«На память о нашем закате. Завтра заеду за тобой. Люк».
Нет, каков наглец, а?
Совсем уже неприлично улыбаясь под негодующие вопли внутреннего голоса о разжиженных мозгах и тупых, падких на сладкое девицах, я наклонилась и открыла коробку.
И застыла.
На блестящей сливочной подкладке лежали, словно брошенные небрежной рукой, светлые шелковые чулки с черной кружевной окантовкой. Очень длинное жемчужное ожерелье-капля – длинная нить, сложенная вдвое и перетянутая посередине драгоценной брошью. Если надеть украшение, оно как раз заканчивалось бы «каплей» на уровне моего пупка. Легкий светло-розовый шарфик-пояс, почти прозрачный, сквозь который хорошо видно ожерелье. И еще одна записка.
«Наденешь? Хочу увидеть тебя в этом. Только в этом».
Я словно услышала его ироничный хрипловатый голос и дрожащей рукой потянулась к самому безопасному предмету – шарфику. Коснулась гладкой ткани… и он рассыпался тысячами волшебных лепестков, которые медленной прохладной волной проскользили по моему телу вниз, щекоча особо отзывчивые места крошечными разрядами статики, и, достигнув кончиков пальцев на ногах, быстро поднялись вверх горячим, чувственным потоком.
Коленки подогнулись, задрожали, и пришлось опереться на койку, чтобы не свалиться.
Нет, он не наглец. Он наглая самоуверенная скотина!
В лицее девчонки шептались о таких штучках, изготовляемых на заказ за бешеные деньги магами воздуха.
Творение называлось «Медовый поцелуй», или «Письмо страсти», ну или нечто такое же слащаво-медовое. И дарить его было столь же неприлично, как… ну, как дарить чулки и «каплю» с соответствующей запиской.
«Кажется, кто-то четко дает понять, чем закончится следующая встреча», – ехидно подтрунивал внутренний голос. Что-то я частенько начала разговаривать с собой.
– Да уж, понять это по-другому я при всем желании не могу… – Я аккуратно накрыла коробочку крышкой и отошла от нее.
«Зато ты точно знаешь, чего он от тебя хочет».
– Но хочу ли этого я?
«Не ври себе, а?»
– Заткнись, – в сердцах сказала я и пошла одеваться, пока внутренний голос глумливо распевал строки древней любовной поэмы: «Отдайся, дева белокрылая, мучителю желанному ночей твоих бессонных…»
Мариан ждал меня на террасе летнего кафе, расположенного в доме рядом с палаточным егерским лагерем. Я безбожно опаздывала, автобус тащился медленно, и я разглядывала город, потому что посмотреть его нормально так и не получилось. Разрушений было, к сожалению, много. Прекрасные двух– и трехэтажные здания с обрушившимися крышами, упавшие на тротуар заборы, потрескавшиеся стены. И все это среди пышной зелени. Я в очередной раз удивилась и порадовалась тому, что никто не погиб.
Автобус тихо проехал центр, обогнул Часовую башню и подрулил к парку, где и стоял егерский лагерь. А вот и кафешка, через площадь. Миленько – изгородь с витой калиточкой окружала с десяток выставленных столиков, живые цветы, музыка.
Я издалека увидела мощную фигуру капитана Байдека и ускорила шаг. Он, сидя за столиком, разговаривал с каким-то человеком, но видно было плохо. По площади туда-сюда шустро сновали автомобили, и пришлось обходить полукругом по тротуарам и светофорам, чтобы дойти наконец до вожделенной калитки.
Незадолго до этого собеседник Байдека встал, пожал ему руку и направился к выходу. Я с любопытством взглянула на него – блондинчик, высокий, с бородой, на профессора-лингвиста похож. Он как-то странно посмотрел на меня, будто у меня зубная паста засохла в уголке губ (хотя, может, и засохла, собиралась я в состоянии сильного раздрая из-за чьих-то нахальных посланий). Вежливо придержал мне калитку, подал руку – перешагнуть через небольшой водоотвод – и ушел.
С Марианом мы проговорили почти час, и я просто млела рядом с ним. Как же повезло Васе! Хотя, с другой стороны, она сама укротила свое везение и заставила его делать так, как нужно было ей. И оказалась в выигрыше.
– Как думаешь, твои мальчишки скоро начнут перекидываться? – легко полюбопытствовала я. Об оборотнях я не знала практически ничего, и исследователь внутри меня не упустил возможности задать этот вопрос.
Мариан улыбнулся. Он вообще всегда улыбался, когда речь заходила о жене и детях.
– Как мне объяснил консультант, первые обороты чистых оборотней начинаются с половым созреванием, лет в двенадцать-четырнадцать. Не знаю, как получится у нас. В любом случае, это будет не скоро.
– А как ты..? – я запнулась, постеснявшись спросить, как часто он оборачивается сейчас и не пугаются ли дети. И не гоняет ли его Васька из дома в такие дни.
Последнее я, конечно, и так бы не спросила, потому что это девочкин вопрос, который можно обсудить с сестрой, валяясь в кровати, но мысли потекли именно в этом направлении.
Мариан понял мое любопытство, ответил, как всегда, медленно и спокойно:
– Я сейчас почти всегда могу контролировать оборот, Марина. Маг-консультант, к которому я обращался, дал почитать пособие для подростков-оборотней. Они, оказывается, активно издаются, особенно в Вермонте. С картинками, – Мариан усмехнулся. – Забавно было вернуться почти в кадетское прошлое и учиться тому, что истинные оборотни умеют сами по себе.
Мы еще поговорили, я передала горячие приветы Васюте, маленькие подарки для детей, и затем двинулись на выход. Барон Байдек проводил меня до первого светофора, крепко и радушно обнял и направился в часть. Ну а я – отсыпаться.
Но на прощание, когда я уже уходила, Мариан тихо сказал:
– Марина, видела человека, с которым я разговаривал?
– Блондинчика? – я кивнула. – Столкнулись с ним на входе. А что такое?
– Он попросил дать ему интервью для книги. Якобы пишет про жизнь королевской семьи до переворота. Я, конечно, изложил официальные факты. Но я уверен, что он никакой не писатель. Похож на сыскаря. Я на них насмотрелся за время службы. Взгляд, повадки. Неосознанно тянется рукой к карману, играет ручкой как сигаретой, но сигарет нет. Бережет ногу, будто там мозоль или обувь не по размеру. Темные волоски на запястьях и светлые волосы с бородой. Слишком выверенный образ. По отдельности вроде и ничего, и объяснимо, но все мелкие детали вместе создают ощущение недостоверности. Может, я и перестраховываюсь, но попрошу своих людей за ним проследить. Не нравится мне это.
Я поежилась:
– Почему ты сразу не сказал, Мариан?
Он пожал плечами:
– Зачем? Мы с тобой прекрасно пообщались. А сказал бы сразу, ты стала бы дергаться и разговора бы не вышло.
Капитан, как всегда, был прав. А я, шагая обратно к автобусу, все выискивала глазами этого типа и нервно дергалась, будто ощущая на себе его взгляд. Совсем я забыла об осторожности с этим безумным режимом и морочащим мне голову Кембритчем. Будто все мы уже в безопасности. Будто не было Смитсена, убившего маму, потока сыщиков, разыскивающих нас, и постоянных переездов с места на место, чтобы только начать жить спокойно.
