Этот пол, похоже, пользуется большим уважением среди них. Они не заключили с нами ни одной сделки, не посоветовавшись предварительно со своими женщинами. Серебряные серьги и медные украшения, составляющие часть одеяния, мы видели только на их женах и дочерях.
Мужчины и мальчики носят камзолы из нанки либо собачьей или рыбьей кожи, сшитые наподобие плаща извозчика. Если камзолы опускаются ниже колена, то они не надевают кальсон. В противном случае они носят кальсоны китайского фасона, едва прикрывающие икры.
У всех есть сапоги из тюленьей шкуры, однако они хранят их для зимы. В любое время года и в любом возрасте, даже у материнской груди, они носят кожаный пояс, на котором висят нож в ножнах, огниво, трубка и мешочек с табаком.
Женское платье несколько отличается от мужского. Женщины закутаны в огромные плащи из нанки или лососевой кожи, которую они умеют дубить очень искусно, придавая ей величайшую мягкость. Их одеяние опускается до лодыжки и иногда окаймлено бахромой из маленьких медных украшений, которые при ходьбе звенят, словно колокольчики.
Лосось, кожу которого они используют для одежды, они никогда не ловят летом, поэтому он весит от тридцати до сорока фунтов. Та рыба, которую мы ловили в июле, весила лишь три или четыре фунта; однако этот недостаток уравновешивался ее количеством, а также изумительным вкусом: мы все сходились во мнении, что никогда не ели лучшего лосося.
Сушильни для рыбы в деревне в заливе де Кастри.
Гравюра из атласа «Путешествие в поисках Лаперуза и путешествие Лаперуза». 1800 г.Мы не можем говорить о религии этого народа, поскольку не видели ни их храмов, ни священников. Однако грубо вырезанные фигуры, свешивающиеся с потолка их хижин, возможно, были их идолами. Они олицетворяли детей, руки, ноги и весьма напоминали благодарственные приношения в наших сельских церквях. Впрочем, эти изображения, которые нам показались идолами, могли служить напоминанием о детях, погубленных медведями, или охотниках, раненных этими животными. Однако едва ли возможно, чтобы люди столь хрупкого сложения были лишены суеверий.
Иногда нам казалось, что они считают нас колдунами: на различные наши вопросы они отвечали с видимым беспокойством, хотя и вежливо. Когда мы пытались срисовать их с натуры, они, похоже, думали, что рука чертит магические знаки, и отказывались отвечать на наши просьбы, давая понять, что это плохо.
Лишь с большим трудом и благодаря величайшему терпению мсье Лаво, главному врачу «Астролябии», удалось составить словари языка орочей и битчей. Даже наши подарки не могли победить их предрассудки в этом отношении. Часто они принимали их с отвращением и иногда упрямо отказывались от них.
Порой мне казалось, что они, возможно, желали большей чуткости с нашей стороны, когда мы делали им подарки. Чтобы проверить обоснованность этого предположения, я пришел в одну из хижин и, после того как ко мне подвели двоих детей трех-четырех лет и я немного приласкал их, я подарил им кусок розовой нанки, которую принес в кармане. Я увидел самую живую радость на лицах всей семьи и убежден, что они отказались бы от подарка, если бы я предложил его им напрямую. Муж вышел из хижины и вскоре вернулся с лучшим из своих псов, умоляя меня принять его. Я отказывался, пытаясь объяснить ему, что пес будет полезнее ему самому, чем мне, однако он настаивал. Увидев, что его уговоры безуспешны, он подвел двоих детей, которым я подарил нанку, и положил их ручки на спину пса, давая мне понять, что я не должен отказывать детям.
Подобная утонченность манер возможна лишь в среде очень развитого народа. Я полагаю, что ни один из тех народов, которые не занимаются ни земледелием, ни скотоводством, не может превзойти их в цивилизованности.
Я должен отметить, что собаки — их самое ценное достояние. Они запрягают их в маленькие и легкие сани, очень искусно изготовленные, точно так же, как это делают камчадалы. Эти собаки из породы лаек крепки, хотя и среднего размера. Они очень послушны и ласковы и словно переняли характер своих хозяев, тогда как псы гавани Французов, намного меньше, но той же породы, — злые и дикие. Пес из Гавани, который провел несколько месяцев у нас на борту, валялся в крови, когда мы убивали зверя или овцу, подкрадывался к птице, словно лиса, и более проявлял повадки волка, чем домашней собаки. Однажды ночью при сильном волнении он свалился в море — возможно, его столкнул какой-нибудь моряк, паек которого он утащил.
Орочи, жители залива Де-Кастри.
Гравюра из атласа «Путешествие в поисках Лаперуза и путешествие Лаперуза». 1800 г.Пришельцы, четыре пироги которых были пришвартованы к берегу возле деревни, возбудили наше любопытство, как и страна битчей, находящаяся к югу от залива Де-Кастри. Мы привлекли все свои способности, чтобы расспросить их о географии их земли. На листе бумаги мы начертили побережье Татарии, реку Сахалин и остров того же имени, который они называют Чока, напротив Татарии. Между островом и побережьем мы оставили проход.
Они взяли карандаш из наших рук и соединили остров и континент чертой. После этого они вытащили свою пирогу на песок и показали нам, что после выхода из устья реки им пришлось тащить подобным образом свои лодки по песчаной отмели, которая соединяет остров и континент и которую они только что изобразили. Затем они сорвали со дна моря водоросли, которыми, как я уже говорил, полон этот залив, и положили их на песок, показывая нам, что эти же водоросли покрывали отмель, которую они пересекли.
Это сообщение пришельцев из устья реки Сахалин, вполне согласующееся с тем, что мы видели сами, когда были вынуждены остановиться на шести саженях, не оставляло места ни малейшим сомнениям. Чтобы примирить их свидетельство с утверждениями обитателей залива Де-Лангля, нужно лишь предположить, что во время прилива в нескольких местах этой отмели остаются проходы глубиной три-четыре фута — вполне достаточной, чтобы там могли пройти их пироги. Поскольку это все равно оставалось очень интересным вопросом, ответ на который я так и не увидел собственными глазами, я сошел на берег на следующий день и еще раз беседовал с ними посредством знаков. Итог был тот же самый.
Наконец, мы с мсье де Ланглем поручили моему судовому врачу мсье Лаво, который очень быстро схватывал иностранные языки, произвести новые изыскания. Он удостоверился, что битчи неизменны в своем свидетельстве, и я тогда отказался от плана, который вынашивал, об отправлении своего баркаса к крайней точке залива, которая должна была находиться не далее чем в десяти-двенадцати лье от нас.
