— Я шёл в своё первое паломничество, — быстро зашептал юноша, похоже, несказанно обрадованный возможностью выговориться. — Ну, к Ледяному Дереву, это в самой северной доли Длани… вот, домой… то есть назад уже иду. И два дня тому… севернее… — он сглотнул.
Лукас слушал с сочувственной, благожелательной и до крайности взволнованной улыбкой. В двух днях пути севернее отсюда находился форт Нордем.
— В общем, на меня напали. Сперва я подумал, что это обычные… ну, благородные рыцари. Они походили на благородных, Единым клянусь!
«Ох, поклянись ты мне ещё Единым, укоротят в Храме твой дурной язычок», — подумал Лукас со смесью сочувствия и раздражения, а вслух сказал:
— Неужели они посмели оскорбить Божьего слугу?!
— Не… не совсем. Они хотели, чтоб я поехал с ними. Опять на север. А я… — он вдруг смутился, как будто только теперь осознал, что хвастается перед незнакомцем собственной трусостью. Не воин, решил Лукас. Юноша, гм-м, тонкой душевной организации. Учёный или менестрель, засланный бессердечным отцом в монастырь. Наверное, всё же менестрель. Уж больно голос музыкальный, богатый интонациями.
— Я не мог поехать с ними, — тихо, но твёрдо сказал юноша. — То есть сперва поехал, а потом… ушёл. Ночью. Они были… как скоты. Оскорбляли меня и Единого. Такие люди недостойны милости его, даже через самого ничтожнейшего из слуг.
«Садись, парень, очень плохо, — менторски произнёс Лукас про себя. — Взашей тебя за такое с богословского факультета. Не выйдет из мальца миссионера…» С другой стороны, мальчик был трогательно последователен в попытках оправдать собственное малодушие. Это Лукасу очень понравилось.
— Вы поступили совершенно верно, святой брат, — заверил он парня.
— Думаете? — с надеждой спросил тот.
— Если мне позволено будет судить, — смиренно ответил Лукас. — Что бы ни было нужно этим людям, если можно такое слово применить к язычникам… а кстати, что им могло быть нужно от Божьего слуги?
— Понятия не имею, — доверительно сообщил мальчишка. — Они говорили все разом и были так некуртуазны…
Менестрель, окончательно уверился Лукас. А того и хуже — вчерашний паж. Ох, Дерек, неужто за пару монет вы и на Ледоруба готовы натянуть патрицианский плащ?.. А впрочем, почему бы и нет?
— Я разобрал только что-то насчёт обряда освящения, кто-то из них об этом упомянул. Но, вероятно, они просто глумились, — продолжал оправдываться парень. Лукас быстро прикинул, позволительно ли в данном случае сочувственно похлопать его по плечу, потом решил, что да, и постарался, чтобы жест не казался слишком фамильярным.
— Как вы верно заметили, святой брат, иные люди делами своими не заслужили и одного взгляда, брошенного им во след ничтожнейшим слугою Господа, — абсолютно серьёзно сказал он. Парень благодарно кивнул. Лукас заметил, что он совсем не пьёт. Впрочем, теперь можно было обойтись и без этого.
— Но, смею верить, ваш и Единого покорный слуга не относится к таковым, — скромно проговорил Лукас. Парень часто заморгал, потом, видимо, вспомнил об обещанном благословении и неуверенно кивнул.
— Меня ждёт долгий и суровый путь в обитель язычников и еретиков, — вздохнул Лукас. — И ваше благословение придаст мне духу и сил на этой нелегкой стезе. Выйдемте на задний двор, святой брат. Не лучшее место для святого ритуала, но…
— Не земля освещает святость, но святостью освящается, — назидательно произнёс мальчишка, демонстрируя, что по знанию писем Святого Патрица у него были только самые высокие оценки.
Лукас пристыжено потупился. Потом они чинно вышли во двор, то есть мальчишка шёл чинно, похоже, восстановив часть растраченного куража, а Лукас плёлся за ним, разглядывая золочёные шпоры его сапог. «Старший сын, — подумал он. — Старший, любимый; отец — богач из южных земель. Наказать-то наказал, но милостей не лишил. Будь эти ребята из Нордема чуть умнее, сцапали бы щенка покрепче и держали для выкупа». Было бы забавно сейчас убедить его поехать в Нордем и совершить обряд, которого от него добивались, и Лукас даже обдумал эту мысль, но потом всё же решил от неё отказаться. Он не знал, о каком обряде шла речь и как к этому относится герцогиня — вряд ли она обрадуется патрицианцу в своём форте. Этот мальчишка мог бы существенно упростить Лукасу дело, но мог и усложнить, а в данном случае ставка была слишком высока, и он предпочёл рассчитывать только на собственные силы.
Они вышли во двор; вечер был тихий, но холодный, всё кругом было завалено снегом — а ведь на Предплечье уже весна, уныло подумал Лукас, бредя за патрицианцем на задний двор. Лукас ненавидел зиму, и вот, надо же, в этом году добровольно отправился туда, где она ещё долго не закончится. Эта мысль вызвала у него короткий приступ нелепой злобы, и он был рад, что всё же решил не тащить мальчишку за собой. Мысль о всяком притворстве на мгновение сделалась ему отвратительна.
Они оказались позади дома, где их никто не мог видеть — только собака вяло тявкнула из конуры. Лукас встал на колени, и юный патрицианец водрузил на его голову холёные руки. Благословение он затвердил накрепко, слова будто от зубов отскакивали.
— И да пребудет с тобой Единый во благо и славу его, — закончил патрицианец и убрал руки.
Лукас встал, отряхнул с коленей снег.
— Спасибо, — сказал он и вырубил мальчика несильным, но точным ударом по шее.
Из его вещей Лукасу не понадобилось ничего, кроме плаща. Собственно, только это-то ему и было нужно, и, возможно, если бы не внезапный припадок раздражения, Лукас легко нашёл бы способ уговорить мальчишку просто отдать плащ ему. «Что это я, — подумал Лукас, накидывая на плечи шерстяную ткань. — Старею, видать, в самом деле старею».
Он оттащил парня поближе к стене и оставил там. Даже связывать не стал — всё равно побоится кому-то здесь рассказывать о случившемся, в погоню точно не кинется, да и за помощью к чужакам теперь не обратится никогда… ну или, во всяком случае, в ближайшие пару дней. Непохоже, что жизнь щенка чему-то учит, так что поделом ему. Прирезать, что ли, рассеянно подумал Лукас. А почему нет? Бесполезное ведь, в общем-то, жалкое существо. Но потом решил, что незачем возиться.
Убивать человека, сторожившего конюшни, Лукас тоже не стал — а вот за такое могли бы и погоню снарядить. Просто сказал, что он и мессер патрицианец уезжают немедленно, и без помех вывел из конюшни и своего, и патрицианского коня. Конюх, похоже, был только рад — патрицианцев тут и впрямь не любили, как и тех, кто с ними водится. Лукас держался настороже, остерегаясь поймать спиной стрелу, но ему позволили выехать без помех. К тому времени, когда мальчишка должен был очнуться, Лукас находился уже в нескольких милях севернее от постоялого двора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
