул и по привычке потянулся к ней за прощальным поцелуем, но Маша отпрянула. От этого её столь брезгливого жеста, он на секунду оторопел, а потом лишь хмыкнул, развернулся и ушёл, как она и просила. И только когда за ним с грохотом закрылась входная дверь, а мимо окон мелькнул его удаляющийся силуэт, она, наконец, позволила себе сбросить маску равнодушия.
Упав на кровать, Маша уткнулась лицом в подушку и просто завыла. Протяжно, громко, не в силах сдерживать боль от рвущейся на клочки души. Она любила Лёву, настолько, насколько вообще было возможно кого-то любить. И даже, наверное, смогла бы простить ему эту измену. Да что говорить, она бы легко простила ему что угодно, если бы только… он тоже её любил. А на такое, увы, рассчитывать не приходилось.
И если она всё же решит остаться с ним, то дальше будет только больнее. В этом Маша не сомневалась ни капельки. Сегодня – контракт и Анжела, а завтра что? Новая помощница? Секретарша? Или просто очередная понравившаяся ему девушка? Ведь он не изменится. А значит нужно рвать связи и жечь мосты, пока ещё есть такая возможность. Пока Маша ещё в силах уйти.
***
Когда этим утром Максим вошёл в домашний кабинет шефа, на часах не было ещё и восьми утра. Но Дубровский, свежий и отдохнувший уже сидел за своим рабочим столом и внимательно просматривал какие-то бумаги. Рядом с ним стояла чашка и полный кофейник, а на подносе виднелось блюдо с бутербродами.
Мужчина поднял взгляд на столь раннего посетителя и удивлённо вздёрнул брови.
– Что, так не терпится отчитаться? – насмешливо хмыкнул он, но тут же отложил документы в сторону и, переплетя руки перед грудью, откинулся на спинку кресла. – Или покаяться пришёл? Так ты не стесняйся, говори. Я с удовольствием послушаю, как мою дочь занесло в твою постель.
– Василий Фёдорович, – начал Макс, но вдруг замолчал.
Сказать по правде, у него была заготовлена целая речь, которую он придумывал всю последнюю неделю. Максим постоянно прогонял её в голове, придумывая всё новые и новые аргументы и оправдания. Но, как оказалось, зря.
Когда вчера ночью он вернулся в гостевой домик, то застал там столь ошеломляющую картину, от которой у него волосы на голове зашевелились. Его Машенька, милая, любимая сестрёнка, сидела на коленях на полу своей комнаты и рыдала. Дрожащими руками она сжимала странного вида большого плюшевого кролика и едва слышно подвывала. Её всю трясло, причём настолько, что Макс не сразу поверил своим глазам. Он вообще впервые видел Машу в таком состоянии. Ведь раньше, как бы плохо ни было, чего бы ни происходило, но она всегда держалась. А значит, в этот раз случилось нечто действительно ужасное.
Ещё по опыту той жуткой истерики Мирославы, Максим помнил, что слова здесь бессмысленны. Если она что-то и услышит, то всё равно не поймёт. Именно поэтому, он просто молча взял сестру на руки, сев на кровать, усадил её к себе на колени и крепко обнял.
Как ни странно, но рядом с братом она довольно быстро успокоилась, притихла и даже перестала плакать. Он ничего у неё не спрашивал, уверенный в том, что она сама расскажет, как только сможет. И… она рассказала. И о Лёве, и об их ребёнке, и об Анжеле. А также сообщила, что не желает жить в городе, где каждый день может столкнуться со «своим болезненным прошлым», коим теперь стал Лёва. Маша приняла решение уехать. Правда пока и сама не знала куда. И ни на какие уговоры поддаваться не собиралась.
Тогда, ближе к утру, Макс всё-таки психанул и, наконец, оставил её одну. А через час вернулся с двумя билетами на
