фразой горсточки интеллигентов, а не неизбежным дальнейшим шагом развивающегося уже массового движения»[1278].
Среди народовольцев имели место различные тенденции. Наряду с людьми, мечтавшими об осуществлении одновременно социального и политического переворота, были в «Народной воле» и люди, которые ожидали от подготавливаемого ими переворота непосредственно лишь установления буржуазно-демократических политических порядков, а также люди, интересовавшиеся исключительно достижением этой последней цели. Надо, впрочем, заметить, что эти течения были недостаточно отмежеваны одно от другого, часто одни и те же лица одновременно склонялись к различным, более или менее противоречивым тенденциям или переходили в зависимости от обстановки борьбы от одной к другой. Сильны были у народовольцев в известные моменты надежды на возможность вырвать террором у царизма уступки и добиться таким путем установления конституционного порядка в России. Выражением этих расчетов отчасти было письмо Исполнительного комитета «Народной воли» к Александру III после 1 марта, в котором «Народная воля» соглашалась отказаться от прежних методов борьбы на условиях политической амнистии и созыва представителей от всего русского народа при всеобщем голосовании и обеспечении свободы печати, слова, сходок, избирательной агитации[1279].
Основным официальным программным документом партии являлась «Программа Исполнительного комитета», опубликованная в третьем номере «Народной воли», датированном 1 января 1880 г. В одном из разделов содержалась программа требований из восьми пунктов, которую Исполнительный комитет обязывался пропагандировать «до переворота», рекомендовать «во время избирательной агитации» и защищать в будущем учредительном собрании. Сюда входили: постоянное и полновластное народное представительство, избранное всеобщей подачей голосов, широкое областное самоуправление, самостоятельность крестьянского мира как экономической и административной единицы, принадлежность земли народу, «система мер, имеющих передать в руки рабочих все заводы и фабрики», гражданские свободы (слова, печати и пр.), замена постоянной армии территориальной[1280].
* * *
Колебания, обнаружившиеся в правительственном лагере как раз в течение 1880 – 1881 гг., могли, как допускалось в то время в некоторых общественных кругах, говорить в пользу возможности уступок.
В течение 1878 – 1879 гг. правительство, сильно напуганное ростом активности революционеров[1281], резко усилило репрессии против всяких проявлений революционного движения и силилось подавить его одними средствами белого террора.
9 августа 1878 г., через несколько дней после убийства Мезенцова, был издан царский указ о подчинении дел о государственных преступлениях и преступлениях против должностных лиц ведению военного суда с применением наказаний, установленных законами военного времени. 5 апреля 1879 г., после покушения Соловьева на Александра II, были назначены временные генерал-губернаторы в Петербурге, Харькове и Одессе, которым, как и постоянным генерал-губернаторам в Москве, Киеве и Варшаве, были предоставлены чрезвычайные права: предавать военному суду, высылать административным порядком, подвергать по своему усмотрению арестам, закрывать газеты и журналы и т.д. Недаром военный министр Д.А. Милютин в 1879 г. говорил, что «вся Россия… объявлена в осадном положении»[1282]. Но принял широкие размеры террор именно в период действия этих чрезвычайных мер.
После разделения «Земли и воли» и образования «Народной воли» террору был придан систематический характер. Сразу после своего оформления «Народная воля» вынесла постановление о подготовке убийства Александра II. В осуществление этого постановления было приступлено к организации покушений на царя в трех возможных пунктах проезда его при возвращении из Крыма в столицу. Под Москвой народовольцам удалось в ноябре 1879 г. устроить взрыв полотна, но потерпел крушение поезд с придворной прислугой, а не тот, в котором ехал Александр II. Степан Халтурин, поступивший на работу столяром в Зимний дворец, организовал 5 февраля 1880 г. взрыв царской столовой. Однако царь опять уцелел.
Еще до взрыва в Зимнем дворце в правящих сферах, стремившихся, как выше упомянуто, подавить революционное движение средствами белого террора, высказывались также мысли о возможности одновременно прибегнуть и к другим мерам, которые могли бы смягчить остроту положения. Председатель комитета министров, бывший министр внутренних дел, П.А. Валуев принадлежал в этом деле к главным застрельщикам. «Чувствуется, – писал Валуев в июне 1879 г., – что почва зыблется, зданию (зданию самодержавия. – Ш.Л.) угрожает падение… хозяева смутно чуют недоброе, но скрывают внутреннюю тревогу». Для спасения «здания» Валуев и возобновил предложения, делавшиеся им еще в первой половине 60-х годов (1863 г.), в период проведения крестьянской реформы и польского восстания. Разговоры на эти темы в окружении царя велись во второй половине 1879 и в самом начале 1880 г. Валуев рекомендовал ввести «совещательное участие в законодательстве» лиц, «выбранных для того из губерний». После ряда обсуждений (при участии самого царя) план был похоронен. «Быть может, – отмечал Валуев в дневнике в январе 1880 г., – для перехода к другому порядку мыслей и дел нужно, чтобы под нами почва еще более заколебалась»[1283].
После взрыва 5 февраля царское правительство признало принимавшиеся до того меры борьбы с революционным движением определенно недостаточными. Катков в «Московских ведомостях» поставил в связи с событием 5 февраля вопрос об установлении диктатуры, призывая правительство «перестать стыдиться и чего-то конфузиться в пользовании властью», – как будто царизм когда-либо страдал подобной «стыдливостью». Наследник престола, будущий царь Александр III, выступил в свою очередь с предложением об учреждении верховной следственной комиссии с диктаторскими полномочиями. Эти проекты нашли осуществление в учрежденной 12 февраля 1880 г. Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия, главным начальником которой был назначен видный военный деятель того времени граф М.Т. Лорис-Меликов. При этом царизм решился на своеобразный политический маневр, возлагая на Лорис-Меликова не только голые полицейские задачи устрашения и подавления, но и примирение с властью посредством полууступок (по возможности формальных и показных) умеренной, «благомыслящей» части общества. В изданном в день своего назначения воззвании к жителям столицы Лорис-Меликов заявил, что на поддержку общества он смотрит как на «главную силу, могущую содействовать власти в возобновлении правильного течения государственной жизни».
Доверчивое либеральное общество, возлагавшее все упования на уступки сверху, всполошилось. Занимавшая в это время более или менее либеральную позицию петербургская газета «Голос» охарактеризовала начинающееся управление Лорис-Меликова как «диктатуру сердца и мысли»[1284]. Уже в марте 1880 г. от лица 20 с лишком «именитых» московских граждан Лорис-Меликову была представлена записка, составленная либеральным московским профессором С.А. Муромцевым при участии земского деятеля В.Ю. Скалона и профессора-экономиста А.И. Чупрова. Авторы записки указывали на бедственное положение России, при котором репрессии не могут оказать даже ожидаемого от них «непосредственного действия». «В положении,
