радости, без надежды. Фамка тяжело вздохнула, дернула за шелковый шнур. Длинные занавеси теплого золотистого цвета медленно сомкнулись, отгораживая комнату от холода, осени и печали.
Комнату она не выбирала, хотя выбор был богатый. Живую лестницу каждый растил куда хотел, и скоро почти все верхние покои в той части стены оказались доступными. Господин Лунь проявил заботу. Куртуазно раскланявшись, сказал: «Надеюсь, госпожа Хелена, вам здесь будет удобно» – и она, конечно, послушалась.
Удобно. В прежней жизни, до крайнова замка, у нее и кровати своей не было. Спали вместе с матерью, под одним одеялом. Всякий знает, что так теплее. А тут комната. Да еще какая комната: с ковром, с занавесками, с широченной постелью.
Впрочем, у богатых свои причуды. Ланка, дурочка, расположилась сразу в трех, и то причитала, что ей тесно: всего лишь спальня, будуар, гостиная, а устроить гардеробную негде. Ниже – ходить далеко, выше – неудобно. Битый час Варка и Илка покорно таскали наверх вещи, вещички и вещицы. В конце концов Ланка успокоилась, но тут выяснилось, что в роскошных покоях необходимо постоянно убирать: чистить ковры, протирать бесчисленные безделушки, выбивать подушки и покрывала. Недолго думая, Ланка заявила, что теперь, когда жизнь наконец вошла в привычную колею, ей нужна горничная. В ответ господин Лунь, очаровательно улыбаясь, сообщил, что людей в замок пускать не намерен. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
Тогда прекрасная Илана попыталась подъехать к Фамке. Пришлось ее разочаровать. Зато Жданка с обычной готовностью согласилась помочь. Кончилось это жутким Ланкиным визгом. При этом Жданка хохотала на весь замок, но что там стряслось, обе объяснять отказывались. Так что пришлось гордой полковничьей дочери управляться самой.
Хотя Жданка от всех этих перемен пострадала куда больше. Господин Лунь лично отвел ее в чью-то бывшую детскую с серебряными цветами и птицами на стенах и занавесках, с кроватью в кружевах и оборках, с множеством чудных синеглазых кукол в половину детского роста, с длинногривой, шелковистой на ощупь лошадкой-качалкой. Фамка такое видала только на картинках, а Жданка, наверное, никогда.
Через неделю выяснилось, что рыжая ночует у Варки. Варка к этому относился благодушно, накрывал одеялом, подсовывал под голову подушку, может, и колыбельную пел, кто его знает. В комнату свою он приползал глубоко за полночь, из лаборатории, в которой ковырялся всякую свободную минуту, изводя крайна бесконечными вопросами, или чуть живой возвращался с утопающих в грязи просторов Пригорья, где по мере сил боролся с прострелами, лихоманками или злой осенней мокрухой. Несмотря на скверную погоду, голубиная почта, заведенная крайном, работала исправно, и травника на помощь звали частенько.
Однако через неделю Ланка, то ли в отместку, то ли из вредности, нажаловалась крайну на беспутное Жданкино поведение. Господин Лунь, как обычно в минуты растерянности, запустил обе руки в волосы и в который раз забормотал нечто невнятное про воспитание девиц и тетку Таисью. Жданкины глаза немедленно наполнились слезами.
– Чего я такого сделала-то! Я ему не мешаю.
– Она не мешает, – подтвердил Варка, – наоборот. Да я ее с собой то и дело как щит беру. Вы ж сами велели поодиночке вниз не ходить. Пока я с больным, она родственников развлекает, чтоб под руку не лезли.
Любую кликушу в два счета подбодрит. Больше никто так не может.
– Так – никто, – скривившись, подтвердил крайн, – я, например, уже до того взбодрился – впору на стену лезть. Ну, она ребенок еще, но ты-то должен…
– Да чего я должен-то?
– Как же ты не понимаешь? – кукольным голосом сказала Ланка. – Это же неприлично.
– Чего неприлично? Чего вам от нас надо?
– Опекун я, конечно, никудышный, – задумчиво протянул крайн, – но краем уха где-то слыхал, что негоже молодым девицам лазить по чужим спальням.
– Каким девицам? – удивился Варка.
Тут Жданка ни с того ни с сего смертельно обиделась, и Фамка, от греха подальше, забрала ее к себе. Вдвоем и вправду привычней…
* * *
Фамка вздохнула, расправила на коленях мягкие складки юбки. Новую одежду они пошили с помощью Петры. По-крестьянски простую, но удобную, прочную. Пестрой домотканой шерсти и тонкого, самого лучшего льна прикупили на торгу в Трубеже. Ланка, конечно, ворчала, не хотела носить простецкие юбки и рубахи. Никакие напоминания о том, что в ее распоряжении сотни роскошнейших бальных платьев, не помогали. Обшивать пришлось и парней. За лето они ухитрились из всего вырасти.
Что ж, теперь у них ни в чем недостатка не было. Обещанная десятина была заплачена честно. В середине лета над Пригорьем встала горячая сушь, но господин Лунь, ворча и ругаясь, каждую неделю гонял всех устраивать дождик. Обычно это случалось в четверг, сразу после обеда. Пышные тяжелые облака собирались над Крайновой горкой и мягко сползали вниз, накрывая Пригорье теплым нежным дождем. Время от времени они переваливали через Тихвицу, уходили в Поречье или в измученные засухой владения князя Сенежского. Потом из-за гор явилась наконец настоящая туча, свинцово-черная, неотвратимая, как война. Обложила весь горизонт, загрохотала грозно, и снова крайн погнал всех наверх, на вершину одного из тех утесов, что снизу казались башнями замка. «Град, песья кровь, – кратко выразился он, – прорвется в долину – весь урожай коту под хвост». И тихонько добавил что-то про крылья. Мол, сверху было бы проще… Но крыльев у них не было.
Поворачивать мощный верховой ветер, когда град лупит по спине и плечам, а молнии бьют прямо в скалы крайнова замка, Фамке совсем не понравилось. Ланка, к примеру, разрыдалась и сбежала, не выдержав и получаса борьбы с бурей. К концу дня все были в синяках и долго потом вздрагивали от каждого резкого звука, но Пригорье худо-бедно отстояли.
Урожай выдался на диво. Такого в этих краях не видали уже лет десять. Почти всю осень к Крайновой горке свозили мешки с зерном, мукой, овощами. Варка с Илкой замучились, перетаскивая все в обширные кладовые. Городские старшины аккуратно внесли свою долю деньгами.
– Куда нам столько! – ужасалась Жданка. – Этого же в жизни не съесть.
– Пригодится, – задумчиво бормотал крайн, очевидно, предвидя какие-то грядущие несчастья.
– Что не съедим, то продадим, – хозяйственно рассуждал Илка.
Так или иначе, а голод им теперь не грозил.
* * *
За дверью вежливо кашлянули. В дверном проеме нарисовался господин Лунь собственной тощей и длинной персоной.
Фамка смущенно вскочила, одернула юбку. Она терпеть не могла, когда ее заставали без дела. Живешь из милости, так пусть хоть видят, что не даром ешь хлеб.
– Госпожа Хелена, у меня для вас поручение.
Лестница, по которой они пошли, была совсем новой, видимо, только что выращенной. Выше
