– Это Ярослав Васильевич написал? Что же вы сразу не сказали! Пусть тогда напишет врезку к вашим стихам – он редко кого хвалит!
Смеляков написал. И довольно быстро, всего через год, в октябре 1960 года в журнале «Юность» появилась страничка с двумя моими стихотворениями, фотографией и смеляковским напутствием. В ту пору событие не только для меня. Первая публикация в столице.
Потом мы встречались не раз. Был я у него и дома на Ломоносовском проспекте, привозил стихи. Смеляков больше ругал, чем хвалил, но зато это о н ругал и хвалил. Он поддержал мой ранний прием в Союз писателей и даже написал предисловие к книжке в серии «Библиотека избранной лирики».
Последний раз я видел его осенью 1972 года у буфетной стойки Центрального Дома литераторов. Подошел к нему, поздоровался, а он громко сказал:
– Скоро меня снесут на Ваганьково, и Чуев напишет обо мне статью!
Я стал успокаивать его, но очень скоро он оказался не прав только в одном: не Ваганьково, а все-таки Новодевичье…
Гроб его стоял в дубовом зале ресторана Дома литераторов, где иной раз, бывало, сидели с ним… Из всех выступавших на панихиде помню, как сказал Симонов:
– Он был самым талантливым из всех нас.
Стали поднимать гроб. Слева от меня был Евтушенко. Один из нас сказал другому:
– Вот что нас объединило!
Как и предвидел Смеляков, я написал о нем в журнале «Дружба народов», где он много лет проработал, и, кажется, впервые в печати назвал его великим русским советским поэтом.
У меня висит его большой портрет. Я часто вспоминаю Ярослава Васильевича.
ПОЭТИЧЕСКИЙ ВЕЧЕР
В 1959 году Смеляков дал мне пригласительный билет на свой творческий вечер в Центральный Дом работников искусств. В президиуме он сидел рядом с Твардовским, и я слышал от него, что он придает этому большое значение.
После вечера к нему подошел его давний знакомый, с которым где-то вместе работали и не виделись не один десяток лет. Смеляков не проявил к нему никакого интереса – не то чтобы показывал свое величие и превосходство, а просто неинтересно, и все.
Выпивал он часто и крепко, но относился к тем редким в нашем Отечестве людям, которые, сколько б ни выпили, не теряли мысли и ясности головы. В таком состоянии он мог спокойно вести вечер поэзии, представляя своих коллег и глазами отыскивая в зале знакомых.
– А что, Михаила Аркадьевича уже увели? – спросил как-то у присутствующих, имея в виду дремавшего в зале Светлова.
Помню, стали просить почитать стихи его самого:
– «Любку»!
– «Кладбище паровозов»!
– «Если я заболею…»!
– Ну хорошо, – грубым, как всегда, голосом сказал Ярослав Васильевич и, как всегда, облизав губы, начал:- Если я заболею, к врачам обращаться не стану… Товарищи, уберите фотографа, он мне мешает!.. Обращусь я к друзьям… Я сказал, уберите фотографа, что я вам Эдита Пьеха, что ли!.. Обращусь я к друзьям, не сочтите, что это в бреду… Да сколько же можно снимать! Ну, знаете, я в таких условиях читать не могу! Все выступление.
СМЕНИЛ ОБСТАНОВКУ
Смеляков несколько раз был в заключении. На одном из судов он сказал: «Я говорю как со дна океана…»
Когда у него спросили, почему он не пишет вторую часть замечательной своей поэмы «Строгая любовь», он ответил:
– Обстановку переменил – не пишется.
Первую часть он написал за колючей проволокой.
КРИТЕРИЙ СМЕЛЯКОВА
Смелякова боялись. Среди поэтов существовал как бы «критерий Смелякова», поэтическая планка высоты, что ли.
Молодой поэт Алексей Заурих принес ему в редакцию свою подборку. Смеляков пролистал стихи и сбросил со стола, кратко отрецензировав;
– В ж…у!
А с поэмой другого, уже известного поэта он поступил несколько иначе: подошел к окну, открыл форточку, сложил поэму трубкой и на глазах растерявшегося автора выбросил ее на тротуар улицы Воровского.
НА РЫБАЛКЕ
Николай Константинович Старшинов рассказывал мне, как он и его молодая жена пригласили Смелякова порыбалить. Сам Николай заядлый рыбак, а жена его впервые взяла удочку в руку, но, как часто бывает, новичкам везет, и она вытаскивала одну рыбешку за другой. Смелякова это злило:
– Черт знает что! Я, большой советский поэт, не могу поймать ни одной рыбки, а какая-то … без конца ловит!
ПРИНИМАЛИ ЗАЙЦА
На заседании московской секции поэтов принимали в члены Союза писателей Анатолия Зайца. Было это в конце шестидесятых. Дрожал Заяц. Смеляков сидел на председательском месте и, облизав губы, спросил у секретаря секции поэтов Германа Флорова:
– Ну что у нас там еще?
– Последний вопрос. Прием в члены Союза писателей Анатолия Зайца.
– Ну, тут, по-моему, вопрос ясен,- сказал Смеляков.- Двух мнений быть не может. У нас же было решение: Зайца в члены Союза писателей не принимать!
– Не было такого решения, Ярослав Васильевич! – возразил Флоров.
– Герман, ты ничего не помнишь, потому что не ведешь протоколы, а я помню, что у нас черным по белому было записано: Зайца в члены Союза писателей не принимать. Все ясно.
– Я тоже не припомню такого решения, – заметил Константин Ваншенкин.
– Да не было этого! – воскликнул Владимир Тур- кин.
– Не было, не было,- заворчал Смеляков,- я же помню, что было! У Зайца вышла всего одна книжка, и мы не можем по ней его принять. Мне Егор Исаев на днях сказал, что у Зайца в этом году в «Советском писателе» выходит «суперпрекрасная книжка». Узнаете стиль? Так вот, подождем ее выхода и тогда будем решать.
– Да нет же, Ярослав Васильевич, у него вышло уже три книжки! – сказал Туркин, а бедный Заяц стал робко подвигать сборники по столу по направлению к Смелякову. Тот взял одну книжку- «Марш на рассвете»:
– Ну что это за книга – «Марш на рассвете»? «Ты на рассвете», «Я на рассвете»… К тому же они вышли у него где-то в Виннице…
– Не в Виннице, а в Москве, Ярослав Васильевич! – подал голос Заяц.
Смеляков уткнулся в титульные листы сборников: да, Москва.
– Так о чем речь, товарищи, я не понимаю? Меня ввели в заблуждение,- прорычал он. И обратился к Флорову: – Это ты, Герман, виноват, не ведешь протоколы! Хорошо, Заяц, читайте нам одно свое самое лучшее стихотворение. Но чтоб было не хуже «Любки Фейгельман», которую я читал даже в Московском горкоме партии! – почему-то сказал Смеля- ков и засмеялся.
Заяц стал читать длинное стихотворение, кажется, о друзьях. Я наблюдал за Смеляковым. Он уже сидел в полудреме, видимо, до заседания успел побывать в буфете. Похоже, стал засыпать. В это время Заяц с пафосом произнес очередную строку, что-то вроде: «поднять стакан вина с друзьями…» Смел яков встрепенулся:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
