И опять Корделия заколебалась. Она не сделала второго шага по направлению к дому. Она взглянула на Люка Кэптхорна. Его глаза казались честными и невинными, но Кордлелия опасалась, что внешность может оказаться обманчивой.
Бога ради! Лидиард отчаянно желал, чтобы его услышали. Не ходи!
— Если я туда отправлюсь, то не одна. — встревожено сказала Корделия, — Не войдете ли вы, мистер Кэптхорн, и не объяснитесь ли с доктором Остеном и доктором Фрэнклином?
Кэптхорн не дал немедленного ответа на эту просьбу, но было очевидно, что у него имеется на этот счет какое-то возражение. Он застыл совершенно неподвижно, в его взгляде появилась растерянность.
— Сожалею, мисс, но для этого может не оказаться времени. — произнес Кэптхорн голосом, который показался Лидиарду невероятно неестественным.
— Значит, необходимо найти это время, потому что не могу же я просто-напросто выйти за калитку, без единого слова объяснения. — настаивала Корделия.
В течение секунды или двух Лидиард уже готов был поверить, что соблюдение правил приличия сможет ее спасти, но какое-то зловещее предчувствие, пронизывающее все его призрачное присутствие, было более верным руководителем, чем надежда.
— Извините меня, мисс Таллентайр, известно ли вам, что на руке у вас — паук? — голос Кэптхорна зазвучал уже зловеще и угрожающе.
Корлделия придержала дыхание, болеьш от удивления, чем от тревоги, и опустила глаза на свою левую ладонь. Каким образом она поняла, что надо смотреть на левую руку, а не на правую, она не могла бы объяснить, так как не чувствовала совсем ничего, но на тыльной стороне ее левой ладони сидел паук потрясающего размера. Корделия никогда не видела в Англии ничего подобного, хотя отец много рассказывал о том, как ему встречались подобные монстры во время его путешествий. Ужас от неожиданного открытия пронзил ее до самых костей, она вдруг застыла в неподвижности.
Лидиард-то знал, что на самом деле никакого паука у нее на руке нет, но от этого его знания испуг Корделии не становился ни на йоту меньше.
— Осторожней, мисс. — предостерег Люк Кэптхорн непристойно ровным голосом, хорошенько держа себя в руках. — Если вы испугаетесь, он вас непременно укусит.
Но Корделия уже на самом деле испугалась, и ничто в мире не заставило бы ее преодолеть этот страх. Она открыла рот, как бы для того, чтобы закричать, и тут же почувствовала, как паук укусил ее.
Лидиард тоже это почувствовал, ему показалось, как будто какая-то хищная птица или зверь выхватили из него душу, точно лакомый кусочек, желая разбить и раскрошить ее.
Крик в горле у Корделии замер, еще не родившись, и она почувствовала, как черный поток поднимается прямо на нее с земли, а ее дух падает в утробу какого-то громадного темного монстра, готового ее уничтожить.
Единственный звук, который услышали Корделия и «гость», проникший в мир ее мыслей, прежде чем чернота поглотила их обоих, был скрежет засова на калитке, отворившейся с громким щелчком.
* * *
Сэру Эдварду Таллентайру снилось, будто бы его провели в мрачную комнату, теплую и уютную, таким, вероятно, было чрево космоса перед тем, как Творец создал свет. Затем он попал на залитый солнцем берег, где в нос бил запах океана, а лицо ласкал очищающий бриз, потом он очутился у залитого светом холма, возвышающегося над деревьями. Но, как это часто случается во сне, все окружающее стало таять и отходить на задний план, незамеченное и не замечающее ничего рядом с собой.
Это выглядело так, как будто мир состоит из материализовавшейся тени, твердой или призрачной, созданной чьим-то капризом. Таллентайр почувствовал себя так, словно его оторвали от обычного видимого мира, и он оказался на странице реальности, отрезанной ножницами от книги привычной жизни. Теперь все окружающее выглядело всего лишь карандашным наброском, представляя собой сцену, подготовленную для следующего действия, этой иррациональной драмы, которая захватила его в себя и включила в бессмысленно развивающийся сюжет.
Что же я делаю? спросил себя Лидиард, но теперь он уже не был убежден в том, что сам сплетал этот сон. Он был его наблюдателем, уж в этом-то он убедился, но этот сэр Эдвард вовсе не был выдумкой его исполненного надежд воображения. Это, в конце концов, был самый настоящий сэр Эдвард, если не считать того, что сон и реальность теперь неразрывно переплелись, и невозможно было обрести уверенность, что же это все в точности означает. Сфинкс ждала его. У нее не было львиного тела и орлиных крыльев, на ее руках и ногах нет страшных железных когтей, но, тем не менее, она Сфинкс.
Она была в человеческом облике, прекрасная по всем человеческим меркам, но не так экзотически красива, как подозревал Таллентайр, услышав рассказы Дэвида Лидиарда о Мандорле Сулье. Таллентайр думал, что довольно хорошо понимает, почему эти оборотни избирают женский облик, когда имеют дело с людьми-мужчинами, присваивая готовое сияние красоты, и удивился, почему же этот образ столь обычен. Возможно, предположил он, Мандорла Сулье знает человеческую натуру с более интимных сторон, чем это странное создание, еще так недавно очнувшееся от инертного существования, продолжавшегося тысячи лет.
Ее наряд был прост, всего лишь чуть экзотичнее, чем ее лицо, хотя в лондонских гостиных подобный костюм не сочли бы модным. Белое платье с длинными рукавами было скроено по фигуре, и не тело ее не было вынуждено втискиваться в заранее предназначенные формы. В правой руке она держала тяжелый металлический кубок. Она протянула его Таллентайру, и он, понимая, что тут не может быть и речи о каких-то колебаниях или подозрениях, спокойно выпил из него. Это оказалась вода.
— Вы обрекли моего друга на проклятие беспокойных ночных кошмаров, — упрекнул Таллентайр, когда стало очевидным, что его собеседница не намерена начинать разговор первой. — И вы, кажется, выкрали душу у бедняги де Лэнси. Должен ли я чувствовать себя польщенным, что вы приблизили меня к себе таким, каков я есть? Неужели я и в самом деле одурманен, и даже не сознаю, что вы со мной сделали? Не охвачен ли я, как и они, тем же безумием, какое боги посылают на людей, на тех, кого они намереваются погубить?
— Мне нужна была сила зрения Лидиарда, — беспристрастно ответила она. — Мне понадобились его бесконтрольные сны и его откровенные страхи, точно так же, как сознание де Лэнси, чтобы узнать у него, что в моих силах. А теперь, мне кажется, мне нужно более острое и прочное орудие, острее и прочнее, чем я могла бы создать.
И предоставить его должен я, подумал Лидиард. Так вот что здесь происходит. Через меня она назначает своего борца. Через мое посредство ее загадка и ответ на нее обретают формулировку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
