— Я за тобой по всем развалинам гоняться не намерен, — сердито сказал он. — У меня не тот возраст, чтобы в жмурки играть. — Он прислонился спиной к стене и еще раз облегченно вздохнул.
— Что тут было? Я слышал, стрелял кто-то…
Донован не слушал его. Так на что же все-таки все это похоже? На войну все это похоже… На вторую мировую. Была у нас на корабле такая пленка. Он вспомнил кадры: беззвучно оседающие заводские трубы… наружу вываливается стена дома и из штукатурочной пыли выползает тонконосая гусеничная черепаха н начинает вздрагивать и сморкаться огнем… люди в шлемах бегут, пригибаясь, прячутся за обломками… падают. Старая была пленка, древняя. Молчаливая. По-своему мудрая.
— Так что тут произошло?
Донован глубоко вздохнул и тяжело, на трясущихся ногах, пошел прочь.
— Пошли, — сказал он Ратмиру. — Здесь все заняты… Очень заняты. Здесь нам никто ничего не скажет. Поехали в Деревню.
Ратмир хотел что-то сказать, но тут же осекся. Лицо у него вытянулось. До сих пор Донован закрывал своей фигурой вход в подвал, но сейчас, когда он отошел, Ратмир наконец увидел на пощербленных гранитных ступенях скорченный, окровавленный труп маленького человечка.
Донован пошатнулся, словно оступился, и обернулся. — Что же это я… — Он вдруг резко побледнел и, опустившись на груду мусора, стал усиленно растирать себе виски. Он представил себе, что где-то в этом отвратительном городе, вот так же, на исковерканных, припорошенных серой штукатуркой ступенях, лежит Айя.
— Ну, что же это я… — простонал он. — Прямо как последний подлец… Похоронить бы его надо… а?
Глава третья
Сверху Деревня выглядела большой голой песочной поляной в редколесье; хижины казались аккуратными стожками из тростника. По центральному проходу ветер заводил песочные юлы, и они мчались маленькими водоворотами от хижины к хижине, почти незаметными сверху полутенями. Деревня была пуста. Ветер давно замел все следы, насыпал песка на стены хижин, и его никто не убирал. Тростник местами разлезся, и хижины зияли черными прорехами.
Феликс медленно провел «богомола» над самыми крышами, чуть приподнял повыше и завис над Деревней у самого центра.
— Пусто, — он посмотрел на Донована и сразу же отвел взгляд.
Донован сидел, скрючившись в кресле, глаза лихорадочно блестели из-под козырька шлема, желваки перекатывались по скулам.
— Здесь сядем? — неуверенно предложил Феликс.
— Что? — просипел Донован и прокашлялся. Он вытянул ноги, расслабился. Одернул куртку. Стряхнул с колен несуществующие крошки.
— Сядем? Да-да, сядем. — У него было что-то с горлом. В гортани застрял хриплый горький ком. Он мотнул головой, пытаясь проглотить его. — Давай на том конце Деревни, — указал рукой.
Феликс молча кивнул, развернул «богомола» и, проведя его на окраину Деревни, опустил на песок. Донован неподвижно застыл, только желваки по-прежнему дергались на его щеках.
— Выйдем? — предложил Ратмир.
Донован ничего не ответил. Он резко вскочил с кресла и, выпрыгнув из машины, зашагал к ближайшей хижине, оставляя на сухом сером песке бугристые воронки следов. В лобовое стекло «богомола» было видно, что шагает он грузно, как-то устало, и цепочка следов выгибается и петляет.
Донован дошел до хижины и бессильно уцепился за косяк. Сердце бешено колотилось.
Айя, с болью подумал он. Где ты сейчас, Айя?
Хижину бросили. Не так давно — месяца два назад, — но запах жилья уже успел выветриться, стены обветшали, на циновках лежал ровный слой песка и пыли, со стоек свешивались обрывки гамаков. Веяло безлюдьем и запустением.
Донован потоптался на пороге, отвернулся и безжизненно поплелся назад. Километрах в пятнадцати на юго-восток что-то урчало, стрекотало, изредка бухало, и тогда над горизонтом среди бела дня мигала зарница. А сзади, в черном провале хижины, шепеляво насвистывал сквозняк и раскачивал огрызки веревок.
— Пусто, — надтреснутым голосом сказал Ратмир, к Феликс вздрогнул. — Впрочем, это можно было предугадать…
Феликс тяжело вздохнул и откинулся в кресле. — Удивляюсь я ему… — задумчиво проговорил он. — Ведь он, кажется, любит эту Айю?
Ратмир только пожал плечами.
— Не понимаю я это, — продолжал Феликс. — Как можно полюбить существо, пусть внешне и похожее на человека, но биологически абсолютно отличное от него…
Ратмир удивленно вскинул брови.
— Ты считаешь… — он внезапно улыбнулся. — По-твоему, любовь можно характеризовать только как влечение противоположных полов?
Феликс поморщился.
— Грубо, но, наверное, где-то так.
— А куда же ты отнесешь любовь, допустим, к домашним животным? — саркастически улыбнулся Ратмир.
— Но ведь народец — не животные.
— Хорошо. А любовь к детям? Допустим, к своим детям любовь можно объяснить материнским или отцовским инстинктом. А к чужим?
Феликс неопределенно пожал плечами. Ратмир хотел что-то добавить, но, увидев, что Донован возвращается, промолчал.
Донован подошел к «богомолу», сорвал шлем и бросил на сиденье. Лицо у него осунулось и потемнело, будто он успел загореть.
— Пошли купаться, — хрипло, ни на кого не глядя, сказал он и, не ожидая согласия, пошел сквозь рощу к Лагуне, на ходу расстегивая куртку.
Феликс встревоженно глянул на Ратмира.
— Иди тоже искупайся, — сказал Ратмир. — И заодно присмотри за ним. А я пока переговорю с Нордвиком.
— Хорошо, кивнул Феликс. Он девитализировал «богомол», спрыгнул на песок и зашагал вслед за Донованом.
Донован расшвырял одежду по всей роще, с отвращением сдирая ее с себя и бросая на кусты, на песок, себе под ноги, вышел на пляж в одних плавках и вошел в воду. Вода в Лагуне была теплой, парной, вечерней. Не то. Сейчас бы холодную, ледяную, отрезвляющую, чтобы встряхнуться, промерзнуть до костей, заработать на всю катушку: взмах — гребок, взмах — гребок, голову под волну, — сбить дыхание, устать, безмерно физически устать… Нет, не получится так. Не хочется.
Донован остановился, лениво перевернулся на спину. Сзади, ужом скользя по воде, догонял Феликс. Он подплыл к Доновану поближе, довольно фыркнул, затем тоже перевернулся на спину и затих. Вода была туманно-зеркальной и почти неощутимой. Она легонько баюкала, усыпляла, чувствовалось, что она куда-то ненавязчиво тянет, уносит от берега, и это было приятно и противиться ей не хотелось.
Их снесло на песчаную косу. Донован почувствовал затылком дно, сперва не понял, что это так назойливо трет его по голове, удивился, затем перевернулся и встал на ноги. Вода была по колено. Над тихим гладким океаном за косой висел сиренево-зеленый мягкий закат, как свежая, еще мокрая акварель. А на песке, прямо перед Донованом, буквально в двух шагах от него, сидел спиной к нему словно вырезанный из черной бумаги человечек и строил вокруг себя песочный городок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
